Четверг, 28.03.2024, 12:55

Мой сайт

Каталог статей

Главная » Статьи » ПРОЗА

Юрий БАЕВ. "Справедливость" -повесть(2)

Глава VII

- Здравствуйте! Здесь проживает Максим? - спросил у Софьи Марковны Нечаевой стоявший у двери черноглазый, с чуть заметными усиками, невысокий, но складный паренек в спортивном костюме.

- Да, здесь. Я его мать и хотела бы знать, кто вы и зачем вам нужен мой сын.

- Я - Андрей Звонарев, студент первого курса политехнического института, друг Славы Горелова, с которым Максим ездил в Энск, и хотел бы сейчас с ним повидаться. Очень нужно!

- Максима сейчас нет дома, он у тетки... гостит.

- Извините, пожалуйста, меня за настойчивость, но скажите, если можно, его теперешний адрес.

- Зачем это вам? - подозрительно прищурилась Софья Марковна.

- Мы, студенты, хотим, чтобы ваш сын учился в нашем институте.

- О-о, пожалуйста, пожалуйста! - и она, широко улыбаясь, продиктовала неизвестному парню адрес квартиры своей сестры.

Не прошло и часа, как Звонарев был уже в доме Екатерины Марковны. Дверь ему открыл сам Максим.

- Вам кого? - Максим посмотрел скучноватым взглядом на парня с усиками и веселыми черными глазами.

- Если вы - Максим Нечаев, то вас.

- Это я, да вы заходите, - пригласил парня в квартиру Максим.

- Я Звонарев Андрей, студент первого курса политехнического

института, - заговорил гость, едва они уселись в зале на диване. -Слава Горелов рассказал, как вы ездили с ним в Энск и как пострадали потом за свой честный поступок. Время еще не упущено, мы всей группой хлопотали о вас перед ректором и добились, что вы теперь приняты и зачислены на первый курс.

- Не может быть! - воскликнул Максим, вскакивая с дивана.

- Уже было! - улыбнулся Андрей.

- Но почему сам Славка не пришел ко мне с такой радостной вестью, а вас, незнакомого мне человека, прислал?

- Дело в том, что каждому из нас захотелось первым пожать вашу руку за то мужество и честность, которые вы проявили в Энске, и потом... В общем, кинули жребий, кому идти к вам с этой вестью, и выпало мне.

- Спасибо, друг! - Максим крепко стиснул руку Андрея.

- Ну и силенка у вас! - поморщился от боли тот. - Мой брат милиционер, и то так не может. Но вы еще больше удивитесь, когда узнаете, что именно мой брат Сергей, сержант милиции, посоветовал мне, узнав о вашей беде, организовать чуть ли не бунт студентов в вашу защиту. О вашей честности знает даже начальник милиции Пономарев.

- Этого еще не хватало! - нахмурился Максим.

- Не беспокойтесь. Полковник назвал вас одним из самых лучших представителей современной молодежи, которых надо поддерживать и беречь. Это мне Сережка сказал. Он собирается познакомиться с вами.

- Кто, полковник?

- Нет, - рассмеялся Андрей, - мой брат, Серега. А мы ждем тебя завтра в институте.

Посидев еще немного, Звонарев ушел. Максим, чтобы не переваривать радость одному, поехал в «старый дом» - поделиться ею с матерью и Антоном. Хотел он позвонить и Саше на завод, но потом решил, что лучше поговорить об этом с ней вечером, на свидании.

- Что ты говоришь, Симка?! - в ужасе воскликнула мать, не дослушав до конца рассказ Максима. - Что ты наделал?! Ты не только против воли отца не поступил в авиаинститут, но еще и разболтал, оказывается, о попытке отца тебя туда устроить. Боже мой! Это страшно травмирует душу Павла и пошатнет в городе его авторитет.

- Я никому ничего не болтал! - резко сказал Максим. - Ты забываешь, что в Энск я ездил с Гореловым, который раньше меня догадался о взятке отца. А посторонний человек молчать о чужой подлости не обязан. Но тебя, я вижу, больше тревожит авторитет отца, чем будущее сына. До свидания!

- Постой, Симка! Куда ты? Может, тебе деньги нужны... Но Максима в квартире уже не было.

«Глупый, взбалмошный мальчишка! - прошипела Софья Марковна и, как всегда в минуты волненья, подошла к зеркалу, чтобы привести в порядок свой туалет. - И в кого он непрактичный такой уродился? Неужели?..» Софья Марковна не только мужу, но и себе боялась признаться в том, что сама она точно не знает Максимова отца. Лицом сын похож на нее, а рослый, как отец. Но ведь таким же рослым был и тот, другой, которому отдалась она на втором году замужества. Павел тогда был простым прорабом, а тот — морской офицер, красавец, с прекрасным будущим, но оказался женатым и, следовательно, подлецом. Правда, ей и теперь еще приятно вспомнить его ласки и комплименты, по которым выходило, что не он соблазнил ее, а она своей красотою «сняла его с якоря». Были, разумеется, у нее и другие «связи», но ни от мужа, ни от «других» она больше так и не забеременела. Что ж, так уж, видно, угодно богу, только вот любопытство порою мучит ее бедную, легко ранимую женскую душу: кто же все-таки отец Максима? Похоже, что и Павла иногда мучит такой же вопрос... А впрочем, все это глупости! Будь у нее не один, а десять сыновей от разных отцов, они все считались бы детьми законного супруга, который обязан воспитывать их и любить красавицу жену. А еще говорят, что мужчины умнее и сильнее женщин! Глупости! Мужчина, дворник он или президент, был и остается рабом красивой супруги.

Софья Марковна еще раз провела кисточкой с черной тушью по слегка полинявшей левой брови и, довольная своей внешностью, отошла от зеркала, легла на диван дочитывать «Марианну» Ж. Бенцони.

 

ГЛАВА VIII

 

Антон Корнев был рад, что его друг станет студентом, но ему не понравилось стремление милиционера познакомиться с Максимом.

- Я вот, - задумчиво сказал он, - взял и мысленно поставил себя на место этого сержанта и не нашел ни одного повода для знакомства с тобой, кроме... слежки. Так что с ним тебе надо держать ухо востро!

- Ты же знаешь, что я не болтун! - слегка обиделся Максим.

- Знаю, но они, говорят, умеют так ловко опутать человека, что он сам выдает себя. Да ты не обижайся, это так, к слову пришлось. Радуюсь я за тебя, Макс, а на душе все равно грустно. Ты говоришь, что с рэкетом завязал, стипендию получать будешь, а мне, видно, придется продолжать, жить не на что. Если честно, то хотелось вместе с тобой еще Зинкера пощупать. Не человек, а дьявол! Два года назад он получил двадцать миллионов рублей, - это еще при советской власти было, на обеспечение беженцев жильем и работой. И что же? Львиную долю этих денег он присвоил, пустил их в коммерческие обороты... Только зачем я тебе рассказываю о нем? Ты и сам слыхал, что это жулик из жуликов! Недавно в городской газете работницы швейной мастерской, входящей в его фирму, жаловались на Зинкера прокуратуре и просили возбудить против него уголовное дело. Он не только присвоил себе государственные деньги, но и зарплату людям по три месяца не выдает, чтобы на эти деньги прибыль накручивалась.

- Да, я читал их коллективное письмо, и согласен пощупать Зинкера, отобрать у него незаконно присвоенные миллионы, которые теперь уже стали, наверно, миллиардами, и раздать все деньги тем, кому они выделены государством. Но! Во-первых, все захапанные Зинкером деньги мы у него все равно не отымем. Хорошо, если удастся вытрясти из него миллион или два, пусть даже десять, но этим мы не восстановим, а скорее окончательно загубим справедливость, Антон.

- Не понимаю...

- И понимать нечего... Он поднимет на весь город шум, что грабители отняли у него не миллион или два, а пятьдесят или сто, то есть ровно столько, сколько ему выгодно, и объявит себя банкротом, чтобы не платить государству налог, людям - зарплату. Это не разорит, а еще более обогатит его и позволит ему стать владельцем другого крупного предприятия.

- Да, ты прав, - согласился Антон, - пусть уж прокуратура им занимается. Такой «спец» нам не по зубам. А жалко все же, что ты «Справедливость» покидаешь. Как же ты на одну стипендию будешь жить? Или на отцовские миллионы надеешься?

- Я и рубля от него не возьму! А «Справедливость» и мне жалко оставлять, но трудно и опасно, Антон, совмещать учебу с рэкетом, уж не говорю о том, что не рождены мы с тобою, брат, для такого дела. Вот если бы придумать что-то такое, чтобы без рэкета справедливость защищать, тогда бы я всю жизнь этим занимался. Бороться за правду и побеждать - под силу только всему народу. А Зинкера наказать мне тоже хочется, потому что суд и прокуратура вряд ли доберутся до него. И знаешь, я придумал, кажется, как его облапошить. Нет ли у тебя знакомой швеи с его фабрики? Мы бы приняли ее в нашу «Справедливость» и провернули дело так, что этот жулик псом завыл бы.

- Есть, даже две швеи - мать и дочь Колпаковы. Наташу Кол-пакову и Саша знает хорошо.

- Ну и как они?

- Они ненавидят Зинкера!

- Ненавидеть зинкеров мало, надо с ними бороться, Антон. Друзья проговорили до самого вечера, и Максим, спеша на свидание с Сашей, уехал домой.

 

Глава IX

 

Существует одна очень интересная категория женщин - активные тихони. Такая женщина или девушка не кокетничает отчаянно с мужчиной, не топает ножкой на него и не заливается малиновкой на свадьбах и вечеринках. Она радуется и грустит молча, на ласки и ухаживания мужчин реагирует весьма своеобразно: позволяет себя обнять и даже поцеловать иногда, но, упаси бог, принуждать ее к большему! В эти минуты она становится кошкой, которой больно придавили хвост - может оцарапать лицо нахального ухажера, ударить его и даже укусить за нос, подбородок, руку, но не поддастся ему. Это удивляет, а иногда и обращает в бегство даже самых похотливых удальцов. Удивляют и женщины противоположного нрава, которых величают бой-бабами или бой-девками. Такая тоже может дать мужчине кулачком в нос или в ухо, но стоит ему прижать ее покрепче, как она неожиданно меняется в лице, расслабляется и сдается.

Максим, хоть и не был еще опытным знатоком женских сердец, но видел и чувствовал, что Саша относится к первой категории. Она не строила из себя недотрогу, но уже на другой вечер их знакомства ответила на одну из вольностей Максима тихо и твердо:

- Убери руку!

И что-то такое прозвучало в ее голосе, что он не только отдернул свою руку, как обожженный, но и почувствовал, как лицо его загорелось от стыда.

На этот раз все вышло иначе. Едва Максим рассказал Саше, что он принят в институт и как это случилось, девушка обвила руками его шею, крепко поцеловала и со слезами на глазах произнесла:

- Поздравляю, милый мой Максимка! Правду, видно, моя бабушка говорит, что бог во всем правду любит, да не скоро кажет.

- А ты... Ты любишь меня?! - Максим схватил Сашу на руки, волчком закружился вместе с нею и, как девушка ни отбивалась, изловчался целовать ее лицо, губы, руки, волосы.

- Пусти... люди кругом... увидят.

- Не ответишь - не пущу!

- Сам же видишь... Да пусти, говорят!

Максим отпустил Сашу и инстинктивно оглянулся кругом. Они находились во дворе Сашиного дома, за зданием электрической подстанции, рядом с детсадиковским забором, и свет ни со стороны дома, ни с ярко освещенного детсадовского двора сюда почти не проникал, мешали густые темные кроны акаций и тополей, тихо шептавшихся о чем-то у забора.

- Никого нет... Никто не видел, - тяжело дыша, оправдывался Максим и, не удержавшись, хотел снова обнять девушку.

- Боюсь я, Максимка, дружить с тобой, - отстранившись от него, с грустью промолвила Саша, - ты моложе меня на целых два года и в армию скоро уйдешь, а за годами, говорят, как за морями, неизвестно, что будет.

- В армию теперь, став студентом, я не пойду, а о возрасте и слушать не желаю! Завтра же подадим заявление в загс и станем жить вместе.

- Где жить? - тихо спросила Саша. - А главное, на какие средства наша будущая семья существовать стала бы? Я всего семьдесят тысяч получаю. Или ты рассчитываешь на помощь отца, он ведь известный богач, на своей «Волге» разъезжает?

- Нет, - покачал головой Максим, - с отцом у меня все кончено. Сам он теперь для меня чужой и миллионы его тоже, потому что не заработанные они, а вырванные из рук ослабевшего государства и обманутого народа. Я думаю, Сашуня, мы и на свои проживем: твои семьдесят да мне тысяч тридцать стипендии будут платить, вот пока и хватит. А насчет жилья... Пока у тети Кати месяц-два поживем, а там, разменяв отцову квартиру, переедем в свое гнездышко.

- В гнездышко... Эх ты, воробей! - Саша ласково взъерошила пальцами густые вихры Максима. - А я ведь думала, что ты о другом сейчас заговоришь.

- О чем другом?

- Думала, что ты скажешь: «Буду добывать деньги рэкетом!».

- Ф-фу! - поморщился Максим. - Рэкет мне так же противен, как и тебе. Нужда меня к нему толкнула, ни работы, ни гроша денег даже на папиросы не было, вот мы с Антоном и решили... И то не столько для себя, сколько для других бедняков старались, потроша городских акул. А теперь я и вовсе брошу его! Так что не опорой я тебе буду первое время, а нахлебником и, честно говоря, боюсь, что ты из-за этого откажешься от меня, нищего и бездомного жениха, с клеймом рэкетира.

- Если бы ты иначе решил - отказалась! А вообще, я будто во сне сейчас нахожусь, так неестественно быстро все это у нас получилось: знакомы без году неделя, сбежались вечером, постояли с часок за электрическим сараем и решили самый главный вопрос жизни, дикий блеск, как выражается одна моя подруга!

- Я вижу, ты все еще моей молодости боишься, а зря. Человек с умом, сердцем и совестью, по-моему, и в восемнадцать лет может понимать жизнь не хуже, чем иной болван в сорок.

- Когда ты так говоришь, то я чувствую себя не старше, а моложе тебя лет на пять, и хочется верить всему, что слышу.

- Не научился я обманывать, молод еще! - рассмеялся Максим и крепко, в который уже раз, прижал к себе девушку. - Вот и насчет рэкета... Я не досказал тебе, что мы с Антоном решили бросить его, но лишь после того, как раскулачим Зинкера.

- Это того хапугу, что беженцев обобрал?

- Его, у нас уже и планы есть кой-какие.

- А если раскулачите его, тогда что?

- Отдадим все деньги тем сорока пяти женщинам, беженкам, которые жаловались на него в газету и требовали суда над ним. Ты не против?

- Я всей душой за наказание Зинкера, но боюсь, чтобы вы с Антоном не попались в лапы милиции, Максим. Будьте осторожны!

 

Глава X

 

Утром Максим заехал за Славой Гореловым и вместе с ним отправился в институт. Там их тепло встретила целая группа студентов во главе с Андреем Звонаревым, а после знакомства с ребятами Горелов повел Максима в кабинет проректора.

- Как видите, Нечаев, - сказал проректор, добродушный, постоянно потеющий лысый толстяк, - мы для вас сделали редчайшее исключение... Нет, нет! - замахал он руками. - Меня благодарить не за что. Это решение всего ученого совета - случай-то уникальный, а главное, эти подлецы, - профессор с улыбкой кивнул на Горелова, пригрозили нам забастовкой и голодовкой, если вы, пострадавший за свою честность и в общем-то неплохой ученик, не будете приняты и окажетесь среди безработных, пьяниц, рэкетиров и других преступников. Даже с прокурором пришлось консультироваться насчет вас.

- Спасибо, огромное спасибо вам, Александр Алексеевич, и, если можно, передайте мою благодарность всем вашим коллегам за помощь и участие в моей судьбе. Что касается истории в Энске, то я, поверьте, не считаю подвигом отказ учиться по блату. На моем месте так поступил бы каждый честный человек.

- Честный - да! - усмехнулся профессор. - Но в том-то и беда, юноша, что честность ныне и в молодых душах встречается пугающе редко. А впрочем, это уже из другой оперы... Поздравляю вас, молодой человек, со вступлением в дружную студенческую семью нашего института и надеюсь, что вы оправдаете то доверие и уважение, которое вам здесь оказали. Всего доброго, орлы!

В коридоре Максим не удержался и крепко стиснул в объятиях Славу Горелова:

- Славка, друг! Пока я жив, не забуду... Я ведь понимаю, кто тут болел и хлопотал за меня.

Потом аудитория, лекции... День пролетел быстро и радужно, как во сне. После занятий Максим, Слава, Андрей и еще несколько студентов долго сидели на скамье у подъезда, курили и делились своими планами и впечатлениями на будущее.

- О, Серега! - воскликнул вдруг Андрей, и Максим увидел подходившего к ним молодого плечистого милиционера с сержантскими погонами. Как и брат, он был черняв, но глаза имел серые, с холодным стальным блеском. - Откуда ты взялся?

- С дежурства, зашел вот за тобой. Здравствуйте, ученые люди! - и сержант по очереди поздоровался со всеми сидевшими на скамье студентами. - А с вами особенно рад познакомиться! - сказал он, пожимая руку Максима. - На свете никто не уважает так честных людей, как работники правоохранительных органов и блюстители порядка. Могу вам сообщить приятную новость: энская прокуратура добирается до того ученого дяди, что с вашего отца взятку взял.

- А в Энске как об этом узнали?

- Земля слухом полнится, - усмехнулся сержант.

- Значит, и отца теперь за хобот возьмут?

- Вряд ли. Тем более, что вы отказались воспользоваться протекцией. Так что не беспокойтесь.

- Я и не беспокоюсь ничуть. С чего вы взяли?

- Ну как же, ведь отец!..

Максим промолчал. Ребята поднялись и все стали расходиться и разъезжаться по домам. Горелов, завидя подходивший троллейбус, побежал на остановку, а Максим и братья Звонаревы пошли по улице пешком, вместе, хотя и не совсем по пути им было идти к дому.

- Я вижу, Максим, вы не очень любите своего отца, - продолжая начатый разговор, сказал сержант Звонарев.

- Не очень, - неохотно буркнул Максим.

- А я вот своего батьку не меньше матери люблю, а уважаю даже больше.

- Значит, ваш отец достоин этого.

- О, еще бы! А вот Андрейка у нас маменькин сынок, - Сергей толкнул локтем шагавшего рядом с ним брата и засмеялся.

- И знаете, братцы, что я думаю о проблеме отцов и детей? Нет плохих отцов, а есть плохие дети. Ведь ни один, даже самый плохой отец, не скажет своему сыну: брось школу, занимайся рэкетом и развратом, пей водку и не люби труд, ну и т.д., и т.п. А вы что скажете?

- Кто ваш отец? - уклонился от прямого ответа Максим. - Рабочий, наверное?

- Да, он газоэлектросварщик, но может делать, кроме этого, и мебель, и слесарные поделки, и машины всякие чинить, поэтому я с самого детства липнул к нему. Да и душой он добрый очень.

- Завидую вам! Мой отец только по документам иногда мне кажется таковым, а в жизни, сколько помню его, это начальник

- иногда снисходительный, но чаще строгий и жестокий. Современный унтер Пришибеев!

- Ну, это уж вы, кажется, слишком...

- Если бы вас отец называл чаще щенком, чем сыном, и без конца попрекал тем, что кормит, одевает и учит вас, то и вы сказали бы то же самое. Мы восемнадцать лет жили с ним под одной крышей, и я до последнего дня, до ухода к тетке, не знал, как с ним себя вести. Не так посмотрел на него, не то сказал, не так сделал, как ему угодно, и вечно я был в чем-то виноват, за что-то наказан или ждал наказания, в том числе и побоев. В нашей семье, сколько помню, есть своя легковая машина, но, думаете, он хоть раз сказал мне: «Учись, Максимка, водить машину»? Черта с два! И близко меня, уже взрослого, к рулю не подпускал. Теперь я понимаю, почему от некоторых культурных и богатых предков их дети-подростки на улицу, к преступному миру бегут.

- Но ведь деспоты бывают и среди рабочих отцов!

- Ты, Макс, как Павлик Морозов, рассуждаешь, - сказал Андрей. - Неужели ты тоже смог бы донести на своего отца, если бы он совершил какое-то преступление?

- А ты смог бы? - в упор посмотрел на Андрея Максим.

- Пожалуй, нет... Но ты так и не ответил на мой вопрос!

- До свидания, ребята! Мне налево... Спасибо, что до дому довели и, конечно, за помощь в институте. До завтра!

Расставшись с братьями Звонаревыми, Максим не видел, как сержант что-то сказал на ухо Андрею, а потом сел в проходивший мимо автобус и вышел из него на другом краю города, возле здания милиции.

 

Глава XI

 

Выслушав доклад сержанта Звонарева, следователь Ломов еще более утвердился в мысли, что идет по правильному пути. Расхаживая по кабинету, Ломов довольно покрякивал и хвалил себя за идею приема Максима Нечаева в политехнический институт, и вспомнил, как через прокурора пришлось уламывать ректора института, через брата сержанта Звонарева инсценировать «студенческое движение» за принятие в вуз Максима. Другого пути к этому интересному парню он, следователь Ломов, придумать не мог. Итак, первый этап пути пройден: сержант познакомился с сыном Нечаева, а через несколько дней может стать ему другом. Для этого нужно создать видимость изгнания Сергея Звонарева из рядов милиции за халатное отношение к службе и дисциплине, а также за «подозрение в связях с рэкетирами». Затем брат Звонарева по секрету, как самому честному и лучшему другу, расскажет об этом только Максиму. Следовательно, об «увольнении» и «страданиях» Сергея Звонарева будут знать только полковник Пономарев, майор Ломов, сам сержант Звонарев, его брат Андрей и Максим Нечаев. Если «Справедливость» хоть как-то прореагирует на это событие, то Максим Нечаев окажется на крючке майора Ломова. Великолепно получается, черт возьми!

Не прошло и недели, как сержант Звонарев был уволен из милиции. Об этом сообщил Максиму Андрей, но очень просил его никому пока не говорить об увольнении брата.

- Стыдно сейчас Сереге и обидно, - говорил Андрей, - ведь он почему так переживает? Потому что и сам не знает, за что выгнали его. Вчера даже от еды он отказался, лежит на диване все дни, молчит и курит не переставая. Отец, мать и я уговариваем, успокаиваем его, а он будто не слышит. Как бы над собой не сделал чего!

- Неужели и в приказе не сказано, за что уволили его?

- Сказано... Читал я копию этого приказа, но от такого чтения,

не поверишь, уши вянут! Оказывается, Сергей - пьяница, грубиян, лодырь и еще с рэкетирами будто бы связался, с какой-то «Справедливостью», что ли. В общем, с головы до ног облили Сережку грязью, а за что?

- Значит, мешает он там кому-то!

- И Серега то же думает.

- Чего же тогда он не жалуется прокурору или в суд? Разберутся

- и на работе восстановят его, и клевету снимут.

- Прокурор даже слушать его не захотел! Ворон ворону глаз не выклюет. Да и кому теперь простой человек нужен, чтоб его защищать?

Максим ничего ему не ответил, а через день по всему городу была расклеена новая листовка.

Начальнику милиции и прокурору города Зарецка Господин полковник Пономарев К.И.

На днях Вы уволили со службы сержанта Звонарева, приписав ему все земные грехи, хотя истинная причина увольнения, оказывается, его честность. Совершенно очевидно, что Вы больше боитесь честных подчиненных, нежели цените их, то есть идете в ногу со временем и беспределом. Что ж, теперь этим никого не удивишь. Удивляет другое: Вы подозреваете сержанта Звонарева в связях с нашей «Справедливостью», хотя знаете, что это ложь и чушь. Да, члены «Справедливости» знают сержанта Звонарева, так же, как и полковника Пономарева и множество других работников МВД, но ни с кем из них, начиная с Вас, г-н полковник, «Справедливость» не имела и не будет иметь связи, пока милиция боится честных людей и способствует росту преступности.

Господин прокурор!

Вторично требуем возбудить уголовное дело против мэра Сушкова за его взятку от предпринимателя Нечаева.

Это - первое. Второе: отменить приказ об увольнении сержанта Звонарева из рядов милиции и заставить публично извиниться перед ним тех, кто его оклеветал. Третье наше требование: немедленно арестовать г-на Зинкера, присвоившего миллионы рублей, назначенные для помощи семьям беженцев. Если это не сделают милиция и прокуратура, то «Справедливость» постарается изъять у Зинкера капиталы, подло присвоенные

им, и раздать их тем, кому выделило государство. Сам г-н Зинкер будет изолирован от общества как грабитель, а на прокурора, г-на Зайцева, будет отправлена жалоба горожан в газету «Советская Россия», а также в зарубежную печать.

Председатель «Справедливости»

 

Глава XII

 

Недавно еще по-летнему теплые и ясные дни сменились вдруг хмурыми, холодными и дождливыми. Быстрее посыпалась с дерев багряная и желтая листва, засвистали и завыли степные ветры на городских улицах, исчезли стрелами мелькавшие возле домов ласточки, залезли под стрехи крыш уныло нахохлившиеся воробьи, закричали на голых кленах и тополях черные вороны, с усмешкой поглядывающие на редких прохожих и дрожавших от холода бездомных собак. В редкие дневные часы, когда небо прояснялось, на дворах появлялись мальчишки и, забыв порою об игре, грустными взглядами провожали последние клинья журавлей, словно плывущие к солнцу по небесной лазури.

А вот следователь Ломов торжествовал! Не подвела его, старого сыскного аса, интуиция и на этот раз: сын Нечаева оказался причастным к «Справедливости». Теперь, когда «справедливые» у него на крючке, можно восстановить на службе мнимо уволенного сержанта Звонарева и допросить Максима Нечаева...

- Макс, привет!

Максим поднял голову и увидел на тротуаре Сергея Звонарева - в полном милицейском обмундировании.

- Ты так задумался, что и друзей не замечаешь. Куда идешь?

- Мать навестить, пока «предка» нет дома. А ты снова в форме... Значит, восстановили тебя, справедливость восторжествовала? Поздравляю, Сережа, то есть товарищ сержант!

- Спасибо! А теперь разреши пригласить тебя, Максим, съездить со мною в одно место.

- Куда?

- Пока секрет. А потом к матери зайдешь... Хотя нет... таких, как ты, подло обманывать: поедем в милицию, Максим!

- В милицию?!

- Ты только не пугайся и не удивляйся ничему, но там тебя ждет друг.

- У меня в милиции нет ни друзей, ни товарищей, кроме тебя. Но раз нужно, поедем!

Пройдя мимо нескольких кабинетов по слабо освещенному коридору, сержант Звонарев постучал в крайнюю справа дверь и слегка приоткрыл ее:

- Разрешите, товарищ майор?

- Да, пожалуйста! Заходите, ребята, давно вас жду. Рослый широкоплечий человек в сером гражданском костюме

поднялся из-за стола. Крупные и неправильные черты лица делали бы его строгим, даже суровым, если бы в карих глазах не светились приветливые огоньки.

- Вот какой он, наш протеже! - улыбаясь одними глазами, произнес он и, подойдя к Максиму, обеими руками подержал его несколько секунд за углы плеч. - Не испугались, когда сержант вас в милицию пригласил?

- Да вроде нет. Только я не понял, почему вы меня сейчас своим протеже назвали?

- Сейчас, юноша, все поймете... Да вы садитесь, - Ломов указал Максиму на стул возле стола и повернулся к Звонареву: - Можете идти, сержант. Благодарю за выполненное задание!

Сержант вышел. Ломов уселся в кресло и внимательно посмотрел в лицо Максима:

- А вы нисколько не похожи на отца, молодой человек.

- Что же это, по-вашему, хорошо или плохо?

- Пожалуй, хорошо, даже без учета того хорошего, что я о вас слышал. А теперь к делу... Я вызвал вас для серьезного разговора, и если вы, Максим, будете со мною так же откровенны и честны, как, скажем, в Энске, то уйдете отсюда с таким же хорошим настроением, с каким пришли. Во-первых, это мы, милиция и прокуратура, настояли на вашем приеме в политехнический институт. Потому и назвал я вас своим протеже. Во-вторых, каковы ваши планы на будущее?

- Продолжать образование и жениться на девушке, которую очень люблю.

- Прекрасные планы, но кто эта девушка?

- Зачем это вам, това... простите, господин майор?

- Работа, брат, такая дотошная, что все знать требует. И давай так: я тебя с этой минуты буду звать на «ты» и просто Максимом, а ты меня просто Анатолием Ивановичем. Договорились? -Да.

- Ну и кто же твоя невеста, Максим?

- Двоюродная сестра моего друга и бывшего одноклассника Антона Корнева, зовут ее Сашей, работает машинисткой в управлении механического завода, красивая, умная, не любит буржуев и уважает милицию.

- Да это золото, а не девушка! От души завидую вашей молодости и любви. Правда, ваша «Справедливость» в листовках не очень жалует нашего брата, но мы, как видишь, тоже не бесчувственны к счастью и горю человека, особенно молодого.

- Почему вы считаете «Справедливость» моей?

- Потому, что я это хорошо знаю. Мы давно следим за вами и установили, что ты, Антон и его двоюродная сестра Саша - члены этой самой «Справедливости». А остальных членов, если они есть, ты назовешь сам.

Максим понурился и долго молчал. Ломов перебирал бумаги, рылся в ящичке стола, потом что-то стал писать.

- Вы хотите знать правду? - тихо заговорил, наконец, Максим.

- Так вот, даю вам, Анатолий Иванович, честное слово, что в «Справедливости» больше никого нет, кроме нас с Антоном. Да и организации-то никакой нет, могу вам поклясться и в этом. Саша только печатала листовки, но и то страшно боялась за нас и уговаривала бросить рэкет, хоть мы и гуманизировали его.

- Почему же ты не прислушался к советам любимой девушки?

- А на что мне было жить? Уйдя из дома, я нигде не мог найти работу, чтобы заработать хоть на кусок хлеба и пачку сигарет. У Антона положение еще хуже. Без работы и заработка он после школы стал лишним ртом в своей полунищей семье. Мать его -дворник и получает тридцать тысяч рублей на всю семью. Антон однажды сказал мне, что начинает тяготиться своей собственной жизнью. Но более всего он боялся, чтобы его пятнадцатилетняя сестра Аленка не пошла на панель.

- А тебя-то что толкнуло на рэкет, когда отец миллионами ворочает?

- Я согласен подохнуть с голоду, но от него не возьму и рубля!

- с жаром воскликнул Максим. - Его миллионы грязнее пятака нищего, потому что... Да вы и сами знаете, что честным трудом миллион в месяц не наживешь, как и то, откуда берутся наши миллионеры.

- Ну хорошо, не будем трогать политику. Ты что-то сказал о гуманном рэкете. Как это понимать?

- Мы с Антоном не рэкетиры-грабители, а рэкетиры-уравнители, что ли. Мы решили с ним отнимать деньги только у самых богатых хищников и раздавать их остро нуждающимся беднякам. За все время нам удалось раскулачить только одного банкира Солина, но его деньгами мы снабдили двенадцать семей, по пятьдесят тысяч рублей каждой.

- А остальные четыреста тысяч?

- Оставили себе, жить-то на что-то надо! Но я бы не взял их, если бы знал, что буду принят в институт и получать стипендию. Больше мы не тронули никого, хотя и мечтали прижать Зинкера, которого я считаю самым богатым, самым бессовестным и безжалостным человеком в городе. Да вы и сами знаете, с чьих денег он разбогател.

- Кто может подтвердить, что вы раздали шестьсот тысяч беднякам?

- У нас есть ведомость, где стоят подписи получателей, их адреса и даже номера паспортов. Деньги эти мы выдавали как бы от комитета помощи беднякам.

- И, наконец, последний вопрос: откуда тебе известно, что отец твой дал взятку мэру Сушкову?

- Мать сказала, когда я первый раз навестил ее после ухода из дома. Ты, говорит, зря сердишься на отца, ему тоже живется не сладко. То налогами фирму давят, то мэру-подлецу за какую-то услугу отцу пришлось целый миллион отвалить.

- Что ж, Максим, можешь пока быть свободен. Передай Корневу, чтобы он завтра в это же время явился ко мне.

- Если можно, Анатолий Иванович, мы оба с ним придем к вам и вместе более точно и подробно расскажем вам все о своих делах, только, пожалуйста, не привлекайте к этому Сашу, она страшно боится. А за нас не беспокойтесь, придем. Бежать нам некуда и незачем, да и не убежишь сам от себя никуда. Только стыдно очень под суд идти, особенно ребят в институте, которые образцом честности считают меня.

- Я понимаю тебя, но именно суд расставит все на свои мес-

та.

- Скоро он будет?

- Думаю, что скоро.

 

Глава XIII

 

Длинное одноэтажное из красного кирпича здание суда на ...ой улице было забито народом. Ведь это был первый суд над рэкетирами, да еще суд присяжных, о которых так много писали и говорили. Большой, на пятьсот мест зал гудел, как потревоженный пчелиный улей, но гудел не в полную силу, так как стоявшие у дверей и в проходах милиционеры то и дело покрикивали, поглаживая рукоятки резиновых дубинок:

- Тише, граждане! Кто будет шуметь, будет удален из зала.

- Эй, гражданин у окна! Прекратите спор, здесь не рынок.

- Я что?.. Я ничего... - послышался в ответ робкий голос.

- Да не вы, - уточнил молодой улыбчивый милиционер. - Не вы, а тот, что сидит впереди вас, с журавлиным носом...

- Сам ты, как индюк! - прорычало возле окна. - С журавлиным носом! А у тебя сопли болтаются.

Улыбчивый милиционер ничего не сказал, а только еще шире улыбнулся и двинулся дальше, к судейскому столу.

- Встать! Суд идет.

Гул в зале стих, и из правой боковой двери вышли председатель суда, два его члена, помощники, двенадцать присяжных заседателей, прокурор и секретарь. Место защиты осталось пустым, так как подсудимые от нее отказались.

- Прошу садиться! - разрешил председатель, когда все члены суда заняли свои места.

Все сели, но чей-то зад оказался столь весомым и строгим, что стул под ним не выдержал и так естественно, словно живое существо, взвыл и застонал, что председатель суда, толстощекий и сановитый блондин, крякнул и слегка улыбнулся. Зато его правый помощник, лысый тщедушный старичок, сердито нахмурился и высморкался в зеленый платок. Второй член суда, севший слева от председателя, молодой и узколицый, в золоченых очках, остался равнодушен и грациозен, как изваяние. Лица присяжных

выражали самые разнообразные чувства, от равнодушия и лени до важного любопытства и восторженной живости.

- Прошу ввести подсудимых, - сказал председатель.

Из двери слева вышли два симпатичных паренька в сопровождении милиционера. Улыбаясь, они сели на скамьи за невысокой решетчатой перегородкой, и один из них, в старом коричневом пиджаке, рыжеватый и коренастый, что-то шепнул на ухо своему стройному светло-русому товарищу в сером костюме. Потом оба разом оглянулись на зал, и лица их посерьезнели и потускнели.

- Антон Корнев! Вы обвиняетесь в том, что составляли и распространяли в городе листовки, порочащие представителей городской власти, а также в создании организации рэкетиров под названием «Справедливость», состоя в которой, вымогали деньги у состоятельных горожан, в частности, у банкира Солина В.В., запугав которого угрозами и шантажом, вы изъяли миллион рублей. Признаете вы себя виновным в предъявленном вам обвинении?

Со скамьи подсудимых поднялся рыжеватый крепыш.

- Признаю, кроме одного пункта обвинения.

- Какого именно?

- А такого, что мы с Максимом в листовках не порочили никого, а писали одну правду. Порочить можно честного человека, но не мошенника. Что порочного в том, если вора назвать вором, взяточника взяточником, подлеца подлецом?

- Наличие преступности того или иного лица устанавливает только суд, но не частное лицо.

- Гражданин судья, но ведь всем известно, что настоящие, искусные воры почти никогда но попадают в суд, и...

- Подсудимый, вы извращаете смысл предъявленного вам обвинения. Лишаю вас слова!

Антон пожал плечами и сел.

- Подсудимый Максим Нечаев! Вы обвиняетесь в том, что... Дальше было сказано то же, что и Антону пять минут назад.

И ответ Максима был точно таким же, как ответ его товарища. Потом ему задавали вопросы прокурор, оба члена суда и, наконец, судья сказал:

- Расскажите суду, обвиняемый, как было дело, и прошу не отклоняться от истины, в чьих бы то ни было интересах.

- Даю вам честное слово, граждане судьи, говорить одну правду!

И Максим рассказал суду все, что здесь сказано выше. Члены суда и публика слушали его речь очень внимательно, не перебивая и не мешая даже тогда, когда он касался политики. И лишь тогда, когда Максим умолк, председатель суда спросил:

- Из ваших показаний следует, что вы - жертва системы, при которой молодому человеку, окончившему школу и не имеющему возможности ни учиться дальше, ни трудиться, чтобы честным трудом обеспечивать свое существование, остается только один путь - путь рэкета, воровства, разврата или, что еще хуже, самоубийства. Так ли это?

- Я, гражданин судья, сколько ни ломал голову, но так и не смог придумать способ прожить без пищи, курева, одежды и т.д., а на все это нужны деньги, и немалые. Но где их взять вчерашнему школьнику, не имеющему никакой специальности, никакого заработка и никакой помощи со стороны? Более того, гляди, чтобы в первом же темном переулке с тебя не сняли рубашку и штаны. Просить на тротуаре милостыню я не могу, да если бы и решился на это, то кто подаст ее мне, здоровому восемнадцатилетнему парню? Убивать, грабить, воровать и спекулировать награбленным я тоже не способен. И остался один рэкет, чтобы не умереть с голоду или не стать настоящим бандитом. Поверьте, что молодежь не такой уж плохой народ, как считают многие пожилые люди, и никто из нас не рожден преступником. На преступление молодого парня или девушку толкает плохая жизнь, а плохую жизнь, извините, создаете вы, взрослые и мудрые люди. Я не оправдываюсь, что было, то было, но пора и вам, старшим, подумать о будущем молодых людей. Ну, посадите вы в тюрьму меня и Антона, отсидим мы в ней свой срок, выйдем на свободу, а потом что? Опять то же...

- Позвольте, - прервал Максима судья, - ведь ваш отец - предприниматель, богатый и состоятельный человек, который, несомненно, помог бы вам стать на ноги, но вы не обратились к нему за помощью, а предпочли преступный рэкет.

- Гражданин судья! Я бы точно так поступил, как вы говорите, если бы мой отец был другим человеком. Брать от него деньги, да еще нажитые нечестным путем, для меня тяжелее, чем стать рэкетиром. По материалам следствия вы должны знать наши семейные отношения, и я очень прошу вас лучше накинуть мне лишний год тюрьмы, но не напоминать мне об отцовых миллионах. К рэкету толкнула меня не только материальная нужда, но и стремление бороться с несправедливостью и желание помогать бедным людям. Это подтвердят те, которым мы выдавали, под видом комитета помощи беднякам, по пятьдесят тысяч рублей, завладев миллионом банкира Солина. Будь у нас не миллион, а миллиард рублей, мы и его раздали бы остронуждающимся семьям. Следствию мы назвали имена и адреса этих людей.

- Да, суд вызвал их для свидетельских показаний, но пока речь идет о вас. На следствии вы и ваш товарищ показали, что ваша организация «Справедливость» состояла из двух человек, но почему вы в своих листовках утверждали, что вас десятки человек, а потом будут и тысячи? Не значит ли это, что вы действительно планировали создать такую крупную банду?

- Наоборот, мы боялись стать бандой, но очень хотели, чтобы нас считали грозной силой, способной стоять за бедствующий народ.

- Почему вы постоянно скатываетесь с уголовной позиции на политическую, осуждать которую не имеете ни опыта, ни знаний?

- Гражданин судья, молодежь более чем кто-либо страдает от инфляции и беспредела и не хуже других понимает, откуда они взялись. И если я коснулся здесь того, что говорится на каждом перекрестке, то суд, надеюсь, не посчитает меня за это еще и политическим преступником.

- Садитесь, подсудимый! Суд начинает опрос свидетелей... Та-ак-с, первым по списку идет свидетель Сушков А.А., но он отказался от дачи показаний. Далее...

Боясь утомить читателя множеством и подробностями показаний свидетелей, мы решили записать только два: Нечаевой Софьи Марковны и Лаптевой Анастасии Федоровны...

Гражданка Нечаева! Для вынесения справедливого приговора, то есть решения о судьбе вашего сына Максима Нечаева, суд просит вас ответить на ряд вопросов, но предупреждает, что за дачу ложных показаний вы будете привлечены к уголовной ответственности. Свидетельница Нечаева, прошу подойти ближе к столу!

Красивая, облаченная в итальянский сиреневого цвета плащ и голубую французскую шляпку, фигура Софьи Марковны отделилась от кучки людей у входа и величественно поплыла к судейскому столу. Публика зашушукалась, а чей-то жидковатый басок крякнул и произнес:

- Эт-то кралечка! Как княгиня идет.

Холодный, полный собственного достоинства взгляд «княгини» был устремлен куда-то вверх, между потолком и головами судей, и почти не потеплел, упав на сидевшего за перегородкой сына. Только уголки чуть тронутых помадой губ дрогнули в едва заметной улыбке, но она тут же нахмурилась и в грациозной позе замерла перед судейским столом.

- Свидетельница Нечаева, - переходя от формальностей к сути, сказал судья, - считаете ли вы закономерным то, что ваш сын сидит сейчас на скамье подсудимых?

- Разумеется, не считаю! Это недоразумение или злая насмешка судьбы над нашей семьей в угоду зависти и невежеству.

- Выражайтесь, пожалуйста, менее абстрактно, точнее.

- Наш сын прекрасно воспитан, обеспечен. Под суд же он попал лишь потому, что его кто-то оклеветал или околдовал, пока он эти последние несколько недель жил у тети, и попал, очевидно, под пагубное влияние улицы, где хозяйничают сорванцы из плохих семей.

- Считаете ли вы, мать подсудимого, себя ответственной за то, что ваш сын оказался вне семьи, под пагубным влиянием улицы?

- Не считаю.

- А вашего мужа?

- Тоже не считаю. Мой муж строг, но справедлив. Он - деловой человек, глава фирмы, и, естественно, имеет связи с авторитетными людьми и ведает крупными капиталами, а сын, по молодости, не понимает значения деятельности отца и видит ее в чересчур темном цвете. На этой почве между ними возникли разногласия, произошел эксцесс, и Максим погорячился и ушел из дома.

- Я бы хотел уточнить, свидетельница, какие семьи вы считаете плохими?

- Бедные, разумеется. Семьи, в которых дети постоянно испытывают нужду, вследствие чего начинают воровать...

- Мама, перестань! - прервал ее негромкий дрожащий голос Максима.

- Не перестану! Это они... это он! - Софья Марковна гневно ткнула пальцем в сторону Антона. - Это он, сын дворничихи, совратил тебя.

- Гражданин судья! - вскочил на ноги Антон. - Я протестую... Моя мать чище и честнее этой особы во всех отношениях.

Зал тоже возмущенно загудел, и судья с трудом восстановил тишину и порядок, а когда шум утих, спросил:

- О каком именно эксцессе между вашим мужем и сыном вы только что сказали суду?

- Эксцесс с применением физической силы.

- Что за причина была этому столкновению и кто, по-вашему, был не прав в нем?

- Разрешите мне не отвечать на этот вопрос.

- Это ваше право, - согласился председатель суда. - А теперь послушаем выдержку из показаний подсудимого Нечаева. Прочтите ее, - обратился он к секретарю.

Тот поправил очки и четко, словно отрубая каждое слово от фразы, стал читать:

Отец, сколько я помню, не терпел ни малейшего прекословия с моей стороны, попрекал тем, что он кормит, одевает и учит меня, а в случае неповиновения ему жестоко бил. Так он избил меня до потери сознания за то, что я отказался учиться в Энском авиаинституте. А отказался я, когда догадался, что принят в институт за взятку, данную отцом кому-то из профессоров. Я знал, что за это мне попадет, но еще сильнее страха и боли от отцовских побоев был стыд перед товарищем, круглым отличником Славой Гореловым, которого не приняли в авиаинститут, несмотря на то, что он блестяще сдал все экзамены, а я- посредственно. После побоев я несколько дней не мог ходить, а когда поднялся, то роскошная отцовская квартира стала для меня хуже тюрьмы. И тогда я ушел к тетке, где живу и сейчас.

- Свидетельница Нечаева, вы не отрицаете того, что сказал ваш сын?

- Что ж тут особенного? Извечная проблема отцов и детей.

- Скажите, считаете ли вы своего сына настолько честным, чтобы суд верил ему? - спросил у Нечаевой молодой помощник судьи.

- Я уверена в этом. Максим никогда не обманывал нас даже в детстве, когда в чем-то был виноват.

- Тогда скажите, правду ли сказал он, что из ваших уст услышал о взятке, которую дал ваш муж гражданину Сушкову?

Недавно еще надменное и величественное выражение лица Софьи Марковны сменилось жалкой растерянностью и страхом. Она покраснела так, что следы розовой помады на щеках показались чуть ли не белыми пятнами.

- Я не знаю... не помню... - с трудом пролепетала она.

- Постарайтесь вспомнить, - посоветовал молодой член суда,

- иначе ваш сын будет наказан еще и за клевету.

- Да, Максим не соврал, я говорила ему это... Говорила! - вдруг истерически закричала она. - А больше не хочу... не хочу ничего отвечать!

- Вы можете быть свободны, - сказал председатель суда.

Прошло еще немало времени и немало было опрошено свидетелей, пока к столу пригласили свидетельницу Лаптеву Анастасию Федоровну.

Маленькая худенькая женщина в сером платке и просторной куртке-плащевке, которая была ей почти до колен, неслышной и торопливой походкой подошла к столу. Во взгляде ее светились отчаяние и тревога, а на углах худых желтоватых щек горел слабый румянец.

- Кто вы, сколько вам лет, чем занимаетесь в настоящее время?

- спросил судья, начиная формальный допрос.

- Лаптева Анастасия Федоровна, мать троих детей, мне тридцать пять лет, работаю на полставки уборщицей в поликлинике, стираю по найму белье.

- Взгляните на подсудимых и скажите, знакомы ли они вам.

- Вот этого паренька знаю, - указала она на Максима.

- Когда и как вы познакомились с подсудимым Нечаевым?

- Около месяца назад он от имени комитета помощи беднякам вручил мне пятьдесят тысяч рублей, а как увидал мою оборванную голодную детвору, дал еще и своих двадцать тысяч, дай бог ему за это здоровья и счастья! Уж не за это ли судите вы его, господин судья?

- Здесь судят преступников, гражданка Лаптева.

- Преступников?! - тихо вскрикнула женщина. - Да, конечно, - тут же поправилась она, - судят преступников, но он-то разве преступник?

- Как видите.

- Не верю! Преступники воруют, грабят, отымают у человека вещи и последние деньги, а не дают ему свои. У него слезы были на глазах, когда он просил меня взять не комитетские, а его собственные двадцать тысяч. Мне стыдно было брать, но он упросил меня. Возьмите, говорит, Анастасия Федоровна, я эти деньги не вам, а детям вашим даю. Не может такой человек, с такими глазами, быть вором и грабителем. Его кто-то оклеветал.

- Подсудимый Максим Нечаев, то есть давший вам деньги юноша, - рэкетир, и деньги эти он отнял у другого человека.

- Чтобы отдать их мне, многодетной и совершенно незнакомой ему женщине? - насмешливо и явно не веря словам судьи, сказала Лаптева.

- Выходит, так. Но мы отвлеклись от главного... Что вы еще можете сказать о подсудимом Нечаеве?

- У кого Максим Нечаев отнял деньги, прежде чем дать их мне? Скажите мне это, гражданин судья, и я скажу еще кое-что об этом парне.

- У банкира, господина Солина, он отнял путем рэкета целый миллион.

- Спасибо, гражданин судья. А теперь послушайте, что я скажу о подсудимом... Его, я считаю, надо немедленно освободить. Я не умею складно говорить, но все же скажу, что именно этот паренек вернул мне веру в человеческую доброту, через него я поняла, что жива еще справедливость на свете... Нет, не знаю, как еще сказать, но сердцем чувствую, что он не преступник, а мое сердце меня еще не обманывало никогда. Освободите, иначе получится, что хорошие парни будут сидеть в тюрьме, а настоящие жулики и проходимцы гужуются и богатеют на свободе. Не от хорошей же жизни Максим споткнулся и в эти... как их?... в рэкетиры пошел. А в тюрьме он пропадет, там, говорят, одни головорезы хозяйничают. Не я одна, а вся беднота города вам за это спасибо скажет... Правду ли я говорю о тебе, сынок? - повернулась Лаптева к не сводившему с нее глаз Максиму.

- Правду... Спасибо вам! - дрогнувшим голосом ответил он. Зал загудел множеством голосов:

- И в сам-деле жалко ребят! Никакие они не бандиты, а что-то вроде партизан: подлецов в страхе держат, а беднякам помощь дают.

- Их простить, другие по этой же дорожке пойдут!

- По нонешним временам и эта дорожка неплохая.

Шум утих, когда начал свою речь прокурор, но поднялся с новой силой, когда обвинитель потребовал дать ребятам по три года тюрьмы. Слышались осуждения не только судебной, но и политической власти страны. Но вот встал со своего места Максим, и в зале опять стало тихо.

- Граждане судьи и господа присяжные заседатели! Я не прошу милости или скидки на молодость, мне уже восемнадцать лет. Я только жалею, что не смогу дальше учиться в институте и жениться на любимой девушке, свадьба с которой у нас была намечена через две недели. Но еще больше я жалею, что стал преступником в глазах народа, хотя сам ненавижу проходимцев и воров. И знаете, о чем еще я жалею? Жалею, что не удалось раскулачить богача Зинкера, который разбогател, присвоив себе миллионы, данные государством для беженцев. Клянусь вам, что все отнятые у этого безжалостного человека деньги, все до рубля, мы вернули бы семьям беженцев и на этом навсегда бросили бы рэкет. Такую клятву мы с Антоном дали не кому-нибудь, а друг другу. После этого я бы продолжал учиться в институте, а Антон подался бы на Север, на заработки, ибо дома ему семью не прокормить. Нет здесь для вчерашнего школьника никакой другой работы, кроме рэкета, разврата и воровства. Настроение, конечно, дрянное, но я верю, что придет день, когда перед судом предстанут те, кто разоряет сегодня прекрасные рабочие семьи и лишает счастливого будущего молодежь. Я понимаю, что путь борьбы с несправедливостью мы избрали странный, диковатый, но что делать - другого, более верного и красивого пути, мы с Антоном не нашли. Но мы надеемся все же, что найдем - жизнь подскажет или народ научит. И тогда уж мы будем судить тех, кто вынуждает молодых парней и девушек идти на преступление и краснеть, сидя на скамье подсудимых.

Максим сел, Антон схватил и крепко сжал его руку. Зал гудел, как морской прибой в штормовой час. Антон от последнего слова отказался, и судья объявил:

- Суд присяжных удаляется на совещание!

Присяжные встали и удалились в дверь направо. Председатель и члены суда занялись какими-то бумагами, совали их по столу друг другу, шептались, кивали или качали головами и заметно нервничали, все чаще оглядываясь на дверь, за которой находились присяжные.

Наконец она открылась, присяжные вышли и заняли свои места, а один из них, вероятно, старшина, умное и задумчивое лицо которого напоминало физиономию лося, подал лист председателю. Тот взял его и скрылся вместе с обоими членами в левом кабинете, объявив предварительно, что суд удаляется для вынесения приговора.

Максим встал и принялся было отыскивать в публике лицо Саши, но стоявший сзади милиционер строго сказал:

- Сядь!

«Ушла, верно, чтобы не расстраиваться!» - подумал Максим, хотя и сам в это не верил. Ведь сейчас решается его и ее судьба!..

- Эх, закурить бы! - тихонько бормотнул Антон. - Неужто и впрямь нам по трояку всунут, как требовал прокурор? Не может быть!

- Тебе-то что горевать, - невесело пошутил Максим. - Так и так - на Север собрался...

Ответить другу Антон не успел - в зал вошли члены суда.

- Встать! Объявляется приговор суда...

Максим так волновался, что почти ничего не понял из монотонного чтения текста приговора, кроме слов: «...за отсутствием достаточной для лишения свободы вины, приговорить к одному году условного наказания и освободить из-под стражи».

В завершение этой правдивой истории остается добавить, что Максим женился на Саше и поселился с нею в уютной однокомнатной квартирке, доставшейся ему после размена четырехкомнатной нечаевской квартиры.

Но не прошло и месяца после переселения молодоженов в свое «гнездышко», как он был убит в подъезде своего нового дома. Убийство это, как и многие другие в возрождающейся России, раскрыто не было. Весь город говорил, что совершено оно с целью отбить охоту «у других Максимов» подкапываться под власть.

Антон уехал на Север еще до убийства друга. Мечта следователя Ломова «прижать рукой закона» мэра оказалась неосуществимой. Мэр Сушков продолжает свою деятельность, а прокурор Зайцев еще больше боится его, проклиная втихомолку исполнительную власть и тоскуя по силе закона.

Суд в своем приговоре обязал подсудимых вернуть миллион банкиру Солину в течение пяти лет, но делец, поразмыслив, отказался от реванша и попросил считать эти деньги его личной безвозмездной помощью неимущим семьям. Он по-прежнему дружит с директором фирмы Нечаевым и часто ездит вместе с ним за город, где рядом строятся их великолепные особняки. И стоит ли ссориться умным и богатым людям из-за какого-то несчастного миллиона и взбалмошного сынка-юнца, чувствуя на себе угрюмые, голодные и враждебные взгляды парней из «плохих» семей, сеющих крамолу в народе!

Апрель 1993 года, г. Волгодонск

Категория: ПРОЗА | Добавил: Zenit15 (01.03.2017)
Просмотров: 825 | Комментарии: 1 | Теги: справедливость, Юрий Баев | Рейтинг: 5.0/5
Всего комментариев: 1
1 gorsky  
0
С удовольствием прочитал вашу повесть. Сам когда-то был "мстителем" за попранные права права народа, против воров и убийц, против предателей и всякой дряни, что повылазили на поверхность при президенте -пьянице. С десяток лет хожу рыбачить на 15 котлован и вижу как "обустраиваются" служители закона и слуги народа. Дворцы (иначе и не назовешь эти строения) выходят прямо к воде. Почти у всех там заезд лодок с воды в подземные бункеры. Все понимают, что такое построено не на честно заработанные деньги, а на ворованные, на взятки.. Уверен, что бог накажет их ...

Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа

Категории раздела
СТИХИ [321]
стихи, поэмы
ПРОЗА [227]
рассказы, миниатюры, повести с продолжением
Публицистика [118]
насущные вопросы, имеющие решающее значение в направлении текущей жизни;
Поиск
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 208
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Статистика

    Онлайн всего: 1
    Гостей: 1
    Пользователей: 0