Пятница, 29.03.2024, 12:23

Мой сайт

Каталог статей

Главная » Статьи » Публицистика

Валерий Дронов. "БЫТЬ МОЖЕТ, ВЕРНЁМСЯ" (4)

продолжение, начало:

http://sarkelnovi.do.am/publ/publicistika/valerij_dronov_byt_mozhet_vernjomsja_1/3-1-0-511

http://sarkelnovi.do.am/publ/publicistika/valerij_dronov_byt_mozhet_vernjomsja_2/3-1-0-512

До второй половины XVII века казачьи общины без ограничений принимали выходцев из других регионов. Большое распространение получили «беглоприемство» и «беглодержательство». Запрещение казакам принимать свободных и помещичьих людей было издано в 1682 году. Для того, чтобы пресечь это явление, по границе поставили пропускные пункты и стали осматривать всех, идущих в Войско. В 1743 году был издан Указ, согласно которому в станицах посадили старшин со специальными командами для поимки и высылки сбежавших крепостных крестьян. Каждый казак давал в станичном правлении подписку — не скрывать беглых. Так был уничтожен принцип «С Дону выдачи нет».

На Дону по переписи 1782 года было около 30 тыс. крепостных крестьян. «Закрепление» пришлых крестьян стало быстротечным, через 12 лет многочисленное сословие крепостных достигло 286 тыс., чуть меньше половины численности самих казаков. По выражению С.Г. Сватикова «рядом с вольными гражданами некогда вольной колонии появились из среды казачества — привилегированные рабовладельцы, а лице пришлого крестьянства бесправные рабы». Прав был дореволюционный историк, именно тогда возник социальный узел, который не был развязан вплоть до 1917 года.

Сначала приходящим крестьянам старшина устраивала на меже рогульки с обозначением количества свободных дней в неделю от работы на владельца. По этим знакам крестьяне могли видеть условия найма. Устраивали кабаки, где спаивали пришедших. Они ещё могли переходить от одного владельца к другому. Но при этом стало обязательным предъявлять «письменные виды», выдаваемые прежними владельцами.

Приходили свободные крестьяне, которые приходили в Войско с намерением поступить в казаки. Но встретились тут с донскими офицерами, которые записывали их в свою собственность. С ними произошла трансформация: мечтавшие о принятии в донское казачество, нежданно-негаданно стали крепостными донской старшины. Крестьяне вошли в донскую жизнь не в качестве новых полноправных граждан, а в качестве угнетённой группы, инородного, зачастую — враждебного казачеству тела. Правительство сделало всё для того, чтобы эти два сословных слоя не смешивались, чтобы крестьянство не стало свободным.

Окончательно крепостное право в Области войска Донского было введено в 1796 году, когда на Дон пришёл своего рода «Юрьев день». Крестьяне стали «вечной собственностью каждого владельца». Крупнейшим рабовладельческим рынком стала Урюпинская ярмарка. Российские помещики, в особенности Рязанской и Тамбовской губерний, везли на продажу свою частную собственность. Они сбывали крестьян поодиночке, донские старшины крепостных покупали, а затем вновь продавали в других округах. Из Санкт-Петербурга с ревизией был послан сенатор Рунич, он доносил Александру I: «Прибыток постыдной сей торговли… столь сильно погасил в сердцах помещиков всякое чувство человеколюбия, что дети, лишаясь отцов и матерей, влекутся на жертву покупщиков». И стоили крестьянские детишки по 160–170 рублей за штуку.

Владельцы донских крестьян прошли следующие стадии наименований:

— по статусу, по положению в Войске они были офицерами,

— когда стали присваивать чины, приравненные к чинам императорской армии, их стали называть чиновниками,

— после того, как разрешили покупать и получать в свою собственность крестьян, их именовали помещиками. Хотя никто и никогда не жаловал донской старшине «поместий», да и вотчин не могло существовать в Войске.

Указ о воспрещении вывозить людей для продажи на ярмарки и торги последовал в 1806 году. Тогда поток казаков-покупщиков и их доверенных устремился во внутренние российские губернии — для приобретения крестьян на месте. Донские офицеры посылали туда так называемых осадчих. Они зазывали на Дон малороссиян, обещая им свободу от повинностей, чаще всего от 2 до 5 лет. Поэтому поселения таких «свободных» крестьян именовались «слободами». Это были своего рода «крепостные станиц», их положение было лучшим, чем у тех, кого приписали за старшинами. Некоторые малороссияне к 1811 году были причислены в казаки, но таких было мало.

Накануне реформы 1861 года в ОВД числилось 286 156 крепостных обоего пола (без учёта Ростовского и Таганрогского округов), что составляло около 32% по отношению к общему числу жителей. Так в течение нескольких поколений зрело роковое противостояние, возникшее на Дону в конце XVIII века, и, в конце концов, разрешившееся родами Великой русской революции.

Со временем свёртывались элементы демократического управления. «Наставление» от 1797 года лишило права свободно выбирать местных атаманов, это можно было делать только при получении заключения сыскного начальства о его годности для утверждения войсковым атаманом. В 1820–1827 годах казачьим вольностям был нанесен ещё один удар. Военный министр того времени А.И. Чернышев потребовал от атаманов «оставить мечтательные мысли насчёт самостоятельности их отчизны» и «проявлять полное повиновение». Протесты донских атаманов окончились трагически: борцы за казачьи права атаманы А.К. Денисов и А.И. Иловайский были сняты со своих постов и преданы суду.

Царским указом от 1811 года было запрещено выходить из казачества и записываться в казаки. С 1869 года устанавливалось, что «зачисление в казачьи войска лиц невойскового сословия, не имеющих военных и гражданских чинов, допускается не иначе, как с разрешения главного местного начальства и притом по особо уважительным причинам».

«Положение» от 1835 года стало «рубежным» в развитии казачьего общества. Было решено определить казаков как обособленную категорию населения и создать для них отдельное наследственное сословие, пожизненная принадлежность к которому распространялась и на всё потомство. Это положение охватывало всех казаков, несмотря на их социальный статус и имущество. Казак, формально вольный, по сути, стал военно-крепостным государства российского, окончательно — слугой самодержавной власти, охранителем общественного строя. Именно это время показало, и надолго: автономия выродилась в самовластие местной аристократии. Деяния атамана стали неограниченными. О политической свободе не могло быть и речи.

Дон стали поражать вечные беды чиновничества: бюрократия и волокита. Назначенному Донскому атаману М.Г. Власову в 1836 году министром Правительства как напутствие в новой должности было предложено «… уничтожить всю гадкую закваску в кабинете Кутейникова. У него не люди, какие-то уроды из времён крючкотворства». И далее слова Николая I: «Пропал Дон, запишут его, замарают чернилами».

С 1862 года до 1917-й правительство упорно назначало на Дон атаманов из генералов, не знающих казачества — ни его традиций, ни истории донского края, они не были донскими казаками. Из них только П.Х. Граббе и Н.А. Краснокутский оставили добрую память на Дону. Остальные — так себе, «ни рыба, ни мясо, ни кабашная каша». Затем Атаманом всех казачьих войск назначили наследника престола. С тех пор вся Канцелярия определялись царским правительством, Войскового Атамана именовать стали Наказным, то есть «по наказу».

Власть на Дону превращалась в наследственную и бесконтрольную. Член Донского Войскового Круга есаул И.П. Карташов писал: «У казачества не было настоящего самоуправления. Казачество творило волю свою с благословения и под надзором начальства всякого ранга и степеней». Ему вторил товарищ председателя Войскового Круга А.И. Бояринов: «Правительство не верило казакам и в своей двуличной политике дошло до абсурда. Донское войско, например, не могло без разрешения Петербурга построить мост через Дон и даже нанять сторожа для Областного Правления».

В выборах принимала участие уже не вся станица, казаки в возрасте до 26 лет на сход не допускались, голосом владел лишь один казак от каждого дома. Таким образом, молодёжь, даже состоящая в домохозяевах, была отстранена от решения многих важных вопросов казачьей жизни. «Курица не птица», соответственно женщины на круг хода не имели. Исключения сохранялись для вдов, потерявших мужей на войне, но они этим правом пользовались не часто, посылая за себя старшего сына. Ввели штраф за неявку лиц, обязанных присутствовать на сборах. Не учитывалось мнение иногородних, проживавших в хуторах и станицах, а их населилось к XX веку более половины жителей Дона.

Станичный сход в 1870 году заменили собранием. Через 20 лет прямое голосование было и вовсе отменено, выбирать стали представители 10-ти, а то и 20-дворок, в густонаселённых станицах право голосовать получил один казак от 30 дворов, что ограничило права станичного самоуправления, поскольку теперь подбирались туда «нужные люди».

Станичный атаман избирался через выборщиков, после тайного голосования это решение подлежало утверждению (или не утверждению) окружным атаманом. Тот и вовсе был выборно-наказным, утверждался приказом сверху. Самоуправление было фикцией, так как атаманы фактически являлись чиновниками по назначению. Исследователь Б. Алмазов составил список атаманов и их жён. Обнаружил, что все «демократически избранные» последующие атаманы почему-то женаты на дочерях, сёстрах или племянницах атаманов предыдущих.

Исследователи отмечали, что лишь в немногих станицах слышали похвальные отзывы об атаманах. В большинстве случаев казаки жаловались на их взяточничество, пьянство и кумовство. Вот как описывал современник эту «демократию»: «Представьте себе более 1 000 народа, скученного до невозможности и кричащего изо всех сил. Если атаман сделает доклад с ходу о чём-нибудь интересном, то тут такой поднимается шум и крик, что хоть затыкай уши. Часто хитрые эксплуататоры умеют склонить на свою сторону общество и потом всевозможным средствами, с их же общественного согласия вытягивают у них последние соки».

Да и сам процесс «инаугурации» атаманов был, с точки зрения демократии, весьма оригинальным. В момент присяги приставы разрывали новому атаману рубаху так, чтобы был виден нательный крест. Затем приставы расстёгивали ему порты, спускали исподнее бельё и убеждались вместе с есаульцем и стариками, что обрезания не принимал. О результатах смотра есаулец объявлял во всеуслышание:

— Православный, обрезанию не подвергался!

Что-то не похоже на демократические стандарты выборности…

Казаки постоянно жаловались на продажность судей, ибо без магарычей на суде правды добиться было невозможно. Часто судьи заявляли при приёме прошения, что без водки судить не будут. Кроме угощения водкой, им делали подарки, преподносили поросят, сало, сахар. Иногда судьи получали с обеих сторон по взятке и склонялись в пользу давшего больше.

Взяточничество и «откаты» появились далеко не в XXI веке. Новочеркасский войсковой собор сооружали… 100 лет. Начали возведение в 1805 году. Хищения на стройке были таковы, что строили 30 лет. Когда уже начали сводить главный купол, собор рухнул, вместо почти готового храма осталась только одна стена, да груда камней. Понадобилось ещё 16 лет, чтобы возвести новые стены и купол. И этот развалился, пришлось разобрать до основания, всё строить заново.

Строжайшая дисциплина в хуторе, в станице, а в военное время ещё более крутые порядки определяли все устои казачьей жизни. Даже в мирное время, не говоря уже о военном, казак никуда не смел без письменного разрешения станичного атамана отлучаться более чем на 3 суток. На заседании I Государственной думы донской писатель депутат Ф.Д. Крюков говорил: «...казак, и находясь в казармах, и находясь дома, должен, прежде всего, помнить, что он не человек в общепринятом высоком смысле слова, а нижний чин, только нижний чин, так называемая “серая святая скотина”. Казак не имеет права войти в общественное помещение, где хотя бы случайно был офицер; старик казак не может сесть в присутствии офицера, хотя бы очень юного; казак не имеет права продать свою лошадь, не спросясь начальства, хотя бы эта лошадь пришла в совершенную негодность; но зато казак имеет право быть посаженным на несколько дней в кутузку за не вычищенные сапоги или запылённое седло. Всякое пребывание вне станицы, вне атмосферы начальственной опеки, всякая частная служба, посторонние заработки для него закрыты».

Жизнь казака и на службе, и дома была описана параграфами законов и предписаний начальства. После службы вне Войска казак должен был обязательно возвратиться домой и не имел права покинуть станицу, хутор, чтобы служить или работать вне Дона. Перевод казачьих офицеров в регулярные войска был воспрещён. Выход из войскового сословия стал невозможен.

Если казак был должен войсковой и станичной казне, то применялись меры: распоряжение его доходом, отдача казака в посторонние приработки, распоряжение заработанными им суммами, продажа имущества, ограничение пользования земельным паем. И даже семейный раздел в этом случае казак производил не сам, а под контролем станичного сбора. Историки оценили это явление: «Введение по закону круговой поруки, которую исподволь пытались применять к казачеству и раньше, знаменовало собою закрепощение казачества, государству и общине в самой худшей форме его».

Военное законодательство накладывало заметные ограничения на личную свободу женщин, даже после смерти мужа казачка была лишена права выбора в свободе передвижения и в определении своего места жительства. Так было определено в «Порядке выдачи увольнительных видов в Войске Донском на временные отлучки женщин».

Служба была тяжкой. От вод Ботнического залива до бескрайнего Тихого океана держали казаки границу. Известный путешественник академик С.Г. Гмелин описывал положение находящихся на службе казаков: «Если хочешь бедную тварь в свете себе представить, то должно на память привести донского казака, на линии стоящего. Здесь поступают с ним так, как едва ль прилежный хозяин поступает со своим скотом. Наконец, по прошествии сего несносного времени возвращается он со своими измученными лошадьми, если только удалось и свою, и их спасти жизнь, в своё отечество беднее прежнего».

Тысячу семей донских казаков в 1724 году принудительно вывезли в Дагестан на реки Сулак и Аграхан. Там они в большинстве погибли.

Спустя 50 лет Екатериной II было принято решение принудительной высылке 12 станиц — на укрепление кубанской и Кавказской линий. Дон всполошился, ибо это вело к разорению семей казаков. Кто согласится бросить семью под шашки черкесов, в малярийные болота Прикубанья? Пошли слухи о переселении (как это свершила поголовно императрица с Запорожцами) казаков с Дона — в Бессарабию, в Финляндию, на места, где они служили срочную службу. А тут ещё недобрую шутку сыграло роковое увлечение картёжной игрой Войскового атамана А.И. Иловайского. Среди казаков пошла байка: «Атаман проиграл Дон в карты».

Более половины станиц под разными предлогами отказались выполнить указ, а пять станиц взбунтовались. Сначала волнения были подавлены, предводителям Никите Белогорохову и Фоке Сухорукову произвели порку в присутствии делегатов родных станиц, затем они были высланы на вечную ссылку в Нерчинск. Восстание не утихало, станицы Есауловская, Кобылянская, Верхняя и Нижняя Чирская, Пятиизбянская решили не исполнять рескрипт императрицы. После 2 лет уговоров русские власти для ликвидации недовольства двинули на Дон карательный отряд в 12 полков. С восставшими расправились, руководитель сопротивления есаул Иван Рубцов умер после 251 удара кнутом, 48 старшин и рядовых казаков заковали в кандалы и сослали в Сибирь. Основательной поркой наказали 5 034 казака из станиц Есауловской, Кобылянской, Нижнечирской и Пятиизбянской, 13 старшинам были вырезаны ноздри «с поставлением на лицах знаков», каждый 10-й восставший пошёл в ссылку. В конце концов, удалось выслать принудительно лишь 1 тыс. переселенцев, основавших станицы Усть-Лабинскую и Кавказскую, их вели на Кавказ под конвоем.

Странное дело: ныне на Кубани воцарился пиетет к императорам, «даровавшим» казакам землю. Забыли, как Екатерина II отобрала у Запорожских казаков их волю и богатые земли Новороссии, наградив в 2–3 раза меньшей площадью Приазовья, да мизерными землями между Бугом и Днестром. Запамятовали, как одним росчерком пера была убрана из исторической сцены, стёрта с лица земли вся Запорожская Сечь, не осталось и бугорков от всех казачьих поселений. Из 13 тыс. боеспособных запорожских казаков на российской территории осталось менее 1 тыс., кошевой атаман Колнышевский был заточён пожизненно в Соловецкий монастырь. Не вспоминают, как бригадир Бринк по приказу императрицы окружил Темрюк и расстрелял из пушек семьи некрасовцев. Дети, старики были потоплены в водах лиманов и реки Кубани. Надо бы напомнить Манифест Екатерины II от августа 1775 года: «Сочли мы себя ныне обязанным пред Богом, пред Империею Нашею и пред самым вообще человечеством разрушить Сечу Запорожную и имя Казаков от оной заимствованное, с истреблением на будущее время и самого названия Запорожских козаков».

Пройдёт полтора десятка лет. Для образования нового казачества наскребут четыре полка, которые бросят в малярийные болота Темрюка. И запоют Запорожские казаки:

«Ой, прощай ти, Днистр, ти реченька бистрая,

Та пойдем на Кубань пить водици чистой.

Ой, прощайте, курени любезные,

Треба вид вас повалити на чужи земли».

Кто слаб в украинском: «повалити» — побежать, переселиться. На старых местах добытое потом и кровью имущество пришлось оставить, на новом месте начинать всё с нуля.

Много казаков пало от малярии и лихорадки, так как плавни и болота, раскинувшиеся по обоим берегам Кубани с мириадами комаров и мошек, были рассадниками неизлечимых в то время болезней. За 30 лет несения службы на Кавказе служило всего 100 тыс. казаков, из них было убито и ранено 1 763, а погибло от болезней более 16 тыс. Много полегло казацких голов от черкесской шашки и кинжала. Горцы упорно бились за свои земли и не хотели их отдавать без сопротивления. Казачьи поселения были окружены противниками со всех сторон и не имели отдыха от нападений ни днём, ни ночью. Перечислим только некоторые примеры. Май 1807 года: черкесы напали на станицу Воровсколесскую, убито много людей, горцы захватили в плен 136 мужчин и 179 женщин. В селе Каменнобродское-на-Егорлыке, горцы сожгли 35 домов, убили около 300 и взяли в плен 350. Май 1823 года: партия Джембулата напала на Круглолесское, погибло 50, а 345 взято в плен. Участь подобных пленников была печальна — их гнали к побережью и продавали в Турцию.

Черноморское Войско лишь отдалённо напоминало былую Низовую республику, но казаки после пережитых разгромов и бродячей бездомности смирились и с таким положением.

В XIX веке служить в кубанских войсках с Дону отправляли по жеребьёвке. Метание жребия всегда было драматичным. На лицах участников написан страх. Если вытащил записку с надписью: «Подлежат выселению», то воздух сотрясался истерическими криками женщин, рыданиями и воплями. Лишь в 1864 году было прекращено насильственное переселение донских казаков на Кавказскую линию. Долгое время после этого на кавказском тракте можно было видеть телеги казаков, возвращавшиеся от «милостей» правителей в родные донские станицы.

Внутри Войска переселение по жребию проводилось вплоть до 1914 года. До жеребьёвки выявлялись желающие на переселение. Сколько охотников выявлялось на момент жребия — столько семейств исключалось из жеребьёвого назначения. Тем семействам, которым пришлось вытащить скрученную записку «Подлежит выселению», предоставлялось право обмена и найма вместо себя охотников через личные сделки. Если в станице выявлялось количество охотников, превышающих квоту на переселение, то жеребьёвка отменялась.

Другой вариант — станица выделяла средства путём складчины с каждого пая для найма охотников на переселение. Цена, которая выплачивалась желающему (кроме казённого и войскового пособия), была высокой. «Поборы эти взыскивались с паевых как богатых, так и бедных до того аккуратно, что у некоторых бедняков отбиралось и продавалось чуть ли не последнее имущество». Станичные правители уговаривали желающих наниматься, а колеблющихся людей, пристрастных к спиртным напиткам, нарочито спаивали и в нетрезвом виде брали с них подписку. Многие семейства брали даже на воспитание детей иногородних с тем, чтобы выставить их потом, как волонтёров на выселение.

Зато потом чаяниями говорунов-либералов Екатерина станет «белой и пушистой», каратели превратятся «из Савла в Павла». Идеологи перекрасят чёрные цвета в белые, уже не вспомнят грустную песнь: «Катырына, вражья маты, шо ж ты наробыла». Забыли, за что казаки дали кличку императрице: «суча мати». Казаки ещё долгое время жили преданиями седой старины, горькими воспоминаниями о разрушенной Сечи, о насильственных переселениях в «погибельные» места, о неисчислимых потерях. И лишь командиры с благоговением чтили и сейчас почитают «жалованную грамоту».

Старинное наименование «Земля Войска Донского» всё ещё продолжало напоминать о бунташности донцов. В 1870 году Александр II повелел «Землю Войска Донского переименовать в Область войска Донского, а правление из войскового в областное». Многое означал перевод одной лишь буквы из заглавной в прописную.

Отношения донских офицеров и казаков были иными, чем отношения офицеров и солдат армии и гвардии. Но к началу XX века из регулярной армии в казачество стал проникать дух «регулярщины», скулодробительской дисциплины. Проявлялось это и при несении службы в лагерях, где нередко устанавливался палочный режим. Офицеры держали себя пренебрежительно и высокомерно. Пища отпускалась плохая и в недостаточном количестве. Допускалась обкраденная норма кормления коней. Письмо казака жене из лагерей: «Уж дюже конь мой ослабел, да и у других не лучше, недодают много корма, от этого кони слабеют, аж жалко смотреть на них». Приведём воспоминания казака станицы Терновской В.Е. Пугачёва: «Не могу забыть, как был избит одним мордобойцем, когда потребовал полагающийся мне паёк хлеба».

Вряд ли это было редкими примерами, скорее — обычная действительность. Донесение начальнику Донского жандармского управления: «Офицеры в лагерях пьянствуют, в хуторе Ольшанка открыли дом терпимости. На учения выходят постоянно пьяными». Бывало, офицеры глумились над казаками, подолгу муштровали по любой погоде, хлестали по щекам. А то и приказывали на плацу избить проштрафившегося нагайкой.

Не случайно в Германскую широкой популярностью пользовался стишок:

По окопам немец шкварит,

По сусалам взводный жарит,

Офицер их, как картинка,

Наш дерётся, как скотинка.

Иногда это было во благо, но чаще всего пребывало застарелым инструментом жёсткого подчинения командованию. П.Н. Краснов писал: «Командир полка напутствовал: “Смотри, ребята, веди себя хорошо, как того требует служба и честь казачья, а коли ежели что, никак либо что, али там что-либо того — запорю! как Бог свят, запорю, не погляжу, на ком какая регалия”». Пожилой подхорунжий Павлов в 1918 году был помощником командира сотни в боях с красными под Нижне-Чирской. Провинившихся молодых бойцов он порол плетью: «Своих старших и командиров слухай, не зевай, не моргай и приказы неукоснительно исполняй. А ежели кто ослухается, или приказу не потрахвить, запорю».

Чем ближе события Великой русской революции, тем негативнее становился облик генералитета в глазах казаков. В конце 1917 года 4-й ДКП квартировался в станице Качалинской. У командира полка есаула Ф.Т. Козюбердина, кавалера ордена Св. Анны 4 ст., Св. Владимира 3 ст., спросили:

— Что бы вы сделали, если бы вам попал в руки атаман Каледин?

— Вы думаете, его повесили или расстреляли? — отвечал он. — Ничуть не бывало. Мы сорвали бы с него погоны, лишили всех прав и привилегий, и заставили пахать землю. Пусть он испытал бы на своей спине всё, что терпел простой казак.

И это о заслуженном казачьем военачальнике. А какого мнения казаки были о других генералах и офицерах?

Доставалось и от старшинского корпуса. В 1753 году правительству было донесено, что Войсковой атаман и окружавшие его старшины «наглыми обидами и насильно вымогательными граблениями» довели казаков до самого крайнего разорения. «Кому маслена, да сплошная, а нам вербное, да страстная». Старшина Серебряков писал на имя Императора: «Войско Донское пришло в наибеднейшее состояние и крайнее разорение от наглого нападения, неутомимого лакомства и нетерпимого насилия атамана Данилы Ефремова. Посылаемые от него старшины и прочие его люди, вверх по Дону, Донцу, Медведице, Хопру, Бузулуку и во всех станицах делают великого притеснения; станичных атаманов и казаков немилосердно бьют понапрасну и берут болшия деньги, которые делят с атаманом, от чего почти все станицы задолжали, бедные казаки принуждены юрты (земли) свои, сенокосы и прочия угодья заложить у старшин с большими процентами. Старшины не только имение, но и законных жён у бедных казаков отнимают». Вот так в течение полувека правили Доном два наследных господаря донских — Данила и Степан Ефремовы.

Книга Де-Романо «Донская старина. Черкасск и войско Донское в 1802 году» заканчивается словами: «В массе своей казачий народ подавлен нуждою, в которой он находится, в то время как несколько десятков богачей всё поглотили и присвоили себе крестьян, лучшие земли, самые выгодные берега рек и притоков, и т. д., и т. д., одним словом, все возможности и всю власть…»

Что-то не похоже на мифический «вольный Дон», на ту благостную картинку, которую из казачества слепили в начале XXI-го века изобретатели исторических мифов.

Жёстким был идеологический надзор. Полковник лейб-гвардии казачьего полка Евграф Грузинов выступил против попыток превратить казачество в полицейскую силу власти. Его обвинили в намерении ликвидировать в России монархический строй, ввести свободу слова, совести, в 1800 году в Черкасске был приговорён к наказанию кнутом. «После оной изверг Грузинов через 2 часа лишился жизни». Отрубили головы дяде Грузинова войсковому старшине Афанасьеву, а также казакам Касмынину, Попову и Колесникову. Кара им далась всего лишь за недонесение. Брату Петру Грузинову вырвали ноздри, били кнутом и наложили знаки. Оба были героями Очакова и Измаила, кавалерами высшей награды России — ордена Св. Георгия 4-й ст. Оба скончались после экзекуции, похоронены в Черкасске.

В 1823 году «за религиозное инакомыслие и непокорность власти» был на 6 месяцев заключён в тюрьму первый донской писатель есаул Евлампий Кательников, казак станицы Верхне-Курмоярской. Затем его на 28 лет упекли в тюрьму Соловецкого монастыря, где и умер. За поэму «Иван Чига» донского поэта Никандра Чеснокова посадили в крепость. Казачий историк В.Д. Сухоруков стал распространять «крамольные идеи», за что был арестован. Подолгу сидели в тюрьмах донские герои М.И. Платов, А.П. Ермолов, Я.П. Бакланов. Попал под суд и умер в опале за «мечтательные мысли» Донской атаман А.И. Иловайский.

Генерал армии США казак И.В. Турчанинов обратился с просьбой вернуться в Россию. Ответ был: «Гвардии полковник Иван Васильевич Турчанинов указом Правительствующего Сената исторгнут из звания и прав подданного империи Российской и впредь не имеет дозволения в Отечество возвращаться».

Даже среди служащих Войсковой Канцелярии обнаружили крамолу. Она и состояла-то в строчках:

При Царице

Ели паляницы,

А у царя

Нет и сухаря…

И больше ничего! Зато 10 служащим урезали ноздри, поставили клейма и после бития кнутом на Черкасском майдане отправили в Сибирь. Священнику, на квартире которого жили канцеляристы, изуродовали обличье и сослали туда же.

Эти слова истолковывалась весьма и весьма оригинально. В «Наставлении» от 1797 года станичным правлениям было предписано: «Чтобы по насылаемым от высшего начальства повелениям никто не смел на сборах в противоречие кричать, а ежели кто на это отважится, таковых станищному атаману и старикам, не выходя со сбора, на страх другим, плетьми». Ежели какой казак осмелился вне Круга обсуждать его решения, то офицер или урядник был вправе на месте наказать виновного нагайкой, доложив об этом Атаману.

Посетивший в 1793 году Дон академик П.С. Паллас отмечал: «Народ этот, по природе своей добрый, поставляющий в России великолепные лёгкие войска, несмотря на свою свободную конституцию, находится во всё более возрастающем порабощении со стороны аристократии своих вождей и выказывает всё больше отвращение к службе, в то время как богатые и знатные живут в самой сладострастной лености и полнейшей распущенности нравов…»

Наказания плетьми вплоть до начала XX века было универсально-распространённым и привычным. Секли с приговором: «Не позорь казачьего рода!»

Ещё жёстче было обращение с донскими крестьянами. В 1848 году вышел указ Мигулинского правления «О запрещении крестьянам ябедных прошений». И даже жаловаться — не моги.

За соблюдением нравов следили строго. Не редкостью были высылки, например, 1871 году Наказной атаман издал «Распоряжение о порядке удаления вредных граждан в Сибирь и иногородних в места их жительства».

Учредили строгую цензуру. Усть-Медведицкое правление определило «Списки запрещённым книгам и дозволенным с исключением некоторых». Становой из станицы Глазуновской изъял из общественной библиотеки книжку «О разведении тмина» на том основании, что она не значилась в каталоге разрешённых книг. Донской писатель, сын есаула Попова, А.С. Серафимович писал: «Тягостно было от неписаной, буржуазной, классовой цензуры, которую нельзя было никак объехать. Нищета раздавливала большинство не продавшихся буржуазии писателей. Бывало, проснешься утром, подумаешь: «“Где бы занять? Сегодня есть-то нечего. Семья”. Писатели спивались, гибли». И было ему воздано — с 4 курса Петербургского университета, после 4-месячного заключения в тюрьме, А.С. Серафимович попал в ссылку в Архангельскую губернию. Из ссылки через 3 года вернулся на Дон, под надзор полиции.

В газете «Приазовский край» отмечалось: «Цензором обоих ростовских изданий назначен был ростовский полицмейстер С-ов. Со статьями местного обличительного характера С-в поступал самым решительным образом: зачёркивал все. Заместитель его, полицмейстер Н-берг смотрел на цензуруемые им газеты ещё проще: он не только зачёркивал, но и делал выговоры редактору и сотрудникам. Так, по поводу заметки в местной хронике о том, что в городскому саду был ограблен какой-то посетитель, Н-берг вызвал издателя и репортера Р-ва и объявил им, что сообщённое — ложь, и если в будущем газета будет преподносить ему такие огорчения, то он распорядится посадить авторов в клоповник впредь до выяснения истины путём полицейского дознания».

Мнение казаков в государственных органах страны не учитывалось. Даже в таком учреждении как Государственная Дума казаков не больно-то и слушали. Казачьи депутаты внесли 12 предложений на рассмотрение Дум. И ни одного не прошло, а половина — даже не обсуждалась.

Установившееся в начале XXI века утверждение о широких демократических традициях самоуправления, бытовавших в Области войска Донского, противоречит историческим фактам.

Категория: Публицистика | Добавил: Zenit15 (08.01.2018)
Просмотров: 1196 | Теги: В.Дронов | Рейтинг: 4.2/10
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа

Категории раздела
СТИХИ [321]
стихи, поэмы
ПРОЗА [227]
рассказы, миниатюры, повести с продолжением
Публицистика [118]
насущные вопросы, имеющие решающее значение в направлении текущей жизни;
Поиск
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 208
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Статистика

    Онлайн всего: 1
    Гостей: 1
    Пользователей: 0