Наедине с природой и охотой. Часть первая
Встреча с «динозаврами»
(Охотничья быль)
Мне верилось, что за долгие годы скитания эту охотничью тропу я изучил досконально: знал все бугры и бугорки на ней. овраги и овражки, подъемы и спуски.
Другими словами, как говорят, прошел бы по ней даже с закрытыми глазами: ведь не раз в очень ранние утренние часы, а зимой даже ночью, уходил я по этой тропе в свои угодья; знал, что с правой стороны в степи, вдали громоздились строения машинотракторной станции; рядом с ними стояла водонапорная башня; в темное время суток на ее крыше всегда светил то ли сильный фонарь, то ли прожектор.
Далеко за степью улеглась лента леса; одну его сторону занимали сосны, а другую - акации. А между ними был разрыв - вот туда, в эту сторону и надо было идти. За ним лежал резкий спуск к реке, на которой начинались охотничьи угодья. Но сейчас речь пойдет не о них...
...В последней десятке дней сентября к обеденному часу в степи было даже жарко; особых ярких примет настоящей осени еще не замечалось. Да, кое-где багрянец лег на листья деревьев, трава окрасилась в бурый цвет, то ли от предчувствия близкой осени, то ли солнце было уж очень щедрым на горячие лучи.
Утренняя свежесть держалась недолго, солнечный огонь охватывал все вокруг и целый день с особым усердием грел землю.
В один из таких дней под вечер, из туч, пришедших с северной стороны, пролился недолгий, но очень сильный ливень, да и заметная прохлада впервые забрела в наши края.
Когда я на следующее утро вышел на крыльцо дома для того, чтобы отправиться на охоту, то сразу окунулся в туманную тучу. Да, именно в тучу - плотную, липкую, холодную и темную.
На секунду мелькнула мысль: а как же отправляться на охоту, ведь вокруг ни черта не видно. И тут сразу пришел упрек самому себе: - «Ты же знаешь каждый камешек на тропе, идущей к лесу, к реке и даже на ощупь туда доберешься. Только вперед!» - и я «нырнул» в туман.
Правда, первая моя попытка, глупая, неосознанная была такой: взмахами рук раздвинуть перед собой плотный туман. Это он так окружил меня со всех сторон своим влажным неподвижным коконом.
Через десяток минут одежда на мне. - нет, не промокла насквозь, а просто отсырела.
Я на минуту, две остановился, достал плащ, он у меня осенью всегда занимает место в рюкзаке, да и ружье повесил вниз стволами. Теперь туман стал для меня не таким неудобным явлением.
Вскоре появились первые сомнения - туда ли я иду? По времени на моем пути должен был оказаться первый глубокий овраг. Но его не было!
Остановившись, увидел у себя под ногами какие-то полусгнившие доски. Откуда они, я их раньше тут не замечал? Что за чертовщина!
Туман неподвижно, мрачно, даже чуточку тяжело обложил меня со всех сторон. Куда идти? Только вперед.
Вскоре чуть не сорвался в другой незнакомый мне овраг, но этот не имел пологого спуска, а разом вниз обрывался. Хорошо, что двигался я осторожным шагом. Прошел кромкой оврага несколько метров направо, вернулся обратно, зашагал в другую сторону.
Фу, слава богу, обрыв закончился и начался некрутой спуск. Значит, я вышел к тому «своему» оврагу. Но у этого на дне оказались какие-то кусты и кроме того по времени надо было уже подходить к кустарникам, окольцевавшим лес.
В прошлые годы его близость чувствовалась и пи терпкому сосновому запаху и по своеобразному гулу, издаваемому колючими кронами деревьев. Теперь этого не было! Вот это да! Заблудился!
Что делать'? Возвращаться домой? Но куда идти'?
Легкое дуновение ветерка колыхнуло неподвижность тумана. Осторожно мокрым холодком прошлось оно по моей правой щеке.
Свежий ветерок? Вспомнилось: всегда, когда я шел к лесу, станция находилась с «холодной» стороны. Что же получается? Я забрел далеко вправо?
Ветер крепчал, туман задвигался, поплыл густыми полосами, временами открывая то крутой склон оврага, то его верхнюю часть.
И тут из колышущихся волн надо мною нависли длинношеие громады динозавров. Признаюсь, на минуту я даже струхнул - так эти видения были похожи на доисторических ящуров: мощное туловище, тонкая шея и маленькая головка.
Чур! Чур! - не знаю, может быть, я, не веря в увиденное, прошептал эти слова, понимая, что такое невозможно, но, вот они... в подвижном облаке тумана качают головами, крутят шеями вправо, клево. Что за наваждение!
Ветер крепче прошелся по оврагу, настойчиво погнал туман в южную сторону, превращая его из сплошной пелены в разорванные стелющиеся тучи и «динозавры» на вершине обрыва превратились в громады зерноочистительных агрегатов, стоящих в ряд над оврагом.
Тут я сообразил: по вине тумана вместо к лесу довелось попасть на задний двор машинотракторной станции.
Теперь надо обойти ее с левой стороны и потом прямо шагать к лесу. Его неясные очертания уже временами проявлялись в рваных тучах тумана, уползающего по оврагу, по полянам в южную сторону.
Мне стало чуточку стыдно за то, что я на пару секунд воспринял агрегаты за чудища далеких веков. Но.. .эту встречу я все-таки назвал «встречей с динозаврами» и появились они в моих охотничьих угодьях в очень густом тумане. На охоте всякое случается!...
Легкое касание
Не берусь утверждать, но есть в этом все-таки что-то особенное, именно в октябре разом, вдруг в промозглую сырость и серость осени вторгаются поистине золотые деньки; умеренно теплые, или. давайте скажем так, * умеренно прохладные, безветренные. Разноцветье лесов и перелесков замирает в такой красоте, что хочется громко крикнуть осени: «Останься еще на несколько дней с нами! Не уходи!»
Но... подует свежий ветер, и опять октябрь является к нам в другой волшебной ипостаси: посыплются, закружатся в воздухе уснувшие листья, еще совсем недавно так цепко державшиеся тонкими стебельками за свои ветки. Ветер сгоняет их в пестрые сугробы.- смешивая, в шуршащем многоцветье листья со всех близлежащих лесных угодий: тут и тополиная листва, ясень тоже сюда свое разноцветье бросил, дикая груша багрянец разметала по мягким сугробам, а овальные желтые листики акации осень бросала наземь целыми охапками. Именно о них, золотых, овальных — мой сказ...
... С ночи осталась на октябрьском небе хмарь туманная. Неподвижная, будто прилипшая к небесной синеве, но какая-то неплотная — даже затухающие на небосклоне утренние звезды через нее просвечивали.
И кто его знает, сколько бы времени этот легкий туман над землей зависал, если бы вдруг с западной окраины неба тучки-пуховики не набежали и как-то ласково не начали октябрьскую хмурость с него смахивать: проплывет такой пуховичок по поднебесной сини, и глядь - чище она стала. Теперь к ней, осенней и чистой, можно повнимательней приглядеться.
Для этого выбрал я над степной речкой крутой косогор, под себя плащ положил, рядом патронташ, ружье и ягдташ с охотничьими трофеями устроил, под голову рюкзак примостил и лежа... глянул вверх.
Сразу возникло ощущение, будто не тучки скользят по небу, сметая хмарь туманную, а ты в поднебесье всплыл и летишь над землей.
Незабываемое чувство! Только не надо оглядываться, надо смотреть прямо вверх. Показавшееся вначале однообразие проплывающих тучек сразу рассеялось — все они разные и по обличию и по цвету. Одни темноватые, хмурые, глядишь на них, и тебе кажется, что чем-то они недовольны, обижены, а другие белыми ангелочками по небу мечутся, спешат, и вид у них веселый, радостный.
Может быть, оттого, что им с высоты вся прелесть осенней природы видна?..
Увлеченный наблюдением за небесными странниками, я и забыл о ней, о красе-то земной, и вот как она напомнила о себе: над косогором, на котором я разместился, толпилась роща акаций, еще густо покрытая золотыми листьями.
Пока было тихо, в перелеске они с трудом, но удерживались на ветвях, видимо, не очень-то им хотелось с деревом расставаться.
Но из речных зарослей вылетел ветерок-проказник, камыши ему только вслед шуршанули своими листьями- лезвиями и отпустили его на все четыре стороны. Лети!
Он по косогору к акациям выбрался, они стояли тихие, присмиревшие. Не хотелось ветерку грубо их потревожить, он только ласково по их веткам прошелся. Но и этого было достаточно: золотые овальные листочки без шороха и шума отделились от веток и, кувыркаясь в воздухе, легко по косогору полетели вниз и разом меня почти всего собою обсыпали. Нежно. Невесомо.
...«По косогору он выбрался к акациям; они стояли тихие, присмиревшие»...
Я старался лежать неподвижно, опасаясь смахнуть эту красоту...
...Ведь не часто случается быть вот так награжденным осенним золотом!..
Осенний смотр
Домашние обстоятельства сузили мои «охотничьи просторы» - - ружье висело за дверью в коридоре, в чехле, патроны были заперты в сундучке.
Но зато как выйду в угодья, - а они у нас сразу за поселком, — ружье вешаю на самое почетное место, на плечо.
И тут все решается: если на сердце ляжет комок какого-то непонятного волнения - - быть охоте! А если там тишь да спокойствие, то можно ружье назад за спину повесить!..
В тот раз предчувствие подсказывало — охоты не будет и на выезд в угодья можно взять велосипед.
Ежик леса справа, такой же. но чуть пониже -- слева. На макушках деревьев осенняя седина с позолотой.
Между этими лесными островами, вышедшими к донскому заливу, — низкий берег, испятнанный кое-где хилым кустарником и желтеющей щетиной камыша у кромки воды.
Из этого лесного ущелья к реке выкатывались тучи. Серые, тяжелые. Отдавали свою хмурость остывающей земле. От нее получали желтоватый отсвет на пухлые края низко ползущих облаков.
Сырость земли, серость небес, холодок октября, пахнущий влажной травой и увядшими листьями, мокрыми грибами. И в каждом движении окружающей природы - - шорохи, и среди них, в первую очередь, те, пугающие: стремительные взлеты тяжелых вальдшнепов из-под кустов в оврагах, во влажных низинах вдоль реки...
Так получилось, что тропинка, по которой я поехал, бежала навстречу нескончаемой веренице туч. Они мчались угрюмо, давили землю своим однообразием, хмуростью.
Я не заметил, когда в облаках появилась брешь, приходилось все время смотреть вниз, под колеса. И вдруг лохмотья облаков будто разорвало — на небе быстро разрасталось голубое пятно. Его края приближались к тому месту, где под толщей туч еще томилось солнце.
Оно накаляло изнутри кромки облаков и начало быстро расплавлять их угрюмость. И пучком мгновенно вырвавшегося света подожгло осень на земле.
Пораженный этим стремительным падением солнечных лучей с небес, изобилием вспыхнувших красок, я. остановил велосипед.
А горящее пятно все увеличивалось, приближаясь ко мне, постепенно охватывало своим огнем. Тут подумалось: «Не попал ли я в сказочную страну?» Как чудесно все вокруг выглядело, не высвеченные солнцем темные пейзажи и на этом фоне — бегущий по земле яркий сноп лучей! К чему бы он ни прикоснулся, все вспыхивало красотой, радостью для глаз, радостью для сердца.
... Я еду в центре этого чуда. Совершаю осенний смотр...
Над тропинкой нависла ветка без единого листика. 11роезжаю под ней, и она, спружинив, хлещет меня по плечу.
Не такой злой была ветка летом: одетая в листву, она только нежно цеплялась за мое плечо и, зашелестев зеленым нарядом, продолжала покачиваться над тропинкой, провожая меня поклонами
А вот теперь обнаженная, мокрая и холодная, больно била меня по спине. За что?
Набежавшая туча разделила сноп солнечных лучей. С одним я ехал по тропе, другие пошли через лес, просветили поредевшие опушки, зажгли и там позолоту октября, разбросали осенний огонь по кустам, вышли на дальнюю
тропинку.
Туда же и я свернул. Светлое пятно, бегущее впереди, вывело меня на лесную поляну.
С облысевших деревьев, стоящих у опушки, сорвалось несколько листьев. Кружились, падали, ткали новые узоры на осеннем ковре. А негреющие лучи низкого послеобеденного солнца били мне прямо в лицо!
Угловатый лист тополя опустился на тропинку, желтый, легкий, безжизненный. И только коснулся земли впереди, за кустом, как вдруг из-под него взлетели два вальдшнепа — стремительно, тревожно. Эх, охотничье предчувствие! 11одвело на этот раз — ружье-то за спиною!
Плотные тучи наползли внезапно, срезааи пучки солнечных лучей. Опять везде воцарился полумрак октября: на тропинке, в лесу, на поляне.
Закончился осенний смотр. Кругом — ни пятнышка предзимней красоты. След ее затерялся под низко бегущими угрюмыми облаками.
След осенней красоты остапся только в моем сердце...
1988год Москва, «Радио России», передача «Ни пуха, ни пера» -1993
Тайны
...Казалось бы, где-то совсем близко протекает большая, могучая и красивая река, скажем даже так, - легендарная, - а мне почему-то милее писать о маленькой степной речушке: тихой, скромной, на географических картах обозначенной тонкой синей линей, причем очень извилистой. Нет на ее пути больших лесных массивов, скал и валунов как у горных рек, а она. все равно, вдруг такое коленце загнет посередине степных просторов, что аж диву даешься!
Есть такое место и на той реке, о которой предстоит рассказать. Но,... обо всем по порядку!
***
...Выйдя рано утром на берег реки-степнячки, так и хочется задать ей вопрос: - «А ты, дорогуша, уже окончательно проснулась или тебе еще снятся тихие ночные сны?»
С чего бы это? Просто потому, что по утрам трудно заметить: а движутся ли вообще воды реки - так тихо у ее берегов, такое чистое зеркало устроилось между ними.
Только там, где водяные струи трутся о спины крепких зеленых стеблей камыша, можно заметить полосы медленно движущейся речной глади: осторожные, чуткие, будто опасающиеся потревожить утренний покой ночных защитников стенных речушек.
...Да простят меня дотошные знатоки природы, но я под названием «камыш» выстраиваю все: и кугу, и осоку, и тростник, другую прибрежную зелень, и, конечно же, камышовые заросли. Целое зеленое царство. . .
Я не случайно использовал именно это слово: царство. Но, а раз царство, то это значит, что у него должны быть и свои границы. И они есть: проходят между крутым берегом и рекой, упрятанной за стеной камышей. И все то, что скрывается по ту сторону - это речные тайны. Какие?
Кто шуршит в камышовой глубине? Зверь? Дикая птица? Кто это там плещется на плесовом мелководье? Рыба? Ондатра? Есть ли здесь донные глубинные ямы, в которые при переходе с берега на берег, в лучшем случае засосет только сапоги?..
Тайны, тайны, а самая главная из них вот какая: чем мне так мила эта маленькая степная речка, со скромной и неброской красотой? Или это одно из чувств «малой родины»?
Пять десятилетий я прихожу на эти речные берега, зимой и летом, весной и осенью и никак не могу для себя отгадать эту тайну.
Может быть, в этом выражается моя благодарность природе за то, что эта речка, эти окружающие просторы встречают меня всегда, во все времена года только красотой, оглушающей тишиной, зеркальной чистотой речной воды и таким просто вкусным воздухом?
А ночь на берегу речки в степи? Одну такую из них под алмазным звездным небом или в голубоватом свете таинственного и холодного спутника земли я готов обменять па сотню ночей в городе, озаренном дикой разноцветной мигаюшей рекламой!
Для таких раздумий у меня есть подходящее место: о нем следует рассказать поподробней: укрываясь камышовыми зарослями, речка пробирается среди степных просторов. И вдруг, на совершенно ровном месте - резкий бросок в сторону, и. тут, будто опомнившись, возвращается почти к тому же самому месту, откуда речка только что вильнула этаким острым язычком в сторону перелеска.
Совершенно понятно, что полянка, окруженная с трех сторон печными водами, во вляге не нуждается, даже в засушливсйшис годы донского лета. И всегда пестреет густым набором полевых цветов и трав: сочных, высоких, пахучих.
Тут лесничество осенью заготавливает сено на зиму, а два, три стожка оставляет для дикого зверья: лосей, косуль, зайцев и лисиц. Нет, они-то, конечно же, сено не едят, а вот за мышками, ютящимися в стожках, охотятся удачно.
Признаюсь: я тоже часто стремлюсь попасть именно на это место, но по совсем другой причине: оно находится в глубине моих охотничьих угодий и до него приходится очень долго добираться. Ранней осенью, в теплые дни и не только, обвешанному ружьем, патронташем, рюкзаком, а порой и добытыми трофеями, мне с трудом доставались последние километры на пути к этой речной извилине, а если поточнее - к стожкам сена.
Конечно, можно было просто где-то в степи, на берегу устроить привал, но я стремился именно только к стогам. Почему? Уже на подходе к ним начинал отстегивать всевозможные ремни, замочки на охотничьем снаряжении, и, подойдя к стогу сена, сбрасывал их с себя и...бух! в пахучую мягкость скошенной травы. Какое это удовольствие!!!
...Хорошо пахнут травы в степи, так сказать, в зелени на корню, но в стогах они приобретают новые ароматы, дышат землей, из которой произросли, теплыми, солнечными лучами, обнимающими поля с летнего утра до вечера, нежностью ласкающегося предзакатного ветерка, влажностью дождевого ожерелья, наброшенного на плечи степных просторов, громом и молниями июльских гроз.
Ляжешь на эту ароматную полевую постель, раскинешь руки, козырьком фуражки прикроешь глаза от солнца и чувствуешь, как уходят усталость, охотничье напряжение и возвращаются силы и бодрость.
Уверен - скептики скажут: такое может быть или в конце лета, или, в крайнем случае, в сентябрьскую пору. Чудаки! Проберешься в осенний промозглый дождливый день до стожка сена, снимешь верхний слой травы и забирайся в его непромокшую глубину. Сухо там, душисто и спокойно.
Дождевые капли сбегают с травинок у входа в твое убежище, в степи бушует студеный ветер, а здесь даже чуточку жарковато.
Скольким охотникам, туристам давал стог сена убежище, отдых, да иногда и спасение - ведь в суровое время в нем и тепло и сухо.
Но... поздней осенью или зимой в сенном стожке ты отдыхаешь не один. Как только устроишься, замечаешь, как в этом убежище появляются шорохи, слышен писк, какая-то
возня; полевые мыши тоже хорошо знают, где можно надежно укрыться от дождя и холода. Сперва ведут они себя осторожно: тихо попискивают, шуршат урывками, но вскоре создается впечатление, что ты попал в столицу мышиного царства; зверьки устраивают вокруг тебя настоящий шабаш: доходит дело до того, что мышата выползают из вороха сена, и, устроившись поблизости, рассматривают тебя своими глазками-бусинками, принюхиваются к сверткам с едой, разложенной тобою рядом на рюкзаке. Но достаточно взмахнуть рукой и... мышиного присутствия будто и не бывало вообще.
***
...Ну ладно, пусть мышата пищат, пусть шуршат, а я, отдохнувший, иногда возвращаюсь к своим раздумьям: чем меня так приворожила эта степная красавица? В какие ее секреты не удалось пока заглянуть? Какие тайны я еще не узнал у этой речки?
А надо ли вообще узнавать их до конца? Пусть они останутся до того последнего речного поворота на жизненном пути!
Осень принесешь?
Рано-рано утром, запирая за мной входную дверь, сын спросил: — Уток принесешь?
— Конечно! — уверенно ответил я, ведь каждый выход на охоту начинается с надежды и уверенности.
— А осень?
Я ответил шуткой:
— Если попадется на мушку!
Объясню, чем был вызван такой вопрос сына: с отрывного настенного календаря уже было сорвано более двадцати сентябрьских листков, а погода стояла как августовская, теплая, а днем даже жаркая, при полном безветрии. Небо, наверное, уже начало забывать о том, как выглядят дождевые облака.
В степи, над речкой я вспомнил второй шутливый вопрос сына и подумал: «А где же я тебе возьму эту осень?»
Оглянулся; по небу тянулись легкие прозрачные ленты высоких облаков. Может быть, именно от этого — а может быть, и от полного безветрия, — бархатная теплынь еще сильного солнца как бы опускалась на землю по этим лентам. И делала все вокруг мягким, обволакивающим, спокойным.
Наверное, поэтому и камыши па речке стояли во весь рост, стройные, смирные, охраняли покои плесов и заливчиков.
И все-таки осень была где-то тут, рядом, надо было только повнимательней ко всему окружающему присмотреться: летнее утро всегда радует чистотой и прозрачностью окружающего тебя воздуха, а вот сейчас этого не было Дальние дали прятались в какой-то дымке, в мареве.
Впечатление было такое, будто где-то что-то горит и далеким дымом окутаны рощи, леса и поля за рекой.
Но этот призрачный дым был не голубым, не темным, а чуть-чуть желто-багряным. Почти незаметно, но... И пахло-то вокруг не горелым — осенью пахло!
Размечтался я, а утиный треугольник стороной к дальнему плесу пролетел. Туда и я направился.
Плес встретил меня настороженной тишиной. А где же дичь, ведь птицы именно сюда опустились? Но через минуту из-под береговой кручи вырвался такой треск крыльев, что аж сердце захолонуло. Тут же по взбудораженному речному покою хлестанул ружейным грохотом гулкий удар дуплета.
На первый вопрос сына (помните: «Уток принесешь?») я заготовил «веский» ответ...
Пошел к следующему дальнему плесу, туда отлетели вспугнутые птицы.
Пока шел вдоль речной кромки, под берегом, внизу, ни поля, ни леса мне видны не были, а как выбрался на высокий бок береговой кручи, сразу обратил внимание: почему-то тревожно вели себя постоянные спутники на любой охоте — галки. Черной тучей они то оседали на дальних полях, то с громкими криками, толкаясь в воздухе, взлетали, клубились и разом отлетали в сторону ближнего леса, обвисали па его ветках. Чуть успокоятся, как вдруг опять — черный «взрыв», и птицы летят на поля, покрывая их темным шевелящимся ковром.
Пока добирался до дальней высокой береговой кручи, галки не раз так челночили: с полей — в лес и обратно.
Когда я взобрался на самую вершину обрыва, сразу понял причину птичьего беспокойства; за очень далеким лесом, — а он отсюда был хорошо виден, — клубились тяжелые темные тучи.
Отделившись от их подвижной сутопоки, в мою сторону пятная поля и рощи бегущими тенями, мчались быстрые угрюмые облака.
Чуточку опережая их, летел холодный ветер. Сперва он грубовато взъерошил пушистые метелки на камышовых пиках, а чуть спустя, уже студеной силой, заставил их поклониться.
Ох, не понравился этот холодный порыв камышовой силе! Сперва шорохом, а следом за этим тревожным шепотом ответила она на шалости ветра.
Все это уже совсем определенно подтверждало, вот она, осень, рядом! Летит, мчится на крыльях студеного ветра, на темных перинах быстрых облаков.
Долетая до солнца, они теряли свою угрюмость. Мне показалось, что здесь они мчались не так стремительно. Некоторые из них пытались даже через солнечный диск перелететь, но он своими яркими лучами рвал их темноту, убирал причудливые тени с предосенних просторов.
До послеобеденных часов шло это высокое противостояние; осень гнала темные тучи на светлую половину неба, а там жгло их своей силой солнце. И даже ветер помогал ему в этом: трепал, разгонял предвестников близкой осенней непогоды.
Но она. собрав вдоль горизонта темную рать тяжелых облаков, двинула их под занавес дня клубящейся громадой на ближние леса. поля, перелески, на шетину камышовой стены на реке.
Ветер стал каким-то суровым, дождем пахнущим, нахальным, все рвал, все клонил книзу, все причесывал в одну сторону.
И тут уходящее солнце сдалось, и быстро мчавшиеся темные облака мгновенно укрыли его собой.
Разом все вокруг стало угрюмым, неприветливым, мрачным, как бы отошло назад, вдаль, туда, где сентябрь под покровом туч надевал осенние одежки
Дождевые косяки, подгоняемые ветровыми порывами, догнали меня в степи, когда впереди, сквозь мглистую темень, засветились огоньки поселка.
...Дома меня не пустили дальше порога. Пришлось снять на крыльце облепленные грязью сапоги и хорошенько стряхнуть с плаща дождевую влагу. Сын сказал:
— А ты действительно осень принес!
— И уток! — добавил я.
***
Через час-полтора из кухни поплыли по комнатам приятные ароматы, пара уток «доходила до кондиции» в объемистой чугунной гусятнице.
В дальнем коридоре, распятый на «плечиках», уже начал подсыхать охотничий плащ. Тут же по стойке «смирно» стояли в углу обмытые от грязи сапоги.
Сидя на низкой табуретке в чулане, я мягкой тряпочкой смазывал ружейным маслом металлические бока моего постоянного спутника на охоте. А за окнами бушевала непогода. Сентябрь наверстывал упущенное; хлесткими ударами кидал пригоршни дождя на оконные стекла, гремел оторванной жестью на крыше сарая и одиноким волком выл на крыльце дома, в оголенных ветках ореха, стоящего прямо посередине двора...
1976год Москва, Всесоюзное радио, передача «Ни пуха, ни пера» 1988 | 
