Скрестив на руле руки и положив на них голову, Иван задумчиво смотрел сквозь ветровое стекло старенького ПАЗика. Каждый полдень он приезжал на привокзальную площадь, чтобы скалымить сотню-другую к своей скромной зарплате. Работа у Ивана – не бей лежачего! С утра разъезжал по маленькому городку, собирал и развозил «ударников» коммунального хозяйства. А вечером тех же трудяг – по домам. Все остальное время ПАЗик  был в его полном распоряжении.

   Не по сезону  солнечный ноябрьский денек потихоньку разморил Ивана и он, прикрыв веки, раздумывал о скором уходе на пенсию. Поди, и не жил почти на свете, а вот она и вся жизнь – вроде как позади! От грустных дум его отвлек требовательный стук в закрытую дверцу.

- Эй, залатой челавек, памаги, павлин-мавлин,  барахло отвезти! Тут, вай-вай, савсэм рядом.

Иван открыл дверцу и в салон довольно проворно для своих лет впрыгнул смуглявый старичок в тюбетейке. Увидев за рулем мужчину без особых признаков славянской внешности, обладатель тюбетейки приободрился и воодушевленно затараторил с сильным азиатским акцентом:

- Дарагой, нада! Панымаешь, из Узбекистона мы, турки-мэстхеты. Я – Ахмед. Савсэм люди злой стали, вай-вай, да! Убежяли мы – дом бросили, скатина бросили. Эй, дарагой, ты не знаешь, зачем Гарбачев так сделаль?!  Домик я в этам город, адын на три семья, купиль. Вези, Иван, да? Никаво у нас здэс нэт болше!

- Дед, ты откуда знаешь, что меня Иваном зовут?

- Вай-вай-вай! Живешь в Расия, – Иван значит! Вижю, хароший челавек, дай, думаю, на араку¹ заплачу!

- На араку мне не надо, – за рулем до самого вечера.

- Вай-вай, на рахат-лукум² дам, хочешь?!

- Ладно, где твое барахло, без батька нажитое?

- На перрон нада. Там - два мой брат, три семья!

   На перроне, без намека на порядок, были разбросаны месхетские пожитки, вокруг которых безмятежно резвилась бесчисленная ватага детворы в пестрой азиатской одежде.

- Бедные люди! И кто их здесь ждет? – подумалось Ивану. – И, правда, зачем эти дерьмократы такую страну развалили?! Ладно бы, КПСС разогнали, черт с ней, с этой КПСС! Ну, а зачем же колхозы угробили?! Где я теперь, к примеру,  воровать буду? На голую-то пенсию, попробуй, проживи!

   Не нравилась Ивану новая власть. Казалось, что отовсюду вылезли одни держиморды.  Без стыда и совести грабят они весь советский народ. При Советах, правда, тоже не шибко жилось, зато – всем одинаково! Спокойнее было как-то на душе, – веселей жили!

   Пока Иван давал мысленную оценку новой жизни, турки справились с погрузкой  багажа. Мужская часть переселенцев уселась на сидениях, женская – на тюках, ну, а дети – прямо на полу. И двинулись в путь, к своему новому пристанищу. Через открытые окна автобуса, с затаенной тревогой, молча, всматривались они в новую для себя жизнь. Жильё месхетинцев оказалось на самой окраине городка. И не домик вовсе, как утверждал старый месхетинец, а, так себе, саманная избушка – на курьих ножках. Разгрузились довольно быстро. Последним из автобуса выскочил чернявый паренек, держа в руках свернутое вокруг древка красное знамя.

- Смотри-ка, и они тоскуют по загубленной Советской родине! – Подумалось Ивану. – Хорошо, что остались еще патриоты, хоть и турки по крови!

    Старик Ахмед, не торгуясь, протянул две сотенные и, почти по-русски, обратился к Ивану:

- Ванюшька!

Потом, после долгого молчания, пожимая Иванову руку, грустно вымолвил:

- Хади к нам вечером. Плов кущат будем, арака пить будем, байрам будем – праздник, по-вашему, наваселля!

- Вам же водку нельзя, аллах запрещает!

- Днем запрещает. Ночь наступит – аллах нэ видит, аллах атдыхает! Ночь – можьно арака! Нэт у нас здэс родствэник! Будэшь родствэник?

- Буду родствэник, - мягко передразнивая старика, буркнул Иван, - приду.

   Вечером Иван, точно в назначенный час, был у новых «родственников». Байрам явно удался – всего лишь через какой-то час мужская часть турецкого племени, заплетающимися языками, но с воодушевлением, подпевала Ивану:

- Па-а До-ну гу-ля-а-ить ка-а-зак ма-ла-дой!

Посередине этого русско-турецкого сабантуя³  вспомнили, что завтра – большой пролетарский праздник: как-никак, годовщина Великой Октябрьской революции. Сильнее всех кипятился Иван:

- У-у, ельциноиды, – отнять праздник у народа! А вот им! – и к потолку взметнулись сразу две выразительные фигуры.  Каждая – из трех пальцев.

- Хароший ты челавек, Ванюшька! Нас уважиль, хароший слова гаваришь! Слюшяй, давай падарю тебе вот этат кувшин, – и  Ахмед потянулся к стоявшей на столе дорогой, ручной работы, вещице.

- Не возьму! – отрезал Иван, - эта вещь вам самим будет напоминать о  прежней родине! Подарите-ка мне, лучше, красное знамя. Я его, назло врагам, на своем доме вывешу! Пусть он ворюгам этим напомнит, что народ

еще не забыл славный Октябрь!

 - Нам тоже этот флаг очень дорог! - почти без акцента, с пафосом,  произнес курчавый турчонок, –  тот, который и привез его сюда, на новое место. Последнюю ли точку на земле для этого, гонимого всеми ветрами, маленького народа? Но, его тут же оборвал старик Ахмед:

- Не харашё гаваришь, Юсуф! Видишь, все харошие люди любят наше знамя!

Нада Ванюшьке его падарить, брату нашему!

   Глубоко за полночь Иван вспомнил, что идти ему теперь пешком через весь город. А на предложение турок остаться заночевать, он грустно ответил, что, мол, ельциноиды отменили праздник, и ему, получается, завтра на работу. Прощались по-казачьи:  пили – сначала на посошок, потом стременную, потом закурганную …

   Уже перед самым рассветом Иван заявился домой. Первым делом затащил в палисадник тяжелую лестницу, приставил ее к стене так, чтобы дотянуться до козырька крыши. Нашел в гараже гвозди и молоток, развернул подаренное знамя, взобрался по лестнице и водрузил его над родным домом. Добровольно исполнив возложенный на себя пролетарский долг, Иван прилег маленько прикорнуть на диване в прихожей. И, уже засыпая, всё бормотал себе под нос:

- У-у, ворюги, вот вам!

   Поутру Галина, оценив состояние мужа, решила перед работой отпоить его крепким чаем. Иван возмущался:

- Дожили! В великий праздник стопку пропустить нельзя! Нашли батрака, не пойду на работу!

- Выгонят же! До пенсии осталось полгода, потерпел бы, а?

- Дерьмократы таких как я на работе не держат, досрочно гонят на пенсию. И, ударив себя кулаком в грудь, взревел:

- Вихри враждебные веют над нами!..  

   Еще солнце, как следует,  не взошло над городом, а Иван уже приканчивал первую «праздничную» поллитровку. Тут у дома остановилась легковушка. Из нее вышел тучный мужчина, руководитель городской коммуналки.

- Галина, Иван где? Кто это сподобился на дом такой флаг присобачить?

В ответ женщина со злостью выпалила:

- А давно сами-то коммунистом были? Такие же знамена в праздники по городу развешивали!

- Развешивали, да не такие! Посмотри, что за флаг на вашем доме?!

Галина вышла к калитке, глянула вверх и обомлела: к фронтону был приколочен красный стяг с огромным полумесяцем и крупной звездой посередине.

- Батюшки, да это же не наш, не советский! Кузьмич, чей это?

- У муженька спроси, откуда он его приволок? Думаешь, я примчался из-за того, что он на работу не явился? Сегодня половина таких, как он,  бездельничает. «Октябрь» празднуют! Чекисты, тут, мне звонили, твоим Иваном интересовались. И как его угораздило флаг Турции на доме  повесить?!

- Да, пьяный он, вчера каких-то месхетинцев перевозил.

- Позови-ка его, пусть срочно снимет это безобразие! А за корыстное использование муниципального транспорта я с него еще спрошу!

   Жена вывела еще тепленького Ивана за калитку. Тот, взглянув на начальника исподлобья, громко икнул, видимо, вместо приветствия. Медленно задрав подбородок кверху, Иван остановил свой мутный взгляд на красном полотнище.

- Как он на моем доме очутился? Галя, меня турки домой привели? Может это они и флаг свой на моем доме водрузили? Ну, друзья хреновы! – И с криком: «Я вам покажу!» – хозяин полез отрывать знамя от фронтона. С этим знаменем, словно в атаку, Иван метнулся в гараж и закрылся там на засов. Минут через десять он неожиданно выскочил из гаража, шустро поднялся по лестнице и приколотил древко на прежнее место.

- Вот теперь всё по чину! – спрыгивая с лестницы, выдал Иван. – Над домом реял не совсем уж и турецкий флаг: к полумесяцу серебристой краской была дорисована ручка, а накрест – молоток. Первым не выдержал начальник:

- У нашего – и серп, и молот маленькие.  Да, сверху – у древка! А это что за карикатура на флаг наш советский?!

- Кто теперь помнит, у древка ли они, посередине ли?! – приговаривал чуть протрезвевший месхетинский «родствэник», закрывая калитку.

 (2009)