Когда я писал
эти строки, Владимир Васильевич
Карпенко лежал в больнице. Дай, бог, ему
здоровья. Он появился в моем
партийном кабинете в году 86–м и, после приветствия, задал вопрос: -А ты
знаешь, что такое бузлики?
-Конечно, знаю.
-Тогда ты свой, - сказал он. - А то все думаю, куберлеевский
ли это, Черкасов? 
Книгу
Карпенко «Тучи идут на ветер» я читал в лет двадцать пять. В ней шла речь о
нашем земляке- уроженце нынешнего Мартыновского района - Борисе Думенко. В
детстве я слышал, что именно Думенко, а
не Семен Буденный является организатором 1-ой Конной армии. Старики при мне
иногда говорили, что они не буденовцы, а думенковцы. Бориса Думенко, как
известно, подло расстреляли в ростовской тюрьме, сразу же по уходу казачьей
армии на польский фронт в 1920 году.
И всю славу легендарной первой конармии присвоили
себе Ворошилов и Буденный. Меня в школьные годы
интересовал один вопрос: не в Куберле ли родилась Конармия?
Поэтому всякая историческая информация на эту тему мною воспринималась и
анализировалась. И факты накапливались. Даже во время открытия в станице
Платовской мемориала Буденного- это его
родина, я снова слышал от казаков про
Думенко. ( Я писал репортаж с этого события в орловскую районную газету
«Знамя Победы»). Но тогда усилиями Буденного и Ворошилова всякое упоминание в
печати имени легендарного комкора Думенко выкорчевывалось. И только один Владимир Васильевич Карпенко
сумел сказать правду о создании конармии, роли Думенко, Ворошилова, Сталина,
Буденного, Шевкоплясова и т.п. в годы гражданской войны в этих местах. Конечно,
правду дозированную. Но и это было уже гражданским подвигом в те времена. 
О Карпенко мне
впервые рассказал мой дядя по матери
Михаил Андреевич Катков. Он говорил, что встречался с писателем и
передал ему часть документов из своего архива по событиям гражданской войны.
И вот он в моем кабинете- заместителя секретаря парткома
Атоммаша по идеологии. Мы подружились.
Часто, уже, когда стал депутатом Законодательного собрания
Ростовской области (1998 год), я заезжал
к нему в Мартыновку, потом на хутор
Кривой Лиман, поближе к балке Баглай, где он
родился. Позже Владимир
Васильевич переселился с женой
Светланой и семью детьми в Волгодонск.
Мы беседовали с ним на берегу Сала, невдалеке от
нынешнего мемориального знака памяти Думенко. Он был мудр и никогда не унывал. Меня
интересовало: почему его литературные
герои так ненавидели казаков? Потому,
что казаки не признавали «пришлых» на Дону - отсюда его крестьянская обида? Я говорил ему, что в расстреле Думенко есть
логика: он мог повернуть свою конницу против советской власти. Думенко начинал
понимать, что советская власть не такая, какой представлял ее он и все
крестьянство. Нечто подобное происходило и с другим комкором - Мироновым,
а соратник Думенко - Григорий Маслак стал бандитом - о его банде упомянуто в « Тихом Доне» Шолохова.
Думенко- это стихия, дикая вольница. Моя мать, например, до самой смерти не
могла им простить зарезанную стельную телку.
И, может, справедливым было
«белое казачество» в своей
непримиримости к коммунистам и их режиму?
Видимо, Владимир
Васильевич сам мучился: он ведь «за
красных», как и его литературные герои, но красные не принесли людям счастья,
даже через 80 лет после гражданской войны.
Вот такие вели мы неторопливые беседы.
Одна из них публикуется здесь. Конечно, в литературной обработке.
_____________________________________________________________________
Владимир Карпенко
(ВК) – Виктор Василич, давно мы в шашки не играли.
Виктор Черкасов (ВЧ) – Ваш ход. Белыми. Хотя не пойму, какой
цвет вам люб? Может, красный? Как герою
ваших романов Думенко.
ВЧ.- Да, голова Думенко покатилась в бурьяны. Не-ет.
Крестьянства. Всего южно-российского крестьянства!
ВК – Ви-иктор Василич… То-то меня тянуло на зеленый огонек «Вечерки»
(городская газета «Вечерний Волгодонск»). Оказывается, есть у нас…точка схода.
Душевная точка схода. Годы ведь…Как мы с тобой разошлись.
ВЧ. – Так уж и разошлись! Хотя… Степь наша широкая. Да в
бурьянах! Можно ненароком и разминуться.
ВК. – Тот самый случай. Разминулись. Ну, не в Степи…И не
совсем в бурьянах. В акациях. В мартыновских акациях. На левом берегу Сала.
Акации только отцвели. Детвора уже кривилась от кислых еще яблок… Ты подвернул
из Ростова. Кипел весь! Похоже…кондер в полевом казане. Не досказал…не
доматюкался… С трибуны. Думы своей областной.
ВЧ.– Ну, забегал… С областной сессии. И выступал. Да, против
атомной станции. Против ее расконсервации. Большинство депутатов не убедил. Не
убедил и вас… Да, заскакивал с мыслью…поставить под знамя. Зеленое. Конечно!
ВК. – Почему, не убедил? Сделал больше! Заставил задуматься.
Оглянуться назад… А под зеленое знамя – уже такое было. В восемьдесят девятом
еще. Надбегали миссионеры от « зеленых» в Кривой Лиман. Дважды – трижды. Два – точно. Из Волгодонска.
Одни и те же. Протягивали все знамя. Отвечал не без юмора. Хотя…всерьез. «Сижу
ночами. За машинкой. И без лампочки Ильича…».
ВЧ.– Погодите – погодите! Восемьдесят девятый… Выборы! В
Верховный Совет. Союза. Последние… Вы баллотировались. Помню, как же. И
программу вашу давали.
ВК.– «Вечерки» твоей и на свете еще не было.
ВЧ.– Я в парткоме
Атоммаша тогда трудился. Там мы и познакомились.
ВК.– Чуть пораньше. В горкоме. Знал – земляк. Куберлеевец.
ВЧ. – Вы зимовниковец.
ВК. – Вот уж! Двадцать девять верст. Через бугор… Не
предполагал…станешь газетчиком. Удавил бы на корню. Вспомнилось, сколько маялся
Маяковский над коротенькой фразой, в пять – шесть слов. Вороха вариантов
перелопатил! А всего-то: «Наша планета для счастья мало оборудована». Терзался
поэт…
ВЧ. – А кто не терзался?! Да и терзается… Небось, по нашему
ушедшему. Двадцатому. Вы…так уж легко и расстались с ним?
ВК. – Не расставался вовсе.
ВЧ. – Еще бы! Биограф… И гражданская. И Отечественная. И
современность… Конечно, не планета. Одна шестая… Красная! Даже…пускай Юг
России. Северный Кавказ. Крым. Украина… Дикое Поле! Не мудрено…с красным цветом
только могила вас разведет. А вы верите всей той чепухе о Шолохове?
ВК. – Чепуха…она и есть чепуха. Когда-то в своей «Вечерке»,
ты не пошел со мной на «душевный разговор». К слову, не в обиду. Вот там я
предлагал…об этой самой «чепухе». У Шолохова счастливая звезда: его не только
читают, о нем и пишут. Те и другие – белое и черное. Взахлеб! И не всякий
негатив приносит писателю только вред… О Шолохове начитался в студенческие годы
в довоенной прессе. Во! Фолианты. Кирпичи. «Литературное наследие». Горьковские
еще издания. «Белогвардейский писатель!» «Зловредный роман!» «Контра!»…
Послевоенная критика, негативная, пластинку сменила. «Плагиат!» Украл попросту.
Шолохов украл «Тихий Дон»…Пишет-то кто?! Не центральная уже пресса… Дон! Через
полвека после войны. Навязали узелков. Попробую что-то распутать. И! О
главном…Что привело меня на зеленый огонек «Вечерки»? О цвете! Да, я красный. И
мне не отмыться. Да и делать этого не стану. Кому-то надо и отвечать… За
Двадцатый век. Наш, счастливо уходящий.
ВК.– Клюют Прометея, прикованного к скале. До печенки
добираются. Как не позавидуешь Михаилу Александровичу! Для писателя…это
страшно, когда его только хвалят. Не каждый выстоит на земле. Отрывает и
уносит…слабым ветерком, как голубиное перышко…Убей! Говорю же…ощупкой. Но
казачья тема меня… не оставила, в покое. Застучала…прямо в дверь! Через годы,
уже был москвичом. Вваливается… Кряжистый, головастый… Казачина! Не дорубанный.
Стариканище доисторический – время уже не берет. Бряк на стол полную авоську.
Бумаг. А из кармана – бутылку. «Пиши о нашем Мироне! Филиппе Казмиче. Своего
крестьянина Думенку вызволили из могилы…
Вынай и нас, казаков». И тут… Шолохов! Вернулся старикан только из Вешек.
Вечером писатель принял эту авоську, а утром вернул. «Человек Шолохов не может
спорить с Шолоховым художником». Он – ко мне… Жили рядом. В Черемушках.
ВЧ. – Сюжет проходил в «Вечерке». Или вы делились? Конечно,
не мог Шолохов взяться писать о Миронове. В «Тихом Доне» уже показал
«мироновщину»… А вы как отказали?
ВК. – Как… Как есть! О казаке Миронове должен писать казак.
Да, личность достойная только кисти Шолохова. Судьба Миронова не менее трагична
думенковской. На красном фоне революции. И обвинять писателя за отказ… Надо
знать, Шолохов…художник первого…юношеского дыхания. Второго дыхания у него не
было. Творец сомкнул свой великий круг еще в сорок первом четвертой книгой «Тихого Дона». В ней-то само
о «мироновщине». Было ему тридцать шесть. Вторую половину жизни… писатель
изнывал «в муках творчества» – мучил бумагу, мучил себя… Вот где подлинная
драма Шолохова! Человека! Не художника… О художнике написаны бугры книг. И еще больше – напишутся. О
Человеке…покуда одни потуги. И те…со стороны нужников. Хотя поглядеть, от
другого плетня… Все стройки начинаются именно…с отхожих мест. Даже Великие
стройки. И Атоммаш. И Ростовская атомная
станция. Да и сам город Волгодонск…
ВК. – В гражданскую в Грузии англичанам в руки попали
царские судебные архивы. Привлекло «Дело харчевни»… В горийском подоблачном
перевале, на узенькой тропке, у крутизны, два абрека слепили харчевенку…
Кровавую ночлежку. Запоздалых путников ночами – в пропасть. Ради мошны и коня.
Родные братья матери…будущего вождя. Суд. Расстрел. Подрабатывал в горах на
каникулах и пятнадцатилетний Сосо. (Сталин-авт.) Царский суд помиловал
малолетку. Да и дядья выгородили, все взяли на себя… Вишь, господин Черкасов,
можно оказывается и тебя отвлечь…
ВЧ. – У Фазиля Искандера есть об этом рассказ. И как Хрущев
не пустил такое…по ветру?! А Сталин, зная… Где нынче то «дело»?
ВК. – В домашнем архиве Черчилля. Английский премьер
предлагал его верному «союзнику по оружию», уже после войны. Не без выгоды для
себя. Иначе он не был бы англичанином. Но генералиссимус был уже выше горийских
вершин. А Хрущев вряд ли и знал… Пошел бы на любые траты. Может, и устал
бороться…с ветряными мельницами. Сменить «культ Сталина» на «культ Хрущева»
курскому…соловью не удалось.
Два десятка лет, от гражданской до Отечественной…буйно
полыхала махровым цветом «буденовщина» по всему Дону. Не контра какая-нибудь.
Белые там… Красные! Первоконники! С кем локоть к локтю, в сабельных
рубках…Вырубалась память. То, что вырубить нельзя. Память народная. Только
вместе с народом… Уничтожались великие тыщи. Мотивы личные. У Сталина, –
пожалуйста. Да и у Буденного было что скрывать. Из начального пути… Все это
двадцатый век.
ВЧ. - Уже ушел! Чего о нем…
ВК - Никуда он не ушел. Занял свое место в строю Веков. Лег
Историческим пластом на планете. А живет еще…в сердцах своих современников.
Судьба драматическая у него. Врагу не пожелаешь. И в то же время…счастливая.
Интерес потомков будет возрастать. С веками. Двадцать первый останется
равнодушным. Ну, двадцать второй… Двадцать третий проявит интерес обжигающий.
Одну шестую имею в виду, закрашенную красным.
ВЧ. - Ваш брат, историк? Художник?
ВК.- Эти черви навозные не перестанут рыхлить. Засучат
рукава. Социологи. Политологи. Политэкономисты… И – революционеры.
ВЧ. - Побойтесь Бога! Слово это забудут наши правнуки. Карлы
марксы…ленины… сталины…тихо сойдут в мир иной.
ВК - Уже сошли. Да, внуки…правнуки забудут. А
праправнуки…пра-пра-правнуки вспомнят. И ретро…из нашего недожданного «светлого
будущего» глянет просветленным глазом. На нас! А глянуть есть на что. Немало и
увидеть. И негатива…и позитива. Исторический опыт – самый ценный изо всех,
существующих в природе вещей.
ВЧ. - Опять…революция?! Кровь?!
ВК. - В революции…почти не сомневаюсь. О крови…преступной,
грязной…сомнения великие. Даже при желании нашей дымящейся кровавой вакханалии
не повторить. Думаю… Потому, как уверен, витки цивилизации привнесут и в
классовую борьбу элементы гуманные, человеческие…
ВЧ. - Надо понимать…буржуев резать не будут. Ну, да,
успокаиваете новых русских… А, куда? Ссылать на Соловки? Камчатки? На
Приморки?.. Да их, стриженных…медом не корми… Подальше! Купить выборы. Побольше
ухватить!.. Усмехаетесь…
ВК. - Да вот прикидываю…что нас могло развести по разные
стороны баррикад? Ладно, замнем для ясности… Советская власть начала сама себя
расстреливать едва не с пеленок. Тех двух…с кого мы затеяли разговор. Голова
крестьянина Думенко покатилась в бурьяны в мае Двадцатого…на самом взлете:
конница его «забила осиновый кол в самое сердце контрреволюции – взят город Новочеркасск, столица белого Дона»
(слова Ворошилова в «Правде»). Ровно через полгода, в ноябре двадцатого, казак
Миронов, командарм второй Конной (та же
конница, думенковская), устало вдел шашку в ножны Крыму – выдворил Врангеля.
Гражданская война закончилась на Юге. А,
спустя считанные дни, победитель -
уже инспектор кавалерии Республики, направлявшийся с юной женой,
Наденькой, по месту службы, был арестован и препровожден в Бутырку, и еще
погодя, в темном дворе, на одиночной прогулке…одинокий выстрел с охранной
вышки…
Итак, о цвете
завершили. Красный – мой Крест. Отвечать перед потомками за «развалы и
обрушения» одной шестой, красной, не ельциным и не горбачевым - сотрясателям
воздуха, а тем, кто что-то сделал во благо или во зло людям. Развалить такую
Системщину – тоже «дела», но, к великому сожалению, она уже до них была
смертельно ранена; наперстком оставалось только погромче пукнуть. Через два-три
века, от них не останется ни запаха, ни звука. Именно Тридцатый год явился
неким «водо»… Нет! – «…кроворазделом»: «белую кровь» выпустили – взялись за
«красную». «Карающий меч революции» вошел в самый раж, в охотку, и не мог уже
остановиться; собственно, до самой смерти «вождя народов», включая и
Отечественную. И потекли с Дикого Поля и по таежным сибирским трактам потоки
дымящейся лавы «буденовцев», «первоконников». Нет им числа. Как нет им и
возраста. Без суда и следствия. Серая безымянная рабочая скотинка Великих
Строек Коммунизма. Вот он, живой объект – Цимлянская ГЭС. Сколько тут
замуровано в бетонах плотины, проигранных в карты! Да, еще раз позавидую нашим
потомкам …будущим исследователям «Двадцатого века».
Донские казаки еще не сошли с круга. Но – на грани!
Двадцатый век расказачил вас по самую репицу; нынче еще чья-то костлявая рука
все давит казачье горло, дерет по живому – кому-то выгодны и разделы, и свары,
и раздоры в Войске Донском. И если немедленно не забьем в колокол, не начнем
Духовное Возрождение, а оно возможно только
с Объединения, Двадцать первый век надежно укроет Донское казачество под
пуховым толстым слоем глины. И
потом!.. через долгие века!.. чистая
рука с Высокой Душой потомка потянется к давно исчезнувшей цивилизации и станет
пробуждать из мертвых силою науки.
Русский советский
писатель Владимир Васильевич Карпенко умер 1 мая 2005 года. Виктор Черкасов
| 