ОТЕЦ

В коридоре скрипнула входная дверь, затем послышалось очень знакомое пыхтение и, наконец, дверь с грохотом захлопнулась. Девочка тихонько вздрогнула, она поняла, что это пришла тетка Вера, и опять её будут выгонять, так противно-ласково приговаривая: «Иди, девочка, иди погуляй, нечего дома сидеть, подыши воздушком». Да она этим «воздушком» с утра надышалась по самую макушку: в лес ходили с пацанами на разведку, смотреть, как ягоды поспевают.

Тетка Вера вошла в комнату и, казалось, заполнила собой все пространство. Она искоса глянула на насупившуюся девочку: «Ну, подруга дней моих суровых, быстренько уноси уши на улицу, воздушком подыши, да побыстрее, некогда мне ждать». Маме жаль было дочку, но видимо, тётка Вера принесла важную новость, новость, которую она давно ждала, и поэтому молча вытолкала за дверь упиравшуюся девочку. До чего же глупые эти взрослые, она и упиралась-то только для вида. Тихонько на цыпочках прошла тетя Валя, жена маминого брата. Там у девочки было заветное секретное местечко - в дощатой перегородке с ее помощью выпал сучок, и всё, что говорилось в соседней комнате, было очень хорошо слышно.

Тем временем тётка Вера уже рассказывала то, что узнала. Она работала буфетчицей в столовой и знала абсолютно всё, что делалось в посёлке, к ней стекались все новости, все сплетни. Но то, что девочка услышала, заставило затаить дыхание: сегодня из госпиталя возвращается отец. Конечно, она помнила, что родители в разводе (хотя и не знала, что это такое), и понимала, что причиной тому была именно она. Мама ей это говорила всегда, когда сердилась на очередную проделку. Отец очень ждал сына, а из больницы принесли вечно орущую лупоглазую девчонку. Терпения ему хватило всего на два месяца, и он ушел к другой тётке, оставив для дочери старенький тулупчик, который от обиды мама бросила на подстилку маленькой свинюшке Груньке. От всего услышанного и от волнения девочка забылась, она ёрзала около дырочки от сучка, стараясь то заглянуть в соседнюю комнату, то прижимала поплотнее ухо, и пришла в себя от крепкого шлепка рассерженной мамы: «Ну мало того, что похожа на отца - одна кожа да рожа, так ещё и настырная такая же!»

Когда её выставили на улицу, она недолго думала, чем заняться - она пойдёт встречать отца. Отец, Папа. Как странно звучит это слово, ведь она ещё ни разу в жизни не произносила его вслух. У многих ребят отцы не пришли с фронта, погибли, а у неё уже сегодня будет Отец, Папа, и она гордо пройдёт с ним по улице, крепко взяв за руку. Она помнила, что после окончания войны отец, ещё служив в Красной Армии, попал в госпиталь, и вот уже сегодня она его увидит, должна встретить первая и знала, где именно его встретит.

Станция была за рекой Чусовой. Все приехавшие переправлялись на лодке или, если людей было много, на пароме. Вот туда, к причалу, она и направилась, тем более, что увидела на реке паром. Девочка уже дошла до мостика через речонку Рассошку. Осталось пройти через стадион, и вот он - причал, но вдруг вспомнила, что надо бы умыться. Осторожно спустилась по скользкому берегу к воде, умылась, сорвала несколько цветочков «куриной слепоты», полезла наверх, но поскользнулась и упала. Она с огорчением посмотрела на грязное платье!

А по дороге уже шли приехавшие. Это были все свои, поселковые знакомые люди, а вот позади шёл, прихрамывая, еще один человек с чемоданчиком. Девочка сразу поняла - это он, её отец, её папа! У нее бешено застучало сердечко и, видимо от испуга или от волнения девочка не полезла наверх, а забилась под мостик и сидела на корточках, затаив дыхание, между стойками. Вот прошли люди, а через некоторое время снова послышались шаги. Девочка замерла, ведь мостик всего-то в четыре доски, её можно было увидеть, а она такая замузырка.

Отец остановился на мостике, закурил и о чём-то долго думал, опершись на перила. Шаги уже удалились в сторону поселка, когда девочка глубоко вздохнула, выбралась наверх и осторожно пошла вслед за отцом, мучительно соображая, как бы ей попасть домой раньше отца, чтобы успеть переодеться. Ей так хотелось крикнуть, что вот она, здесь, но горло пересохло от волнения. Она шла, не спуская глаз с отцовской спины, ждала, что вот сейчас он оглянется и увидит её, узнает, ведь все говорят, что она похожа на него, «одна кожа да рожа». Девочка опять вспомнила о грязном платье, и тут же в голову пришла спасительная мысль. Сейчас на перекрестке она просто бегом промчится мимо и успеет домой вперед его, но вышло не так.

На перекрестке отец остановился, снова закурил и решительно пошел, но почему-то не к их дому, а в другую сторону! Вот тогда она и поняла, что такое развод - это когда отец живет не с ними, а где-то в другом месте, в чужом доме! Но ведь это же её отец, её папа! Как же так? Ведь она его так ждала, так ждала!

Девочка стояла на перекрестке на том месте, где только что стоял её отец, и смотрела вслед уходящему широко раскрытыми глазами полными слез, по-бабьи заткнув рот кулачком, чтобы никто не слышал рвущийся из души крик. О том, как она ходила встречать отца, не рассказала никому.

Много лет они жили в одном поселке и даже на одной улице (правда, в разных концах). У девочки появился отчим. Отец даже зашел к ним пару раз, как мама говорила «по пьяни» и требовал не обижать дочку. Она училась уже в десятом классе, когда отец стал просить её перейти жить к нему, обещал переписать на неё дом и корову, но девочка не сказала ему ни слова, а только отрицательно качала головой. Она стояла с закрытыми глазами и видела дорогу, маленькую плачущую девочку и уходящего отца.

С тех пор она не любит эти милые, желтые, в общем-то, ни в чем не повинные цветочки «куриной слепоты».

* * *

Загрустила осень, загрустила,

 Но назло холоднущим ветрам

Раскраснелась яркая рябина

На пригорке около села

Скромной прелестью она приятна,

 Красотой неяркою мила,

Рядом с клёном девушкой опрятной

Ты под осень снова расцвела.

Лишь от ветра разомлели губы,

 Клонит к клёну смелую красу,

И любуясь ими, молча, люди

Вспоминают прошлую весну.

 Бабье лето ей сулило радость,

Клён кудрявый нежно песни пел,

Пламенел закат над красноталом,

Предвещая долгий ясный день.

Я хотела бы, чтоб осенью унылой

На ветру иль в хрупкой тишине

Мне моя рябина говорила

О любви, о счастье, о весне.

Голубю поранил кто-то лапу,

Он неловко ходит по земле,

Бережет свою больную рану.

Боль - она одна, одна для всех.

 Но у птицы всё-таки есть крылья,

Не страшит её земная твердь.

Он взлетит, купаясь в мягкой сини,

Боль от ран оставив на земле.

Что же делать, если человеку

Ранят душу? Как ему терпеть?

Крыльев нет — земная твердь навеки.

Не сойти с неё не улететь.