Инвалиды с детства... Порою читаю о них, и так досадно, что очень мало говорится и пишется о тех, кто помогает им, на чьих плечах лежит титанический труд — уход за больными детьми. Смогли бы мы просто выжить без близких и дорогих нам людей, не говоря уже о том, чтобы состояться как личности?! И я подумала: а может быть, мне написать о нашей семье9 Кто ЛVчше меня самой сможет рассказать всё, пропустив через сердце?
Отец наш погиб на фронте. И чтобы прокормиться, выжить, мама с двумя маленькими детьми была вынуждена в 1942 году уехать из Свердловска на Тамбовщину, в село к родителям. Как она доехала, что пережила в дороге — известно только одному Богу, ведь Тамбов бомбили!
Наша старшая сестра умерла маленькой от заражения крови -- сожгла ножки в золе. И каким же страшным горем для мамы была болезнь второй дочери, а затем и моя болезнь. II тоже ноги! Сначала просто хромота, а затем постепенное ухудшение. Куда она только не возила нас! А это был конец сороковых, начало пятидесятых годов. В колхозе -одна трофейная полуторка, а наше село расположено за сто километров от областного центра.
Я вспоминаю, как мы однажды ехали из областной больницы. Ночь. Машина, доверху нагруженная брёвнами, медленно движется по лесу. На самом верху сидим мы с мамой. Она, как коршун, нависла над нами и загораживает от веток, которые хлещут нас и готовы сорвать с верхотуры.
Сколько рейсов пришлось совершить маме, когда мы лежали в больнице? Сестре там делали одну операцию за другой. Могли ли нервы выдержать, если сюда приплюсовать ещё непосильный труд в колхозе и на своем огороде?
Осенью пятидесятого года её увезли в районную больницу за двенадцать километров с диагнозом: аппендицит. Когда разрезали, оказалась прободная язва желудка.
Операция сложная и не совсем благополучная. Четыре месяца пролежала она в больнице, а затем ежегодно по нескольку месяцев лечилась там.
Когда я училась в седьмом классе, мама лежала с сентября по март. Сестра в это время училась в восьмом классе в соседнем селе, так как у нас школа-семилетка. И я, тринадцатилетняя девчонка, весь учебный год жила одна.
Наше село степное, отапливали дома навозом, кизяками. Колхоз дал нам торф, но он был сырой, никак не разгорался. Картошка на плите варилась по два дня. Грызёшь её полусырую, грызёшь и заревёшь с горя. А вместе со мной и подружка. Говорю ей:
- Ты что ревёшь. Иди и ешь дома. - А мне тебя жалко.
Огород в сорок соток лёг на наши с сестрой плечи. Ей - 14, а мне - 10 лет. Но у мамы не побалуешься: на огороде ни травинки, возле дома - ни соринки. Как только сходил снег и чугь-чуть подсыхало, веник в руки - и подметать вокруг дома. Про нашу маму говорили на селе: «У Феколки во дворе чище, чем у других в доме».
А на огороде сажали картошку, тыквы штук по триста. Сеяли просо, пшеницу. Ботву тыквенную тащишь, а она, как питон, тянется с полкилометра, все жилы вытянет и заставит не один раз «поцеловаться» с землёй. Всё вручную приходилось делать - и копать лопатой, и обмолачивать снопы цепами, и таскать вязанки сена. Только в середине пятидесятых стали пахать огороды сохой, а кое-кто и плугом.
Голодное время было, и мы весной налегали на щавель, анисьму и другие травы. Притащим охапку, сядем на луг возле дома и едим. А мама подбадривает: - Ешьте, ешьте, в них витаминов много.
Корову одним трудно было держать, кормов не хватало, так она у нас была на два хозяина. Вот её молоко и спасало нас. Мама доит Жданку, а мы с сестрой стоим, ждём, когда нальёт нам в кружки, а кошке в баночку она тоже рядышком сидит. Молоко у Жданки было жирное, потому что подкармливали тыквой да свеклой. Она домой впереди всего стада бежала.
Мама со своими двумя классами мечтала дать нам образование и поэтому стремилась уехать в город. И когда сестра после десятилетки поступила в школу бухгалтеров в Тамбове, а я через год - в техникум, мама продала дом и приехала к нам, стала работать домработницей (это с её-то здоровьем!)
Так мы и остались в городе: купили восьмиметровую комнатушку и были на седьмом небе от счастья. Мы с сестрой стали работать, а маме сделали повторную операцию - еле спасли.
Сколько помню себя -- больницы, врачи, «скорые». А в деревне десятилетней девчонкой в ночную темень спешишь за фельдшерицей, а потом обратно ведёшь её, чтобы взять лекарства, лежащие в той самой сумочке, с которой она приходила к нам. Позже поняла - она просто боялась ходить одна ночью.
С работы давали путевки в санатории, и я объездила полстраны. Ходила с палочкой, чемодан донести не могла, а радости через крап. Инвалидом я себя не чувствовала. Хромаю, но иду, а вслед укор:
«Сидела 6 на печи, какой позор!»
Окно, четыре стенки –мой удел?
! Да где ж несправедливости предел!
Иль сдаться, на диване, мне лежать?
Как молвят - от судьбы не убежать.
Но пересудам всем наперекор
Плету судьбы своей простой узор,
В детстве я росла непоседой, за что часто и влетало мне. Ни одна игра на лугу не обходилась без меня: играли в лапту, в круги, в прятки. А зимой мама силой уводила меня с горки, хотя сама лепила ледянку, обливала её водой, замораживала. Получались они у неё большие, но лёгкие.
С этими ледянками столько приключений было! Одному мальчишке дедушка сделал ледянку, а тот, чтобы никто не украл, спрятал её на печи. И потекла она по всей избе. Ох, и влетело ему! Те, у кого были отцы, катались на санках, мальчишки на деревянных коньках, а мы, безотцовщина, на ледянках. Зимой прикручивали к валенкам палочки и катались по льду, как на коньках...
Вспоминаю, как мы с подружкой, тоже росшей без отца, в пятом-шестом классах все лето работали на опытном пришкольном участке, выращивали помидоры, а осенью директор нас премировал дал по ведру красных, вкусных-превкусных помидоров.
Очень любила я танцы и музыку. Сама не танцевала, так на других никак не могла насмотреться. А потом шли домой из клуба, и пели частушки, песни - у подружки хороший голос был, а я как могла подпевала.
С пятого класса научилась шить на швейной машинке и с тех пор обшивала всю семью. Вероятно, на сэкономленные деньги за пошив мама позже купила мне дамский велосипед. Пока училась на нём ездить, столько одежды порвала, а уж сколько ссадин было - не сосчитать. Но как он пригодился, когда я после школы ездила на работу в библиотеку в соседнее село за десять километров. Приедешь все жилочки дрожат от напряжения - но я же доехала!
Сколько помню себя - я в каких-то кружках, хорах участвовала. В техникуме была казначеем в профкоме, на работе собирала партвзносы, вела подписку на газеты. Очень сожалею сейчас, что в ту пору не было обществ инвалидов, я бы обязательно была там. Но подводили меня мои ножки-заплетушки здоровье с каждым годом ухудшалось, добираться до работы было все труднее.
На нашем пути попадалось много добрых людей: и помогут в транспорт сесть, и место уступят. Водители, бывало, скажут: «Отойди подальше от остановки, я там остановлюсь и посажу». Иногда это удавалось, а иногда здоровые успеют подбежать, оттолкнут, сами сядут, а ты останешься. Тогда водитель выходил, вытаскивал настырных, а нас сажал. До сих пор с содроганием вспоминаю, когда меня сбили с ног, и я оказалась под колесами. Господь спас, что в этот момент автобус не тронулся. За годы работы всякое случалось, а проработали мы по двадцать лет.
Последние годы сестра без мамы не могла ходить. У нее за все двадцать лет работы не наберется и тридцати дней больничных -- при любом самочувствии шла на работу, да еще домой несла доделывать. За это её наградили медалью.
Работа для нас была святым делом -так приучила мама. Доходило до смешного. Дружила я с парнем, встречаться с ним могла только в выходной. Говорю маме, что иду на работу. Свиданье в десять часов, а мама выпроваживает к восьми: «Если работать, так работать, нечего лодыря гонять».
Всё было бы хорошо, если бы не болезнь мамы - у неё не выдержали нервы и с диагнозом: «полное истощение нервной системы» она попала в больницу. Через три месяца я взяла её под расписку, но всю оставшуюся жизнь она находилась на диспансерном учёте там. Ей было бы намного легче, если бы она что-то знала о нашей болезни, с кем-то могла поделиться горем, но она всю жизнь была в замкнутом кругу, одна со своей бедой. И как хорошо, что сейчас есть разные общества, где родители могут хоть чуть-чуть «выплеснуть» свое горе.
Как только нас стали обслуживать работники собеса, и мама поняла, что мы не одни, не брошены, ей сразу стали не нужны никакие транквилизаторы. Да, у мамы жизнь была не из веселых.
В это время достроили наш кооператив, и мы стали ооживать квартиру - государство не обеспечило нас жильем за погибшего отца. Нам приходилось за всё платить свои деньги. Тогда нас, владельцев кооперативных квартир, называли богатеями за то. что смогли приобрести «хрущебы», а мы четыре года жили на сухих макаронах и картошке, но Господь им судья, а нам он помогал, и жизнь шла своим чередом: я окончила заочно институт и перешла работать на завод экономистом. Зарплата стала намного больше, и благодаря сверхэкономии нашей мамы мы набрали деньги на мебель. Как я радовалась, когда сама вешала люстру, развешивала полочки, прибивала карнизы. Каждый гвоздик в квартире был прибит моими руками. А из инструментов з ту пору у меня были молоток, плоскогубцы, отвертка и перочинный нож. Видно, планировали мальчишку, а по ошибке получилась девчонка.
А мама радовалась тому, что не надо носить воду, топить печь, подставлять ведра под текущую крышу. Она всю жизнь прожила в постоянном страхе: сначала боялась, что умрет и оставит нас маленькими сиротами. VI все говорила: «Мне бы лет пять пожить, чтобы девчата подросли». Потом нужны были эти пять лет, чтобы я окончила техникум, затем институт, потом чтобы получили квартиру. А когда сделали ремонт, мама воскликнула: «Да из такой красоты и уходить не хочется. И зачем люди умирают?» Подойдет к окну, постоит там, посмотрит на улицу, скажет: «До чего же он хорош, этот белый свет!» И это при ее постоянных болях, вызовах «скорой»!
Я часто лежала в больницах, много видела слез и горя, но такого терпеливого человека не встречала. Боли были адские мама сожмется вся в комочек и тихонько скажет: «Боли-и-ит...» Спешишь быстрее дать таблетку и сделать укол. С девяти лет я знала, какие лекарства сердечные, какие от желудка, какие травы от спазмов кишечника. Научилась делать уколы, и это очень пригодилось, когда мама совсем слегла, ее терпение иссякло, и боль вырвалась наружу. Начались 75 бессонных дней и ночей, когда врачи не хотели помогать, не давали обезболивающие. И даже в эти жуткие дни она, отчаявшись, только один раз сказала: «Умереть что ли мне?» И на мой горячий протест, как бы опомнившись, возразила сама себе: «Да что это я, белый свет такой хороший, а туда я еще успею».
Она болела 46 лет, но умирать боялась - страшно было оставлять своих больных детей. И какое же нужно было иметь жизнелюбие, чтобы дожить до 88 лет! Но пришел и ее конец. Для нас с сестрой, в то время уже инвалидов первой группы, это было шоком, неизбывным горем. Выпал стержень нашей семьи, не стало нашей опоры, защиты. Ведь у нас на Руси как - если болезнь внутри, то ты просто больной человек, а если у тебя физический недостаток, то ты - ущербный человек.
И именно в это время мы узнали о газете «Надежда», и началась новая жизнь: появилась маленькая паутинка надежды. А потом и удача пришла: напечатали мой рассказ, стала участницей конкурса и даже заняла третье место. Это было таким сильнейшим стимулом, таким толчком к дальнейшей жизни, что мы даже решились на ремонт квартиры (это в наше-то безденежное время!) Делали ремонт, а я все ждала диплом и премию. И, слава Богу, получила все.
Я вновь выползла из своей раковины, в которой прячусь от обид. И вновь пишу. О, как бы мама могла гордиться моими успехами! Воспитать одного больного ребенка двум родителям трудно, очень трудно. А двоих больных детей воспитать, дать им образование одной больной женщине?! Мы с сестрой преклоняемся перед маминым мужеством и благодарны ей за все, что она сделала для нас.
2000 год оказался переломным для меня: благодаря душевной доброте и сердечности Тюрина Александра Ивановича увидела свет моя первая компьютерная книга стихов «Пожелайте мне удачи», и стараниями его, а также Котовой Людмилы Ивановны и Толмачевой Галины Сергеевны книга была размножена.
И, Слава Богу, удача стала сопутствовать мне: за эти годы вышли и другие книги, дважды становилась лауреатом газеты «Надежда», дважды получала благодарности от Министерства МВД России, стала номинантом премии фонда «Филантроп» 2000, 2002, 2004 годов.
Вершиной же успеха стало принятие меня в члены Союза писателей России в марте 2003 года. Я только об одном прошу Господа: дать мне немного силы, чтобы пожить на этом свете белом, который так любила мама, и поработать со своими рукописями.
Р.S. В 2004 году приобрела подержанный компьютер, а через год вышла в Интернет, и где-то сразу вошла в состав Фонда ВСМ, созданного Великим Странником Григорием Иосифовичем Тер-Азаряном, профессором Ереванского Университета для помощи молодым авторам адаптироваться на сайте Стихи ру. Для меня началась совершенно новая жизнь: участие в конкурсах, в составе Жюри, новые знакомства с авторами. Проделана огромная работа. Сейчас, когда на сайте Проза.ru открыта страница Фонда, я большей частью «живу» там. Только что завершил работу полугодовой конкурс «Повести и романы», который курировала я. Объявлены конкурсы гиганты: «Времена года», «Семь смертных грехов», «Вместе дружная семья». В данный момент идёт мой именной конкурс.
Есть и радостные известия: вышли в свет «Тамбовский рассказ», пятый, шестой номера «Тамбовский Альманах», где и мои рассказы нашли место. Увидела свет моя пятнадцатая книга объёмом 385 страниц. Это произведения последних трёх лет.
В прошлом году вышла книга о ветеранах завода, а в этом, юбилейном вышла книга «Верь и надейся». Готова рукопись книги «Судьбы сплетая нить».
Может быть, удастся создать маленькую компьютерную книжечку стихов «Чудо сотвори». Да. мама очень бы радовалась за меня. Я чувствую, как она молится за нас там, па небесах, и в самую трудную минуту помогает нам. |