Владимир Конюхов
А луга - зелёные...(продолжение)
Фомич был не один. Шлёпая в дырявых, не по ноге, калошах, суетливо приглашал Аркадия Павловича к накрытому столу, за которым сидел незнакомый пожилой мужчина.
На раскалённой плите дребезжал чайник, весело булькало в закопчённой кастрюле варево.
- Холодец, - пояснил сторож, сгоняя улыбку с лица. -А ко мне Гришка Кувыкин пожаловал. - И обернулся к незнакомцу: - Гришк, поздоровайся.
Тот вышел из-за стола, протянул руку. На нездоро¬вом, жёлтом лице едва угадывались рыжие брови. Такие же рыжие волнистые волосы лезли из-под расшитой розовыми нитками тюбетейки на круто пересечён¬ный складками лоб. Несуразная тюбетейка настолько привлекла внимание Аркадия Павловича, что он про¬пустил мимо ушей отчество Кувыкина.
- Как вы сказали? - переспросил он.
- Григорий Палыч Кувыкин, - зычно повторил гость, вопросительно взглянув на хозяина: дескать, не глухой пожаловал?
- Значит, наполовину тёзки, - проговорил Аркадий Павлович, выставив напоказ левую туфлю. - А я вот ноги промочил.
-Угораздило, - разулыбался Фомич, будто Марку-шин продемонстрировал что-то исключительно приятное для него. И - сгибая сухощавое тело, внимательно осмотрел обувь Аркадия Павловича:
- Надо бы в сапогах по такой погоде.
-У тебя же имеются здесь... - ответил Аркадий Павлович, выжимая носки. - Тапочки какие найдутся?
Фомич склонился над грубо сколоченным ящиком, прозванным рундуком, извлёк ношеные спортивные кеды.
- Примерь. Внучок запрошлым летом гостил и оставил...
Маркушин развесил у печи носки.
-А я столяр по профессии, - ни к селу ни к городу сообщил Григорий. - По правде, год как на пенсии. Но работаю.
- Очень приятно, - рассеянно кивнул Маркушин. Фомич тем временем метался по комнате, желая
что-либо добавить к столу. Наткнувшись лишь на пару проросших луковиц, огорчённо махнул рукой, стал на¬резать хлеб. Аркадий Павлович с понимающей улыбкой следил за ним, отмечая знакомое убранство сто¬рожки.
Стол не стол, а так - кусок двойного дикта, набитого на чурбак. Три таких же чурбака - вместо стульев. С низкого потолка свисает бредень. В углу - сухие щепки для розжигу.
- Чем угощаешь, Фомич? - Маркушин сел за стол.
- Вот, Аркаша, помидоры, картошечка в мундире. А рыбку, извини, мы уже скушали.
- Ну а как клёв?
-У-у, - развёл руками Фомич. - Сазан. Та-а-кой са-а-зан, Аркаша, небывалый. Завтра сам увидишь.
- Может, с вечера закидушками попробуем?
- Не-е, - отмахнулся сторож, и его зелёные, с крас¬ными прожилками глаза приняли хитроватое выражение. - Зима. За лето и осень рыба нажировала. Чего ради ей в потёмках рылом дно ворошить? Утром - другое дело.
Григорий хохотнул, обнажив дёсны.
- Каждому овощу свой срок.
- При чём здесь овощ? - не понял Фомич. - Мы о рыбе толкуем, а ты, Гришка, с капустой лезешь.
«Всё ясно, каши с Фомичом не сваришь, - полнился раздражением Маркушин. - Тут ещё этот Григорий. Принесла его нелёгкая».
- Ты с посторонними разговорами, Гришка, не лезь, -сердито выговаривал Григорию сторож. - Я с учёным человеком беседу веду. Притрагиваюсь, можно сказать, к кладезю знаний. А ты? Кто ты такой есть и что ты можешь делать? Аннотации людям читать?
Аркадий Павлович, слушая, думал о своём.
«Четыре пункта выхватить, конечно, перегиб. Шеф мог бы не нахальничать, а ограничиться парочкой пунктов, но ключевых. А так работа, конечно, выглядит куцевато. Надо было на это и делать упор Валентину. Довод вполне резонный».
- ...В тридцать втором, говорю, - шумел Фомич, сотрясая кулаком тонкий дикт.
- Ой, память у тебя, - заливался Григорий Павлович. - Да вы в тридцать втором уж съехали оттель. Аккурат батю схоронили.
- Схоронили-и? - обескураженно икнул Фомич. Аркадий Павлович окинул его неприязненным
взглядом. «Какой с тебя завтра рыбак? Не добудишься. Ещё и рыбой не угостил. Холодец, видите ли, варит».
Он довольно невежливо толкнул локтем Фомича.
- Иди, кухарка, стряпню свою проверь. Сторож послушно поднялся.
«Мой вариант, бесспорно, заслуживает внимания, -вернулся Маркушин к своим мыслям. - Защиту можно устроить в другом месте. Соломоново решение. Зачем натыкаться на острые углы, когда их вполне можно обойти? Лавируй, Валёк. Так нет же...»
Его отвлёк грохот. Аркадий Павлович встревоженно обернулся.
- Перевернул, - ругался сторож и дул на руку. - В короб кастрюлю сувал, а меня паром.
-Пар костей не ломит, - засмеялся Григорий. -Мечи, Лёха, чё уцелело, на стол, разбирать будем.
Аркадий Павлович помог сторожу собрать всё с пола, замёл веником у печи.
-Жучку завтра накормлю, - благодарно улыбнулся ему Фомич. - Собачонка тута приблудилась.
- Накормишь, - усадил его на кровать Маркушин. -И собаку накормишь, и рыбки наловишь. Ляг поспи.
- Посплю, - покорно выдохнул хозяин. - Я тебе, Ар-кашка, верю. Хоть и берёшь со студентов, но верю.
- Что ты болтаешь, дурак? Кто берёт?
- Вот-вот, берёшь, - сонно забормотал сторож. - Я и то брал. А человек поменьше тебя. Потому и верю тебе. На что тебе моё барахло?..
Аркадия Паловича всего передёрнуло. «Несёт чёрт знает что. Утром поговорю с ним хорошенько. Ещё ляпнет при ком. Доказывай тогда...»
- В институте работаешь?
- А-а? - вскинул голову Аркадий Павлович.
- В институте, спрашиваю, трудишься? - громче по¬вторил Григорий.
-Тише, - сердито заметил Маркушин, присаживаясь, - люди спят.
А про себя подумал: «Этот ещё прицепится с разговорами».
- Мы институтов не заканчивали, - не отставал Григорий.
Аркадий Павлович ничего на это не ответил, решив не ввязываться с Кувыкиным в разговор...
- Не заканчивали, говорю.
-Яснее ясного, - не удержался от едкой реплики Маркушин.
-Учила меня...
-Жизнь, - перебил Григория Аркадий Павлович, не скрывая насмешки.
Кувыкин обиженно оттопырил губы.
- Мать. Щедрый на доброту человек. Слово отцово меня так не проняло бы, как её. По гроб жизни ей всем обязан. Я по её совету и профессию выбрал. «Руки, -мать мне говорит, - у тебя, Гришенька, не жёсткие, об металл ты их сразу набьёшь, ступай учиться по де¬реву». Я её и послушался. | 