ПРИЗНАНЬЕ
Робость отринув,
Признаться посмею:
Кроме стихов,
Ничего не умею.
Стар и забыл
Из того, что умел.
Горек, бесславен
Мужской наш удел.
Пень перед гибкой,
Пленительной статью.
Олух в общении,
Бездарь в объятьях.
СТЕПЬ
Слова легко слетают с уст,
Простой звучит напев
Вот волчьих ягод яркий куст,
А это - львиный зев.
В полынной гуще месту рад
Известный зверобой,
А ушки заячьи торчат
В соседстве с лебедой.
Чертополох - что тот атлет
Во весь могучий рост.
Верблюжья лапа. Конский хвост.
Кого здесь только нет.
ПО РАССКАЗУ В.В. КОЛГАНОВА: ГОЛУБКА
Голубка старая летать
Уж не имела сил и воли.
С трудом могла себя поднять
В такой вот незавидной роли.
Мой друг - хозяин голубей,
Волнуясь, рассказал мне как-то,
Как ястреб - варвар и злодей –
Её схватил железной хваткой.
Когтями впился в крупный торс,
Сам невелик на удивленье,
Её тяжелую понес
Без всяких шансов на спасенье.
По огородам, через луг,
Вослед, уже устав немало,
Бежал, отчаявшись, мой друг,
Кричал, пугал - не помогало.
Терял надежду каждый раз,
В полете их увидев ясно,
Как тот, совсем не торопясь,
Бил острым клювом в лоб несчастной.
Спешил мой друг и почему,
Знал давний житель местной виллы,
И не заметил, как ему
Уже путь речка перекрыла.
Стал, будто вкопанный, невмочь,
Голубку взглядом провожая,
В бессилье слабому помочь
И от бессилия страдая.
ПО РАССКАЗУ В.В. КОЛГАНОВА: СИНИЧКА И СОВЫ
Клонился к ночи день, шагал к ней в
гости,
Минуя курени донских станиц,
Когда мой друг прикармливал синиц,
Бросая им семян некрупной горстью.
Те стрекотали, испытав услад.
Доверчиво тянулись к человеку,
Изяществом его лаская взгляд
И ощутив не раз его опеку.
Со стороны заснеженных дворов,
Заброшенных садов и огородов,
Вдоль троп и голых, в наледи, кустов
Зашевелилась зимняя природа.
Влекла, манила трапеза в саду
И обещала небогатый ужин.
Но и опасность, если на виду,
Беду в борьбе за хлеб и много хуже.
Окрест двора сужался птичий круг.
Слетевшись, к снегу птицы-птахи никли.
Кусты шуршали живностью, и вдруг,
В переполохе взвившись, птахи стихли.
Прорезал воздух шум, неждан и нов –
И малых птиц в кустах как не бывало.
Как взрывом, птичью мелочь разбросало
Явление здесь крупных хищниц-сов.
Исчезли, скрылись прямо с рук синицы
Со всем вечерним обществом синиц.
И друг мой - благодетель чудных птиц
Ушел к себе - нетяжко в ночь трудиться.
А на заре - лишь высветилась даль
И огласился двор примерзшей дверью,
Его глазам привиделись едва ль –
Он понял чьи - на корке снега перья.
РАССКАЗ В.В. КОЛГАНОВА: ГОЛУБЬ И ЯСТРЕБ
Любимый мною голубь, взмыв,
Кружил над нами в общей стае.
Взлетал и выше всех парил,
Беспечно в небе кувыркаясь.
Внезапно камнем прочертил
Кривую вниз что было силы.
За ним пространство вслед прошил,
Прорезал ястреб быстрокрылый.
Синхронно в наш неброский двор
Нырнули оба под ворота.
Но в небе сразу же мой взор
Узрел ту самую охоту.
То вкось, то строго по прямой
За мирной птицей хищник гнался.
Конец предвидя роковой,
Мой голубь к дому вновь подался.
Влетел в раскрытый коридор,
А тот застыл вдруг, убоявшись.
Увидев нас, покинул двор,
Исчез, не солоно хлебавши.
Я взял в ладони малыша.
Бог мой, весь мокрый был, хоть выжми.
Бродил с ним, дрожь его глуша,
И восхищался силой жизни.
РАЗДОРЫ - РОДИНА МОЯ
Старух-осин сухая стать.
Безводный, полный в прошлом, ерик.
И крутояром не назвать
К парому ссунувшийся берег.
Не убранные в срок стога.
Курень, как эти люди, хмурый.
Вдоль склонов, с видом на луга,
Дома иной архитектуры.
Стеклом, как брызгами дождя,
Они искрят под черепицей.
Как по живому, не щадя,
Они изрезали станицу.
Молчат седые тополя.
В раздумье старые курганы.
Раздоры - родина моя.
Раздоры - боль моя и раны.
* * *
Не считал я лесное «ку-ку»,
Не гадал у изысканных женщин.
Знаю так: мне на этом веку
Остается все меньше и меньше.
Не споют по весне соловьи,
Сладким свистом их радуя душу.
На последнем отрезке пути
Все неспешней, все медленней трушу.
Всех имен, что уж там, не исчесть
Под высокой горой над рекою.
Рядом с ними мне так же вот лечь
И смириться все ж с вечным покоем.
СОЛНЕЧНЫЙ УДАР
Мне снился сон: средь бела дня
За мной гнались по бездорожью.
Со страхом, ужасом и дрожью
Я сознавал - убить меня.
Они в неистовом стремленье
Уже дышали за спиной.
А я на местности степной
Нигде не мог найти спасенья.
Когда мне бег мой стал невмочь
И затуманилось сознанье,
Передо мной на расстоянье
Спустилась, круто пала ночь.
Я ожил: в ней мое спасенье,
Мой шанс отныне и вовек.
И я продолжил жуткий бег,
Преодолев изнеможенье.
В нечеловеческом рывке,
В броске желанной тьмы коснулся –
И в тот же самый миг проснулся
Под жгучим солнцем на песке.
ДРУГАЯ ЖЕНЩИНА
В далеких ли тропических лесах,
В обычной ли домашней русской бане,
За прозой ли, за текстами в стихах –
Она меня когда-нибудь достанет.
Настигнет в полумраке у костра,
На лайнере, изведавшем Гольфстрима,
В саду, познавшем лезвий топора.
Да только не в объятиях любимой,
Чарующей, как нимфа, наготой,
Волнующей, как шепот ивы, речью.
Совсем другая женщина - с косой
Со мною нынче жаждет скорой встречи.
* * *
Звонок: «Ваш вылет задержали.
Спешите, можете успеть».
Сиденья, руль, вся сталь и медь
В такси от скорости дрожали.
Подъем по трапу. Кресло. Все.
Редка удача в жизни зыбкой.
Его уставшее лицо
Сверкнуло солнечной улыбкой.
Знать, Бог помог успеть - успел,
И мысль пульсировала внятно:
По неотложному из дел
Решит вопрос - и в путь обратный.
Где не летал и сам Икар,
Не по себе вдруг стало что-то.
И вслед - неистовый удар,
Потрясший лоно самолета.
Пошла вразнос земная твердь
В ужасном хаосе вращенья.
Подумал не без удивленья:
Ему сама звонила смерть.
РОЗАРИЙ
Сегодня мой розарий пуст.
Надежно спрятан от мороза,
Цветет и тот, и этот куст,
Но нет моей любимой розы.
Тревожных, грустных мыслей полн,
Слежу за солнечным закатом.
Уж не другой ли опьянен
Ее душистым ароматом?
РОЖДЕНИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Вот черновик стихотворенья,
Законченного поутру.
Несносным почерком виденья
Ведут, как в шахматах, игру.
Поодаль, будто бисер, точки
И запятые, как крючки.
Здесь предложенья - одиночки.
Там букв веселые значки.
Все, как в заброшенном подвале.
Строка сползает на строку.
Обрывки слов меж строк застряли,
Висят, как тряпки на суку.
Мне в эту ночь сполна досталось,
Хватило б, может, и на две.
Но если здесь сложнейший хаос,
То что творилось в голове.
В красивом, выдуманном мире,
В действительный впадая транс,
За часом час, за часом час
Тебя гонял я по квартире.
То представлял средь красных роз,
То в виде тонких гибких граций.
Не находя удачных поз,
Легко вычеркивал абзацы.
Не на простой бумаге, нет,
Грешна и чувственно красива,
В уме сложилась в чудо - диво.
Тут и застал меня рассвет.
СНОВА СОН
Красив мой быстрый, верный конь
Необычайного отлива.
Передо мною, как огонь,
Всегда его живая грива.
И пусть он вовсе не Пегас,
Его движенья в беге ловки.
На расстоянье быть от нас
Предпочитают сами волки.
Завидев нас в степной дали,
Отводят головы стыдливо.
Нас не догнать в густой пыли,
Не взять и просто грубой силой.
Когда ж под кожаным седлом
Конь захромал мой волоокий,
Поранив ногу, вдруг кругом
Воспряли, скаля зубы, волки.
Пошли стремительно на нас,
В свою уверовав добычу.
Похоже, стать нам в этот раз
Их вожделенной крупной дичью.
Уже вгрызаются в коня,
Как агрессивные пираньи.
Уже на части рвут меня,
Как саблезубые созданья.
И с той, и с этой - с двух сторон
Являет волчья стая ярость.
Остановить безумный сон
Мне сил уж точно не осталось.
ОДА ВОСТОЧНОЙ ЖЕНЩИНЕ
Завязь мыслей, звуков шум и гам.
Прорастает образ твой стихами.
Не предрасположена к духам,
Пахнешь майским медом, как духами.
Сладок твой восточный колорит.
Вся на редкость лучшей винной марки.
Но особой прелестью манит,
Опьяняет смуглый лик дикарки.
Жар твоих улыбок - от степей,
Солнечным обрызганных рассветом.
Смоль волос - от сумрака ночей,
Не подвластных и самим поэтам.
Хмарь твоих насупленных бровей –
От морского, валом в берег, гнева.
Слезы счастья - от слепых дождей
Из глубин безоблачного неба.
Запах меда тот - от сочных нив,
От душистых, буйных трав Кавказа.
Бог, тебя успешно сотворив,
Не ошибся, кажется, ни разу.
Так случилось: вижу и сейчас,
Как скользишь красиво быстрой тенью.
Снова черносливы ясных глаз
В транс введут кого-то без сомненья.
Против страхов ночи я не дюж.
Пробирает мрак Задонья дрожью.
Мне б к тебе в твою забраться глушь,
Заблудиться в кущах бездорожья.
В ВЕСЕННЕМ САДУ
Вишневый сад наш,
Густо пенясь, Отцвел,
Теряя красоту.
Нектарные ж Кусты сирени
Еще в цвету,
Еще в цвету.
Совсем и новую
Картину
Нам явит скоро
Щедрый край.
Вот-вот, вот-вот,
Венчая Май,
Нас чудный ждет
Настой жасмина.
ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР
Пока над Доном облака
Ползут, как белая опара,
Ко сну готовится река
Со стороны крутого яра.
Уже по темной балке вниз
Скатилась первая прохлада.
Блеснули точками, зажглись,
Повисли крупных звезд плеяды.
Последний, легкий взмах весла,
И мы удивлены немало:
Небесный свет окрест села
Пригнул траву, как опахалом.
На заболоченных лугах
Всю разбросал ее небрежно,
Росой искрится в камышах,
В лохматых кронах верб прибрежных.
НОЧЬ
Устав от дел в дневном чаду,
Дышу взахлеб ночной свободой.
С людьми, пожалуй, не в ладу,
Всегда в согласии с природой.
Ничьих тебе недобрых лиц,
Ни каждодневной чьей-то драмы.
Весь в чудной росписи зарниц,
Небесный свод, как купол Храма.
Овраги в сонном забытьи
Холмов верблюжьи исполины.
Фрагментом Млечного пути
Медведиц выгнутые спины.
На воду падающий свет.
Река ползущей лунной магмой.
И верить хочется, что нет
Нигде стихии ураганной.
СОЛНЕЧНАЯ ПОЛЯНА
В глухом лесу, коряв и груб –
Красив, как Бог, во время ОНО –
Упал тяжелый старый дуб,
Сминая верб густую крону.
На место то, угрюм и сед,
Набрел я после сложных странствий.
Потоком лился яркий свет
В освобожденное пространство.
Пленяли вспышками цветы,
Гася наплыв душевных тягот.
Цвели оранжево кусты
Знакомых издревле мне ягод.
Тянулись ввысь и вширь дубки,
На волю вышедши из тени.
Жужжали майские жуки
В весеннем райском наслажденье.
В улыбке мой расплылся рот.
Ожженный солнечной поляной,
Побрел я дальше, будто пьяный
От дорогих ее щедрот.
НА ПОКОСЕ
Все темнее берега.
Смолкли шум и гам покоса.
На душистые луга,
Словно бисер, пали росы.
Пахнет скошенной травой,
От настоев коей млею.
Веет свежестью ночной
Неначатый клин пырея.
Лебеда, осот, репей
На обочинах покоса.
Под одеждами ветвей
Вербы трепетны и босы.
Небо вспышками монет,
Ясной, чистой, млечной пеной.
Белым снегом лунный свет
Осыпает копны сена.
Мокрый след крутой петлей,
То ли лисий, то ли волчий,
Спешно кинутой петлей
Далеко в пространство ночи.
Камыши живой стеной,
Строем, с выправкой военной.
Тишь, безмолвие, покой,
Благодать во всей Вселенной.
КНИГА ЖИЗНИ
Ночь золотых, ночь трепетных зарниц.
И Дон такой, в сиянье лунном, дивный.
В уме листаю тысячи страниц
Из книги ненаписанной и длинной.
Она не в оперенье строф и рифм,
Не в облике поэзии капризной.
Не нужен ей метафор яркий грим –
Она в моих нескладных текстах жизни.
Она про то, как я давным-давно
Гонял босой по высохшей полыни,
И как покинул рано дом родной,
И как по миру езжу и доныне.
Как радуюсь друзьям на склоне лет,
И как за близких сердце неспокойно.
А над рекой уже совсем рассвет,
И паром вся ее дымится пойма.
РАССВЕТ НА ДОНУ
Хозяйкой-уткой крякает камыш.
Блеснув пером, круги пускает рыба.
Вдали курган по-лисьи медно-рыж,
И облако, как огненная грива.
Застрекотал на ерике мотор.
В ответ веселый, звонкий глас собачки.
Ночным уловом нынче явно горд,
Спешит рыбак домой к своей рыбачке.
Близ острова, вдоль верб и тополей,
Ползут неповоротливые баржи.
Над островом на всех моих друзей
Заря рисует дружеские шаржи.
Всей полной грудью дышит естество,
В восторге обращенное к истокам.
А жизни уж всего-то ничего:
Прошла, как ливень с гор, крутым
потоком.
УТРО В СТАНИЦЕ
Бог с ней, с той жизнью. С негой на
устах,
Услышав, как заволновались куры
В соседних за заборами дворах,
Я ощущаю этот мир культуры.
Пропел тончайшим тенором петух,
К побудке призывая сонный берег.
Со скрипом отворились, режа слух,
Неподалеку где-то чьи-то двери.
Вовсю базарят гуси у ворот
На выходе из тесного загона.
Заблеял, замычал домашний скот,
Готовый разбрестись по кущам Дона.
К воде на берег вышла чья-то стать.
Спешат на мост серьезные селяне.
А я - к знакомой - помните? – поляне
Густым настоем трав ее дышать.
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Сегодня выпал первый снег,
Изъяны скрыв дороги старой.
Холмы напоминают мне
Овечьи белые отары.
Вдоль кромки медленной реки
Брожу, а воздух свеж и мягок.
Под снегом, будто угольки,
Густая россыпь зимних ягод.
Веселый гогот, крик гусей
Поодаль плавающей стаи.
Над горкой возгласы детей,
Попавших сразу в царство рая.
Сады, что яблони в цвету.
Дворов серебряная вата.
Простую эту красоту
Едва ль воспеть мне, как когда-то.
КОГДА ВСЕ СПЯТ
То ль с ума сошел я вдруг,
То ли просто не проснулся.
Месяц, мой собрат и друг,
Ловко так перевернулся.
У станицы на виду
Строит мне противный рожки.
Грустно сморщилась в пруду
Гладь серебряной дорожки.
Прошуршал над головой
Озорной чертенок - кроха.
Пролетела над рекой
Вездесущая Солоха.
Я и вправду не в ладу
С моим собственным сознаньем.
Вижу: месяц - какаду
Ведьме делает признанье.
Черти шепчутся в кустах,
Про Солоху зубоскаля.
Грянул в старых камышах
Лягушачий хор Ла Скала.
Берег в хаосе зарниц,
Вербы спят в обнимку с кленом.
Стая трепетных жар-птиц
За курганным скрылась склоном.
А уж месяц, позабыв
И про ведьму, и про рожки,
Но по-прежнему игрив,
Звездам делает подножки.
Над Буравками кружась,
Плавно рея над затоном,
Златокрылый сам Пегас,
Как журавль, проплыл над Доном.
Звезды вдруг пустились в пляс
Вкруг того чертенка-беса.
Не на шутку в поздний час
Разыгралась чудо-пьеса. | 
