Работаю в музее историко-краеведческом. Приняли на должность экспоната, да странно так получилось с этой работой. Как-то напился, все в тумане, можно сказать видимость ноль. Наверное, с вечера с противолодочниками встретился, поскольку под глазом огромный фонарь обнаружился, хотя он и помог мне с работой. Уж больно хорош я был, растерзанный напрочь и это светило. Так вот чувствую, толкают меня, а вокруг темень, не зги не видать. Я ногами отталкиваю - чего мол пристали, кричу им - отвяжитесь. А голос глухой такой, как загробный, мне страшно стало, неужели черти. Хотя в ад подводников не берут, служба суровая была и рожи у нас нахальные да веселые, не управиться с нами чертям. Потом потянули меня и вдруг свет по глазам, зажмурился, чуток приоткрыл глаза-то, солнце светит, люди ржут. Оказывается, забрел я на территорию музея и в пушку голову засунул, наверное, чтобы гулом городским мне спать не мешали, да и встреча с противолодочниками, хотел башку сберечь, мастерство его не пропьешь. Короче огляделся вокруг, девчонки, красивые зубки скалят, меня теребят, что-то говорят. Застеснялся я, тельник рваный потянул, тело моряцкое прикрыть.

 Шагах в пяти женщина сурово глазами меня стегает, мужику лысому что-то говорит. Думаю бить будут, кулаки сжал, полезет, как трахну по его лысине. Точно мужик ко мне подходит, но говорить начал, у меня от сердца отлегло. Голос у мужика мягкий сочувствующий, меня спрашивает, ты говорить то можешь. Я головой помотал, выдавил, не знаю. Он засмеялся, говорит, пойдем, директор тобой интересуется. «Ну идтить, так идтить». Тем более, что от этих девчонок хотелось побыстрее сбежать. Оно хоть и пьянь, но тоже совесть, ежели что. Зашли в кабинет. Директор женщина, улыбнулась, ласково так меня расспрашивать начала, только от ее ласковости у меня мороз по коже. Слушаю ее, но не могу сообразить, что она хочет, тут этот мужик пришел, пол стакана водки подал. В голове посветлело, вспомнил, что моряк я, приосанился. Ну думаю, влюбилась, это надо же, есть еще порох в пороховницах… Раньше-то девчонки за мной в огонь и в воду, хотели, но никто не пошел.

 Про работу заговорила. Дескать, не надоело без дела шататься. Можно подумать я ни к кому не обращался, ни к кому не ходил. Даже корреспондентом целых два дня работал. Есть такая газетенка : «Полезные советы». Вот с утра целый рабочий день сидишь у компа и пишешь советы, как из баклажана арбуз вырастить, хотя придя домой я мог с пафосом говорить: "Нам журналюгам..."                   Заинтересовался я работой, что мне директор предлагает. А что делать-то, я ведь всю жизнь в торпедные атаки ходил, даже как-то, куда-то попал. Смеется директор, беру, говорит тебя экспонатом. Вздрогнул я, решили из меня чучело сделать? Я ей, да я и живым могу быть экспонатом. Рассмеялись они, позвали еще 2-х женщин, потом узнал, что ее заместители, одна типа по науке, другая тоже важная, это которая важная носик на меня морщит. Пришли мы в зал, светлый и красивый, посередине бричка стоит, на ней пулемет максим. Садись, говорит в тачанку. Залез я в тачанку, в фильме «Адъютант его превосходительства», это когда они от батьки Ангела убегали, большая была. Но и в этой свернувшись полежать можно. Начали они прихорашивать меня, тельник еще порвали, сажей по лицу мазнули, на пальцы бинты положили, но кровь смывать не разрешили. Я уже потом узнал, что ночью я с мужиком, каменный идол, что у музея стоит драку учинил, скорее всего, разозлил он меня, что не хотел разговаривать. Вот я об него кулаки и ободрал. В общем намулевали меня, говорят, что буду изображать типа революционного матроса, другая пищит, что я на Петьку чапаевского похож. А эта, что носик морщила, сказала, что укроп чистой воды. Обидела меня, я и укроп. Директор попросила стих или монолог, какой прочитать. Ну, это запросто. Я руку за спину заложил, другую вперед, вверх и немного в сторону выкинул и начал любимое: «Я достаю из широких штанин, дубликатом бесценного груза…» Они ахнули. От рева моего просоленного горла, все музейщики сбежались. Сбились в кучку, поближе, улыбаются, но уже не так как на улице, в глазах восхищение. Еще бы, я когда в школе его читал все девчонки в меня влюблялись. Наверное, я тогда в их красивых головках представлялся великим Маяковским. А потом стих-то какой патриотичный, не то что «девочка созрела» или Коля Басков скулит про вишневую любоффф, почему именно вишневая? Так я и поселился в музее. Работа не пыльная, суеты не много, да и то когда меняют экспозицию. Например, к 100-летию первой мировой изображал на тачанке бой с австрияками, Брусиловский прорыв называется, потом, как и говорили революционного матроса, злобного и свирепого, самый не любимый мой персонаж. Два раза Петькой наряжали, приятно было, у нас тут девица симпятажка работает. Посадят нас в тачанку, я ей про пулемет заливаю. Она в красном платочке, вся в коже, с маузером, конечно бровки хмурит, губенки пухлые надувает, но экпозицион, есть экспозицион. Хотя разок она меня маузером по зубам приголубила, видать ручонки мои не туда попали и че сразу драться. Но больше всего мне нравится изображать батьки Ангела начальника штаба, помните, умник у него был, все экскрименты ставил. Дурак-дураком. Уж я поиздевался над укропами, сам написал плакатик на тачанку: «Бей красных пока не побелеют, бей белых, пока не покраснеют». Хороший плакатик, правильный, ишь, что удумали брат брата должен крошить, во славу чего или кого? Успех грандиозный.

 Но самая спокойная и приятно-жалостливая экспозиция, это когда после гражданской весь израненный, смотрю на свой дом разрушенный, вроде как на всю страну нашу горемычную и слеза из-под перевязанного глаза. Люди ходят, вздыхают, мужики, кто знает про эту экспозицию в карман, мне в кружку подливают, кто не принес, бежит за пузырем и если никого нет, мы с ним, не чокаясь. Ведь беда! Самая страшная по моим понятиям, когда сын на отца, брат на брата. Сейчас укропы в нее никак наиграться не могут. Повернули бы войска, да на Киев, умников местных покрошили, и жирных, холеных киевлян потрясли. А то майданчик им подавай.

 Да вместо коней к тачанке два пленных укропа, тоже гады на мою кружку заглядываются. Учу их время от времени, мужики, что ко мне приходят тоже, ежели переберут, пару затрещин им отпустят. Халявщики.

 Вот так и работаю. Мне даже зарплату платят, не знаю сколь в гривнах, а в рублях прилично, но не буду говорить, а то кто позавидует, охотников до такой работы много. Иногда выхожу в город, размяться, да и форму подправить, шкура белеть в музее стала.

 А как выйдешь на причал, воздуха морского хлебнешь он упругий, соленый. Океан, послушаешь, как рычит или ласкается. По морю тоска! Жаль! Так все быстро пролетело. Налюбуешься, потом найдешь какого противолодочника, начистишь ему чайник, сам огребешь и отдохнувший, в нужном обличьи в музей служить науке, истории и просвещению.

         Юрий Просто Моряк