С того дня, как дед Трофим подарил Шурику ружье, в нашем доме можно жить спокойно только двое суток в неделю.

В понедельник Шурик с утра до вечера чистит, разбирает, смазывает, собирает, снова разбирает дедовский подарок...

Во вторник начинает рубить пыжи. А это - не легкое дело. Самая большая хитрость - достать войлок. Его нет: и Шурик рубит дедовы валенки.

В среду Шурик льет дробь. Побил в мастерской все старые аккумуляторы, клеммы в банку - и на керогаз. Потом колдует, через сеточку льет свинец в масло - и выходит дробь. Дедова наука...

В четверг и пятницу Шурик превращается в аптекаря. Тут они с дедом не в ладах. Дед всю жизнь заряжал на глазок. Шурик раздобыл где-то весы и все боеприпасы отвешивает с точностью до десятой... До вечера он набивает двухрядный патронташ, сует в рюкзак патроны, порох, дробь, пыжи и всякие охотничьи причиндалы.

В субботу с утра он проверяет бой ружья, а с обеда начинает обхаживать меня, чтобы я поехал рыбалить на Дон или на степные пруды, где есть дичь. Долго выбираем маршрут, и... мотоцикл бежит по грейдеру, ныряет в кюветы, сворачивает на тропинки, по которым чабаны водят отары на водопой.

Мы останавливаемся у зарослей чакана и камыша. У самого берега реки торчат две коричневые головки чакана, похожие на ржавые казачьи пики стародавних времен. Кажется, под водой вот-вот распрямится чья-то согнутая рука, и они полетят в нас. Метелки камыша уставились в багровые облака. Серые, пушистые, легкие, они похожи на пуховые варежки, надетые на тонкие ручки ребенка.

Я налаживаю спиннинг, Шурик возится с забродскими сапогами, для маскировки напяливает мою армейскую гимнастерку, затягивает ремень патронташа.

Я гляжу на возбужденное лицо и стараюсь понять, чему он так радуется. Я -другое дело. У меня будет дух захватывать, когда туго зазвенит леска и к берегу нехотя пойдет щука, зубастая, с крапинками на боку, сильная и злая. Я говорю - зубастая, потому что сейчас полнолуние, а когда месяц на ущербе, ей не до блесны. Отстаивается в камышах. Зубы у этого хищника в такую пору выпадают.

А Шурик? Скоро три недели, как дед подарил ему ружье, но он еще ни разу и близко не видел дичи. Какая цель у Шурика? Конечно, не желание добыть дичь. Ведь неудачи его вовсе не огорчают. После вечерней зари он станет еще веселей, хотя в рюкзаке наверняка будут опять скучно позвякивать одни стреляные гильзы. Так в чем же причина его радости? Да, пожалуй, в том, что он стремится познать мир, большой и светлый, желает понять, что такое жизнь и кто он сам.

Шурик просто хочет походить на деда -быть сильным, ловким, смекалистым. Вот и бродит братишка по чакану, сушит на костре промокшую одежду, встречает рассвет на воде и радуется и гордится, что многое получается, как у деда.

Шурик полез в заросли, держа на весу ружье. Под сапогами захлюпала грязь, с метелок камыша полетели легкие серые пушинки. Над прудом со свистом пронеслась стая чирков. Я прошел к заманухе, выбрал удобное место. Забросил блесну раз, другой — ничего. Бросил ближе к камышам — и не успел еще натянуть леску, как дернуло в сторону. Есть! Первая щука нехотя выскользнула на илистый берег и замерла.

Я так увлекся рыбалкой, что не заметил, как подошел Шурик.

-Слушай, - он хлопнул меня по плечу, -брось ты этих хищников таскать. Давай пробежим к озеру, что у самого села. Пацаны говорят, видели вчера там стаю гусей. Вечером садились... Уважь хоть раз!

Если Шурик начал просить, надо соглашаться сразу: в конце концов он все равно уговорит, а время потеряешь.

Вскоре мы были там, где, по словам пацанов, вчера садились пролетные гуси.

-Как ты думаешь, двойка возьмет? -Шурик клацнул ружьем и, не дождавшись ответа, побежал к пруду.

... Я уже начал дремать под тихий звон засыпающей степной шири, как один за другим нервно грохнули выстрелы, крепкие крылья каких-то птиц шумно захлопали по воде... Тишина подхватила выстрел, сердито загудела. «Буух... ух... баа...бах... а... оох!» - вздохнула разбуженная степь где-то за моей спиной. И все стихло. Было слышно только, как, тяжело ступая по земле, идет Шурик. В сумерках он казался выше ростом, голос его звучал, как из приглушенного картавого репродуктора:

-Гляди, братуха... Гляди, вот он, знаменитый трофей... Завидуешь? Конечно: гусь - это тебе не щука!

Шурик тряс передо мной огромного серого гуся. Одно крыло птицы было крепко зажато в кулаке, а другое шуршало по высохшей траве.

С важностью заправского охотника, небрежно, как это любил делать дед, швырнул гуся в коляску и почти скомандовал:

-Дави на железку. Покатили. Вот дома сюрприз будет!

Шурик болтал всю дорогу. Он раз пять успел рассказать, как выследил стаю гусей, как сидел в камыше и его безбожно грызли комары, как ему хотелось чихнуть, когда гуси подплыли уже почти на верный выстрел...

Мотоцикл на повороте тряхнуло, и мы медленно въехали во двор. Шурик положил гуся на веранде, расправил ему крылья, чтобы он казался еще больше.

Шурик гремел ружьем, пустыми гильзами, но дед почему-то не выходил. Не переставая браниться, на веранду поднялась бабка и, не обращая внимания ни на Шурика, ни на гуся, прошла в комнату.

-Что же ты, старый бес, сидишь? -вновь послышался ее голос. - Ночь на дворе, а он, окаянный, и в ус не дует... Гуси где? Я спрашиваю: ты загнал гусей? Нет! Я по всем соседям хожу, на пруд бегала, а он чирлистон слухает по радио!

-Да ты что, рехнулась, что ли? Чего ад кромешный создаешь? Чтоб они околели, твои гусаки! - отбивался дед.

Тут они вышли на веранду... Бабка, щурясь от яркого света, долго глядела на большого серого гусака.

-Это еще что такое?

Дед, шагнув к птице, буркнул:

-Да, видать, вроде бы из гусиной породы.

-Не вроде, дед, а настоящий серый гусь! Пролетный. Матерый... На юг тянул, да вот... Я его с левого... - Шурик стоял с переломленным ружьем, медленно и важно чистил шомполом стволы.

-Чего уставился, старый бес! Пошли! Старого гусака искать надобно — все пришли, а его нету...

Бабка резко хлопнула калиткой и зашлепала галошами по кривокосой дорожке за подворье. Дед нагнулся, поднял трофей и почему-то долго вертел перед носом гусиные лапки.

-Говоришь, пролетный... На юг тянул?... А что это? Я тебя спрашиваю, Шурка... Это - что?

Шурик глянул на растянутые гусиные перепонки и увидел на них четкие разрезы.

-Кто так гусей метит? Чья это метка? -допытывался дед, прищурив, как при выстреле, левый глаз. — Молчишь! Не знаешь? Мы с бабкой так метим гусят...

Дед бросил на пол тяжелого гусака и покачал головой:

-Эх ты... гусь... Лапчатый ты наш гусь! Придется тебе отныне заместо гусака стаю на пруд водить. Потеха!

Дед потрепал вихрастый с рыжей плешиной на макушке чуб внука и подмигнул: - Бабку я берусь обезвредить, чтобы и за прясло от нее ни одного словечка о твоем трофее знаменитом не выкатилось. Сам-то гляди не раззвони дружкам закадычным. Когда один знаешь - долго помнишь.

Шурка покосился на меня, потом на де­да, глянул на бабку, которая с остервенени­ем дергала крепкие перья из гусака, и молча побрел спать на сеновал, где днем были сложены первые две копешки душистого донника.