Прошло более года как «эска», средняя дизельная подводная лодка С-143 покинула акваторию судоремонтного завода «Тоосмари». Ремонт растянулся на полтора года. После месяца боевой службы в Атлантике лодка встала на очередной текущий ремонт, который тихой сапой обернулся капитальным. Ещё в Атлантике забарахлил главный правый электродвигатель. Начал греться, сопротивление изоляции обмоток день ото дня катастрофически падало. Надеялись в заводе восстановить изоляцию частичной заменой обмоток. Заводские спецы и флагманские механики целый месяц обнюхивали двигатель и вздумали, наконец, не латать тришкин кафтан, а заменить двигатель на новый. И это после полугода ремонтных работ! И опять мочало - начинай сначала. Теперь уже с вырезкой сектора прочного корпуса, удаления всех коммуникаций в районе расположения злосчастного двигателя с последующим восстановлением. В таких случаях опытные мастера говорят, что проще заново сделать, чем рухлядь перебирать. Прав да, С-143 субмарина ещё не старая, но половину ресурса уже отбарабанила во славу Отечества.

Вообще, тот месяц в Атлантике круто изменил судьбу С-143. В походе лодку основательно потрепало и, светил ей, по меньшей мере, год латаний всяких дыр в прямом и переносном смысле в тихих заводских затонах. Командир подлодки С-143 капитан третьего ранга Константин Макаров вновь без заминок выполнил задачи в Атлантике, в кои разы был замечен начальством и во многообещающем возрасте Христа направлен в Военно-морскую академию, кузницу высших командиров набирающего небывалые дотоле силы советского ВМФ. Пролетят годы, и он станет блестящим адмиралом, возглавит Балтийский флот и главный штаб ВМФ.

Мода работать двумя экипажами на атомных субмаринах коснулась и С-143. Экипаж полностью сменился. И то верно, ведь нельзя же отлаженный боевой экипаж, способный месяцами работать в автономке, гробить заводской расслабухой.

Но вот бесконечные заводские мытарства позади, и ещё год тяжёлой работы, чтобы лодку ввести в первую линию, боевой состав дивизии. Экипаж новый, да ещё после заводской вольницы - притирка, отладка, затяжка, закручивание, пристрелка. Вот когда забот на лодке хватает всем по горло. Экзамены на допуски, на самостоятельное управление механизмами, оружием, боевой частью, кораблём. Дальше веселее, но не легче - сдача общекорабельных курсовых задач, начиная от ненавистной всеми К-1. И только тогда командир и весь экипаж вздохнут с облегчением, когда корабельный казначей отсчитает им впервые морскую надбавку к жалованью - знак того, что лодка вошла в боевой состав флота.

Но кто ей позволит прохлаждаться у пирса? Даром что ли морские капают? Вперёд, в Атлантику, досаждать ненавистному супостату. Мал клоп, да вонюч и кусач. А здесь ещё один театр вызрел, как прыщ на интимном месте - Средиземка. Театр, на подмостках которого без малого два десятка лет, игнорируя антракты и вопреки штабным сценариям, продолжится крутое представление конкурса силачей, от которого зрителям порой станет не по себе. На сей раз на долю балтийской «эски» выпало одной из первых повариться в средиземноморском котле, испытать на своём прочном корпусе холодное единоборство двух великих флотов.

В штабе флота ещё с недоверием относились к подлодке, едва вошедший в боевой состав, и решили перед её выходом на боевую службу устроить для С-143 эдакий спарринг. Задать квадрат и пусть «эску» эту, как необъезженного жеребца в загоне, погоняет хорошенько противолодочник с крепким командиром. Не нами сказано: «Трудно в учении - легко в бою».

                                                                 * * *

Всем известно, как службу начнёшь, так она и продолжится. Поэтому первый день службы уж постарайся. Загони в самый дальний угол души своей всё гражданское, амбиции, гордость, жажду справедливости, тошнотное чувство на всё военное и отслужи первый день классно. А потом, если и пойдёт всё вкривь да вкось, то ты уж не виноват, ведь начал-то ты службу нормально.

Честно говоря, первый день на корабле у меня определённо не сложился. Правда, не моя была в том вина. В сущности, он и не мог сложиться. Ведь когда после занудной муштры во флотском экипаже, где из новобранцев методично изгоняется гражданская бесовня, нас доставили в Балтийск, то корабля моей приписки, как на грех, в базе не оказалось. У всех, как у людей, корабли на месте, мой отсутствует! Посему отправили меня довеском к другу моему Владимиру Гармашову на его корабль. Надо же человеку пока суд да дело где-то находиться, ночевать, кормиться.

Служба корабельная началась без корабля. На чужом, разумеется, ты никому не нужен. Куда такого, с позволения сказать, военмора, чтобы не болтался попусту на корабле инородным телом? Правильно! Обратно в дивизион, в распоряжение дежурного. В штабе дивизиона разнарядка для таких спецов с нулевым послужным списком не отличается разнообразием. Ну что можно доверить матросу, не прослужившему и без году неделю в плавсоставе? Только поддержание образцового флотского порядка на подведомственной причальной территории. Кто бы ты ни был на гражданке, какие бы чудеса не творил, подвиги не совершал - вот тебе флотская метла из прутьев, «голик» по-флотски.

- Голик?

- Вот видишь, ты даже не знаешь, как на флоте веник называют, а ведь это далеко не самый последний предмет на корабле. А большое познаётся через малое!

- Вот тебе голик и боевое задание - мести дорогу от дивизионного штаба и вон до того угла цейхгауза, - указал старлей, помощник дежурного по дивизиону на поворот в сотне метров. Дорога в окружении уже немолодых, раскидистых тополей, начало октября - листопад в разгаре. На первый взгляд, за пару часов можно управиться, если с куревом построже.

- А потом на корабль? - порывался поставить я все точки над i.

- До ужина,- не без иронии усмехнулся старлей.

- Что значит до ужина? - заело у меня в голове,- дорога через пару часов заблестит, как у кота.... Уж в этом-то нехитром деле я не профан - чай, учебка за плечами- мыть, грести, таскать, мести, поднимать, опускать... Я что, с красным корочками техника-электрика на флоте в дворники сгодился? Несуразица полная.

Старлей, видимо, прочитав на моём лице недоумение и даже справедливое негодование, исподлобья, уже гнусавым, не терпящим базара голосом, добавил:

- Пройдёшь раз - заходи по новой. Короче, дорога должна быть постоянно чистой. Листопад! Понимать надо.

Мести палые листья - работёнка, хоть и маленько пыльная, но не обременительная, а, главное, спокойная. Тем паче, никто тебя не дёргает, не гонит, не учит, не наставляет. Все проходящие видят, что матрос работает, даже старается. Тем не менее, моральное состояние хреновое. Да здесь ещё память втихую подленько подсунула анекдотец, известный ещё с гражданки.

- Как копать? - спросил солдат прапорщика.

- Отсюда и до вечера,- гениально изрёк прапорщик.

Тогда смеялся, а сейчас, хоть плачь. Ведь анекдот-то, получается, про меня - отсюда и до ужина. Потом стали одолевать суеверные переживания - как службу, начнёшь, такая она и пойдёт. Так и буду подметать дорогу все четыре года, перспектива аж дух захватывает! Пропала флотская юность!

После второго прохода окружающие тополи обернулись подлыми поганцами, которые гадят без зазрения и беспрестанно на мою дорогу. Чем быстрее асфальт очищается от листвы, тем гуще сыпет листьями с деревьев. Порой кажется, что они, даром, что безмолвные, откровенно похохатывают над моими пустыми хлопотами.

Но нет, старания мои не такие уж напрасные. Дорога приобретает ухоженный вид, и на третьем проходе в моём сознании грядёт перестройка. С каждым взмахом метлы амбиции и обида испаряются, приходит отрезвляющее осознание своего положения, пусть неприятного для моей гордыни. Прими с миром то, что изменить не в силах. Вот уже в такт, пусть пока сквозь зубы, декламирую нараспев: «Приятна мне.. твоя .. прощальная ...краса». И тополи, тут, положим, не при чём, ведь у них листопад, физиологическая потребность.

                                                              * * *

На следующее утро, не успел я ещё дожевать военно-морскую «птюху», четвертинку вкусного белого хлеба, намазанного поверх толстым слоем превосходного сливочного масла, как кто-то прокричал мою фамилию с верхней палубы через люк кубрика и добавил приказным тоном:

- В распоряжение дежурного по дивизиону! Срочно!

- Вечный раб дежурного по дивизиону,- в сердцах окрестил я себя, и, дожёвывая на ходу, выскочил на палубу.

Дорога за ночь сплошь покрылась палой листвой, срочнее работы в дивизионе нет! Что бы они делали без меня? Помощник дежурного по дивизиону уже другой, служба сменилась вечером вчерашнего дня. У меня, тем не менее, никаких перемен. На том же объекте, что и вчера, начинаю мести прибывшие за ночь листья от здания штаба дивизиона и, надо понимать, до обеда. Работа знакома и настроение лучше вчерашнего. Переболев духом, я смирился с показавшейся мне вчера вопиющей несправедливостью, попридержал амбиции и осознал, что мести асфальт - не так это уж и плохо. Пребываешь на свежем воздухе, харч флотский по расписанию, чрезмерного усердия не требуется, перекуры по желанию. Пусть руки заняты, зато голова свободная - наблюдай окружающий незнакомый мир, думай о чём угодно, вспоминай дом. Идиллия!

Но не тут-то было! Флотский бог, где он там обитает, из морских глубин или с небес, видимо, узрев, что первый урок этим карасём освоен, решил про себя, мол, давай-ка усложним ему вводную. Не мытьём, так кАтаньем. Не метлой, так катАнием. Да, да! Катанием на корабле. Увидите сами, что по-другому не скажешь.

Итак, из штаба дивизиона вышел некий капитан-лейтенант с бело-синей повязкой на рукаве и решительно направился в мою сторону.

- Новый дежурный по дивизиону. Сменил вечером капитан-лейтенанта Киселёва, - дошло до меня. Вначале я не придал этому никакого маломальского значения:

Зачем дежурному офицеру матрос по второму дню службы в дивизионе, что ему других забот мало?

Но каплей продолжал двигаться, не меняя курса, явно интересуясь плодами моей неустанной боевой деятельности. Пришлось прекратить работу и, как учили, представиться. При этом голик я переложил в левую руку, давая понять дежурному, что, мол, мне недосуг с ним травить байки, у меня ещё ого сколько дороги до угла цейхгауза, и пусть он идёт с миром дальше.

Разумеется, мне было невдомёк, что на меня вышел самый молодой, но уже один из лучших в дивизионе командир корабля, капитан-лейтенант Добышев. На вид ему не более тридцати, выше среднего роста, рыжие, ещё не укоренившиеся усики. Второй год на должности командира противолодочного корабля и совсем недавно прикрепил четвёртую звёздочку на погоны. Тем не менее, корабль под его командирством быстро вышел в передовые, оставив позади корабли с более опытными командирами. Добышев проявлял фантастическую дотошность во всём, что касалось организации службы, не гнушаясь мелочей, справедливо считая, что из таких мелочей соткано полотно флотской службы.

Вот и сейчас капитан-лейтенант Добышев, доложив в бригаду о завершении утренних рутинных процедур на кораблях дивизиона, решил, не мешкая, заняться причальной территорией. Такой безобидный, казалось бы, осенний листопад грозит нахлобучкой от любого залётного начальства, если зазеваться или пустить уборку палой листвы на самотёк. За годы службы на флоте Добышев постиг, что порой за изъяны во внешнем флотском лоске можно схлопотать нагоняй похлеще, чем за немалые огрехи в боевой подготовке.

- С какого корабля? - вопросом ответил на приветствие Добышев.

- С МПК-85, товарищ капитан-лейтенант,- озадачил его матрос.

Добышев машинально оглянулся на пирс и сразу же отругал себя за опрометчивую реакцию. Ведь он прекрасно знал, что Алгашев вторые сутки в «морях» в составе поисково-ударной группы. Алгашев - командир МПК-85 и, как повелось в дивизионе со времён «больших охотников», корабли называют по фамилии командира.

Добышев внимательно посмотрел в лицо матроса, опасаясь вновь попасть впросак, и догадался, что матрос из пополнения, пришедшего вчера в дивизион. Пополнение это пришло особенное; для осеннего призыва прошлого года поздновато, для весеннего призыва ещё рано. Кто-то объяснял, что пришли они на корабли без подготовки в учебном отряде, якобы после окончания техникумов: «Дюже грамотные». На корабль Добышева никого из прибывших не расписали, хотя была и у него заявка. Но осторожный в мелочах Добышев посчитал, что надёжнее получить традиционное пополнение, прошедшее подготовку и муштровку в учебном отряде.

Не успел Добышев дать ценные указания по уборке этой «стратегической» дороги, как увидел почти бегом направляющегося к нему помощника дежурного и насторожился. Он обладал неким подспудным чутьём на неординарные ситуации, о котором никому никогда не рассказывал, но втуне гордился этим. Оно его никогда не подводило. И вот сейчас, завидев вышедшего из штаба старлея, он услышал где-то в груди, не в ушах, звон маленького серебряного колокольчика. Иррациональное нечто внутри него или снаружи великодушно давало знать о приближении экстренных событий. Комдив в ПУГе, начштаба в штабе базы, значит, решения принимает он. Что же, Добышев не подведёт!

- Срочное сообщение по ЗАС, - ещё на подходе выдохнул помощник.

Ага! Что-то произошло! И это что-то должно коснуться меня. Ведь не может дальше продолжаться эта бесконечная приборка. Уже сутки я на этой проклятой дороге. Вполне достаточно, чтобы утихомирить моё тщеславие и дать понять, что на флоте всё не так, как на гражданке. Четыре года мести дорогу - это слишком. А вот и гонец с корабля! Пусть не архангел, но весть он несёт для меня желанную и спасительную. Матрос с бело-красной повязкой на рукаве почти бегом направляется ко мне... Ищи себе другого раба, каплей Добышев!.. Разлука будет без печали.

                                                                * * *

В кубрике электромеханической боевой части крепкий смрад выхлопных газов. В соседних отсеках машинные отделения, носовое и кормовое. Мозгодробящий хор работающих дизелей проникает в кубрик. В кубрике никого, все на боевых постах готовят корабль к экстренному выходу в море. Ни души, если не считать меня самого. Уныло сижу на отполированном матросскими задами рундуке под динамиком корабельной трансляции. Теперь понятно, почему Добышева срочно вызвали в штаб. Полчаса назад меня внезапно сняли со «стратегической» дороги и затребовали на корабль, который экстренно выходит в море.

Поначалу радость моя не имела границ. Казалось, что на той злополучной дороге я провёл не сутки, а целый год. И, вдруг, я понадобился! Понадобился кораблю, готовящемуся к выходу в море! Почувствуйте разницу; тупо и беспрестанно махать метлой и выйти первый раз в море, да ещё на таком прекрасном боевом корабле. Но буйство страстей и поднявшее было голову недобитое на дороге тщеславие было безжалостно растоптано, едва я, полный надежд и эйфории, поднялся на борт готовящегося к выходу в море корабля. Поджидавший меня дежурный по низам с кислой миной на лице (этот ещё навязался, своих карасей - глаз да глаз) объявил мне без обиняков, не пощадив мою ранимую карасиную душу, готовую вкусить сполна морской романтики:

- Корабль срочно выходит в море. Ты сидишь в кубрике, оттуда ни на шаг, и носа не кажи! Ясно?

- Есть, таарищ старшина, - выдавил я упавшим голосом. Этот таарищ меня зарезал без ножа. То, что корабль готовится к выходу в море, я и сам вижу, не слепой. А вот то, что меня изолируют в кубрике, было, что обухом по темечку. Выхожу в море пассажиром! Нет, не пассажиром - трюмным узником. Дабы исключить эту версию, поднимаюсь по трапу к палубному люку и обследую запор люка. Запор отдраивается, люк освобождается. Значит, всё-таки пассажиром. Дурацкая ситуация, уж лучше бы остаться на берегу, на своём стратегическом объекте, по крайней мере, находился бы при деле.

- Только вдуматься ! Мой первый выход в море на боевом корабле! Я выхожу в море по боевой тревоге, но на правах пассажира, бесполезного груза, - не унимается моё тщеславие.

Товарищ мой Гармашов где-то на боевом посту. Это его корабль и он полноправный участник всего того действа, что сейчас разворачивается на корабле. Мне неловко и стыдно оставаться в кубрике. Пусть это не мой корабль, но ведь я мог бы вместе с Гармашовым делать то, чем сейчас занят он.

Динамик корабельной громкоговорящей сети, под которым я примостился на рундуке, единственное звено, связывающее меня с событиями, происходящими на корабле. Все команды командира, доклады и рапорты с боевых постов проходят по корабельной сети, и я слушаю эти непривычные звуки ещё незнакомой, но уже моей жизни. Чем не захватывающий радиоспектакль?

С каждой минутой нарастает проникающая сквозь переборки кубрика разноголосица запускаемых в работу механизмов. В неё вплетаются всё новые и новые партии, чтобы в какой-то момент обернуться законченной симфонией корабля, готового выйти в море. Казацкой плетью полоснул вдруг резкий звук, заставивший меня от неожиданности непроизвольно шарахнуться с рундука. Ещё бы! Оживший вдруг громадный электрический звонок исподтишка затрезвонил как раз над моей головой. Колокола громкого боя! Если вы услышите эти романтические слова, знайте, что речь идёт о русском военном корабле. На самом деле, на этом корабле никаких колоколов нет. Мощные электрические звонки на всех постах и кубриках, звуки которых мёртвого поднимут, заставят куда-то бежать и действовать по боевому расписанию.

Короткий - длинный, короткий - длинный... Из динамика, - Аврал! По местам стоять, со швартовых сниматься! Для меня кульминация всего действа, которое я прослушиваю, как в радиотеатре, начало движение корабля. Ведь впервые я выхожу в море. Пусть вспомнят свой первый выход в море сегодняшние морские волки. Главное для меня сейчас это ожидание неизведанного пока ещё чувства движения корабля.

Частый топот матросских ботинок швартовой команды и взревевшие дизеля дают понять, что корабль вот-вот отойдёт от причальной стенки. Я должен видеть это своими глазами - отход корабля от причальной стенки. Открываю дверь в трапный тамбур, поднимаюсь по трапу, пока головой не упираюсь в палубный люк. Отдраиваю его поворотом штурвала и приподнимаю настолько, чтобы можно было бы увидеть причал.

В щель врывается густой едкий дым выхлопа работающих дизелей, от которого горло скручивается верёвкой. Тяжёлыми клубами он стелется по палубе и не позволяет видеть причал. Люк пришлось срочно задраить и, несолоно хлебавши, вернуться в кубрик, чтобы довольствоваться лишь корабельной трансляцией.

- Отдать носовой! Отдать кормовой! Правый малый вперёд! - раздались команды с мостика. Звук двигателей изменился - и я, о кайф, ощущаю ход корабля. Тихий восторг переполняет грудь. Из детства вспорхнуло лёгкое акварельное видение - трёхпалубный белоснежный «Юрий Крымов» величаво отходит от причала Цимлянского порта. На его борту я, полноправный, не в пример сегодняшнему, пассажир третьего класса, вкушаю блаженство, впервые покидая сушу на ослепительном красавце. Картинка проявилась и исчезла. А осознание настоящего, что в свой первый выход в море я нахожусь в роли бесполезного пассажира, добавляет изрядную ложку дегтя в бочонок моей радости.

К звонку я стал настороженным, отсев от него подальше. Знать, не последний раз названивал, до сих пор в ушах свербит. И ведь недаром! Не прошло и четверти часа, как кубрик вновь наполнился нестерпимым звоном. На сей раз звонок надрывался беспрерывно. Пришлось заткнуть уши пальцами. Так, и что же означает эта ошеломляющая трель?

- Боевая тревога! - не замедлил с ответом динамик строгим голосом командира корабля. Следом пошли рапорты с боевых постов о готовности к бою. Я встревожился, ведь командир корабля не сказал, что тревога учебная. Если тревога боевая, значит, может быть и настоящий морской бой.

- Войны нет - это ясно, но могут быть нарушения границы или провокации, - размышлял я, припоминая сюжеты советского кинопроката. Как бы в подтверждение моим мыслям командир объявил экипажу боевую задачу:

- Поступил сигнал, что в территориальных водах находится неизвестная подводная цель. Задача корабля обнаружить цель и принять соответствующие меры по охране акватории.

- Вот это да! Второй день службы на корабле, первый выход в море и такая заваруха, - как подпружиненный, вскочил я с рундука после таких слов командира. Каких-то пару часов назад я безмятежно махал голиком по асфальту, и единственной надеждой изменить положение было только прибытие моего корабля. А сейчас я нахожусь на борту корабля, который, вдумайтесь, охотится за подводной целью. Корабль ускорил ход, качка стала меньше. Корабельная трансляция стихла. На борту началась рутинная работа, но режим «боевой тревоги» командир не отменил и я по-прежнему в кубрике коротал одиночество.

                                                                 * * *

После выхода корабля из базы капитан-лейтенанту Гурьеву из штаба бригады сообщили координаты акватории, где его поджидает либавская «эска». Подлодка из засады атакует противолодочный корабль. После атаки она будет уходить в границах заданной акватории. Задача корабля не выпускать лодку из контакта с выходом на условную атаку. Гурьев понял, что эта игра в кошки-мышки неспроста - лодку готовят на серьёзное дело. Ну что? - не без куража обратился Гурьев к своему помощнику, старшему лейтенанту Овчинникову - Возьмём рыбку за зебры, пока не взмолится о пощаде?

Рыбка оказалось с характером. Заслышав неимоверную какофонию приближающегося «охотника», на лодке определили параметры его движения, потихоньку поднялись, развернулись и сымитировали сабельную торпедную атаку. Подлодку, конечно, ждали и сразу же засекли. Но, пытаясь скрыться, она запетляла, и несколько раз контакт пропадал. Быть может, «эска» ушла бы от погони, но границы акватории не позволяли сделать это. Поэтому ей приходилось пускаться во всякие тяжкие, лишь бы скинуть с себя царапающее по металлу и нервам ковбойское лассо акустического луча противолодочного корабля. Через несколько часов напряжённой борьбы с переменным успехом, лодка запросила перекур. То ли что-то у них потекло, то ли для подзарядки аккумуляторов, то ли захотелось просто выбраться на белый свет, хлебнуть свежего воздуха и затянуться сладким табачным дымом.

- И то ладно,- вытер со лба испарину Гурьев, - Стоп машина! Лодка всплыла в полумиле, и на дизелях подошла к своему визави выкурить трубку мира.

                                                                * * *

Из обрывков малопонятных фраз, команд, докладов по корабельной трансляции стало понятно, что подводную лодку настигли, и что лодка эта наша, и вся операция, в которой я принимал невольное и пассивное участие, была учебно-тренировочная. Корабль внезапно прекратил ход, что насторожило и заставило внимательно вслушаться в трансляцию. Так и есть! Судя по обрывкам разговоров на мостике, подлодка наша всплыла на поверхность! Где-то рядом находиться реальная подводная лодка. Ни разу я не видел вживую подводную лодку. Ну как не взглянуть, хоть краешком глаза? Не устоять!

Я отдраил люк и приподнял крышку сантиметра на три. Но этого зазора явно не хватало, виднелись лишь волны на расстоянии не более пары десятков метров. Само собой, крышка люка приподнялась повыше. Результат такой же. Мне бы успокоиться и спуститься в кубрик, но решил ещё чуть-чуть приоткрыть люк, последний разок. Как я не старался, увидеть лодку мне не удавалось. Поэтому решил больше не испытывать судьбу и задраил люк. Я не подозревал, что пока я шарил глазами по сторонам в надежде увидеть всплывшую лодку, меня самого уже засекли с мостика и не кто иной, а сам командир корабля. Не успел я возвратиться на уже порядком опостылевший рундук, как по трансляции голосом командира мне было приказано явиться на ходовой мостик.

                                                              * * *

Меня на мостик вызывает командир корабля! Только вдуматься, моя с самого утра никчемная персона вдруг заинтересовала командира противолодочного корабля! Кто он по званию? Быть может, капитан третьего ранга! В учебном отряде командир нашего взвода сержант Сорокин был богом, а командир роты старший лейтенант, выходит, начальник бога. За три месяца муштровки я видел его только на утреннем разводе экипажа. А здесь..!! Ого-го!! Капитан третьего ранга, командир противолодочного корабля решил со мной пообщаться! А ведь жизнь, похоже, потихоньку налаживается! Заодно и лодку рассмотрю. Вины за собой я никакой не чувствовал.

Теперь уже на законных основаниях, не таясь, я поднялся на палубу и сразу оглянулся по сторонам, чтобы, наконец, увидеть эту злополучную лодку. Обнаружил её в метрах ста по левому борту. На рубке стояли люди, рассматривая наш корабль в бинокль.

С моим прибытием на ходовом мостике воцарилось напряжённая тишина. Нельзя сказать, что она была враждебной, но и ничего доброго не сулила. Офицеры и старшины, кто с усмешкой, кто с недоумением, кто с удивлением смотрят на меня, как на диковинку, свалившуюся негаданно с неба прямо на шкафут корабля. Моё появление на мостике, похоже, стало сюрпризом. Видимо, никто не подозревал о моём пребывании на корабле, не ведал, что корабль вышел в море с пассажиром на борту.

Только один человек не отреагировал на моё экзотическое появление на ходовом мостике - крепкосложенный, черноволосый капитан-лейтенант. Да, командир противолодочного корабля Гурьев был пока ещё капитан-лейтенантом. Но это не меняло дела.

- Классический морской волк,- мелькнуло у меня. Именно таким я представлял настоящего командира корабля. Ни дать, ни взять. Наконец, он оторвал взгляд от репитера гирокомпаса и строго посмотрел в мою сторону. Теперь я увидел вблизи человека, которого пытался рассмотреть в щель приоткрытого люка. Мужественное, широкоскулое лицо. Жёсткая складка у рта ещё не разошлась после напряженной погони. Однако, сердитый прищур цыганских глаз, неспокойные желваки и плотно сжатые с кривинкой губы на лице Гурьева явно не предвещали сердечных поздравлений по поводу моего первого боевого похода и удачного отлова подводной лодки.

- Похоже, я не в струе, - только и всего смог предположить. Впрочем, озарение приспело мгновенно. Ведь меня же предупреждали добрые люди: «И носа не кажи»! А я-то, любопытная Варвара, нос свой длинный из люка ещё как «казал».

- Таарищ капитан-лейтенант! Матрос Ортах прибыл по вашему приказанию! - попытался я заворожить Гурьева строевой выучкой. Мол, мы тоже не пальцем деланы, чай три месяца беска на голове! Знаем, что почём!

Наверняка Гурьеву уже объяснили, что я за птица, и что спрос с меня никакой - дремучий карась в роли пассажира.

-Ортах!?... Ванюша Ортах на курортах, не так ли? - не удержавшись в официальных рамках, язвительно скаламбурил рассерженный Гурьев, колко усмирив моё разыгравшееся тщеславие. Присутствующие на ходовом мостике вежливо заулыбались Ясно, что командир имел в виду. Все на боевых постах, в поте лица гоняют хитрющую подлодку, которая норовит часом скрыться бесследно в морской пучине. А этот тем временем прохлаждается в кубрике, да ещё нарушает благополучную картину боевой подготовки корабля.

Немного опешив от непривычного после официоза учебки диалога с высшим чином и признав в душе справедливость сарказма командира, отважился всё-таки уточнить своё имя.

- Юрий я, не Иван ... Юрий Ортах, товарищ капитан-лейтенант, - и, спохватившись, добавил для полноты,- матрос.

- Уже приятно. Вижу, что матрос, - продолжал в тон раздражённо иронизировать каплей, - Гурьев. Командир.

- Так вот, товарищ матрос, как у вас обстоят дела с Корабельным уставом? Вы же из учебного отряда нас осчастливили, не так ли? Насколько я в курсе, там его штудируют скрупулёзно.

Конечно, я знал, что наряду с другими Уставами, которые в учебке втиснули в наши гражданские мозги, существует таинственный Устав корабельной службы. Но в программу нашей подготовки он не входил, поэтому я не то чтобы знакомиться с Корабельным уставом, я в глаза не видел этот бестселлер. Что ответить? Находиться на боевом корабле, выполняющим боевую задачу, даже не на корабле, а на его «святая святых» - ходовом мостике и не ведать того, о чём гласит Корабельный устав? Позор!

- Вы обязаны знать, что по боевой тревоге все люки и двери на корабле должны быть наглухо задраены, - продолжал топтать меня Гурьев, - почему же вы нарушили такое важное положение Корабельного устава?

Ну что здесь скажешь в оправдание? Что не читал Корабельный устав? «Это мы не проходили, это нам не задавали». Кто поверит и как доказать, да и кому нужны мои оправдания. Нарушил - отвечай. А главное, командир потребовал назвать причину. Попробуй, отмолчись, как школьник. Сказать правду - смешно, детством отдаёт. Видите ли, он хотел посмотреть на настоящую подводную лодку. Маменька, это настоящая подводная лодка или из папье-маше? Да сдалась она тебе - за четыре года, наверное, так насмотришься, что воротить начнёт. Путаясь в этих мыслях, я судорожно искал, нет, не оправдания, искал, что ответить Гурьеву. Ответить, чтобы тупо и позорно не молчать. Не придумав ничего подходящего, вдруг, неожиданно для себя всё-таки брякнул, дескать, страстно желал увидеть настоящую подводную лодку, ибо ни разу в жизни не наслаждался её видом в натуре.

Сказанул и тотчас начал гнобить себя в сердцах, - кто тебя за язык тянул? Уж лучше бы попросту промолчал. Молчит человек, значит крыть нечем, нет слов в оправдание, признаёт свою ошибку и надеется на снисхождение. Это же как дважды два.. А теперь, вот он я, в детских коротеньких штанишках на подвязках, покажите мне козу пальцами и можете хохотать до коликов. Ему бы за бабами подсматривать, а он лодку... ха-ха-ха... первый раз!

Но что это? На мостике материализовалась физически осязаемая пауза. Мой оправдательный аргумент был настолько неожиданным, что всех присутствующих на мостике поверг в ступор. Теперь у них проблема. То ли сделать вид, что причина уважительная, то ли посмеяться и забыть, то ли, несмотря ни что, взыскать с карася по полной. Но я-то видел, как подобрело лицо командира, почувствовал, как разрядилась напряжённая обстановка на мостике. Все смотрели на командира, который пытался найти подходящие слова, чтобы с честью закончить разборку и не превратить её в «балаган».

- А что её видеть, вон она на перекуре, стало быть, подустала твоя лодка, - только и нашёлся, что вымолвить Гурьев и растерянно оглянулся на лодку.

Замешательство на мостике противолодочника разрядил командир подлодки. Он внимательно рассматривал нас в бинокль и, видимо, понял, что на «охотнике» нештатная ситуация. С рубки лодки замигал прожектор.

- Есть проблемы? - перевёл вопрос сигнальщик.

- Нет. На борту зайца поймали, - ответил Гурьев. Все рассмеялись, оценив меткую выдумку командира.

Прожектор с лодки: «С удачной охотой. Трофеи - шесть шаров; заяц и подлодка. Приятного аппетита».

Вновь дружный смех. Командир С-143 Федюнин Юрий Иванович не был лишён флотского юмора.

The game is over. Корабль вернулся в базу поздно. Утром, съев свою вторую по счёту корабельную птюху и выслушав «отеческие» сентенции годка - декабриста, дескать, как «запитаешь» тысячную, можешь собирать чемодан на ДМБ, я ожидал персонального вызова в штаб дивизиона. Как же они там без меня, ведь листопад никто не отменял. Но в кубрик вошёл старшина команды и, мельком взглянув на меня, бросил как бы невзначай: - Алгашев и Подтульный швартуются в крепостном канале.

                                                              * * *

А подлодку тогда рассмотреть мне всё-таки удалось. Её бортовой номер «592», написанный на рубке крупными белыми цифрами, запечатлелся в памяти надолго. Через пару лет флотская судьба меня снова сведёт со старой знакомой. По бортовому номеру я её-то и узнаю. Наш корабль и эта «эска» окажутся соседями на кильблоках в циклопическом сухом доке морского завода Тоосмари в Либаве. По соседству экипажи обменяются дружескими визитами, то есть доведётся побывать и внутри её прочного корпуса. Получается, что С-143 была первой лодкой, в охоте за которой я принял участие, пусть символическое. Через пару недель поле того памятного для меня первого выхода в море подлодка С-143 уйдёт на боевое дежурство в Средиземное море. Противолодочный корабль, бортовой 122, с пассажиром на борту честно исполнил роль её спарринг-партнёра перед трудным походом. Много лет спустя станет известно также, что командир С-143, Федюнькин Юрий Иванович, верой и правдой дослужится до адмиральской звезды.