ЗМЕЯ-ГИГАНТ
Это было около 40 лет назад. Мне довелось посетить в городе Таганроге выездной московский зоопарк. В террариуме с табличкой «Индийский полосатый питон, рождения 1870 года, длина 330 сантиметров» лежало какое-то свёрнутое кольцо толщиной, как человеческая рука. В одном месте утолщение было величиной с кулак. Служитель зоопарка рассказал присутствующим, что недавно питон съел крольчонка, теперь будет переваривать две недели.
В голову пришла мысль: зачем везти из Индии эту трёхметровую тварь, когда можно поймать у нас рядом с рекой желтобрюха (местное название) который будет выглядеть гораздо внушительнее и грознее, чем эта дорогостоящая заграничная змеюка.
— На реке Сал нет ужей, желтобрюхов или каких-либо змей больше метра, — возразил тогда сотрудник зоопарка, — я провёл там два сезона, ловил со студентами различные экземпляры, подобных не встречалось.
В свою очередь пришлось рассказать, что я лично видел около Сала полоза в два раза большего, чем у них в клетке. Собеседник не поверил, считая, что он, пробывший два месяца на практике, написавший научные труды, ставший кандидатом биологических наук, не мог ошибиться. Недовольные друг другом, мы расстались.
Закончилась война, в 1951 году я побывал в Ростове, заманчивые афиши приглашали в цирк посмотреть на экзотических животных, в ярких красках описывалась сцена борьбы человека с удавом. На арене было представление, дрессировщик выбегает, хватает удава за «шею», подносит его голову к своему лицу, тонкая полутораметровая образина ползёт по руке к голове, делает кольцо, сползает по другой руке. Сцена с удавом оставила смутное, какое-то обманчивое впечатление.
Недавно, в мае нынешнего 1977 года, снова пришлось увидеть экземпляр пресмыкающегося, подобного тем, которых видел до войны в зоопарке и цирке. Он полз со свистом и каким-то стрекотанием из сада под яр, в речные камыши. Иногда поднимал голову, не менее чем на полметра высотой, продолжая ползти, в таком же положении свистел. Вновь вспомнился спор с научным сотрудником зоосада, когда ему рассказывал о встрече с громадной змеёй-полозом в наших краях.
Дело было в 1934 году. Наша коммуна реорганизовалась в колхоз. Брат предложил на каникулах поработать помощником учётчика бригады. Под вечер, во время дойки коров, женщины-доярки отказались пригнать телят с пастбища, потому что напугала какая-то змея. Над ними подшучивали рабочие, смеялся и я, затем оседлал кобылу по кличке Карта, пригнал телят. Так продолжалось около двух недель.
Однажды, заворачивая телков, объезжал старый терновый куст. Вдруг послышался какой-то резкий щелчок, Карта споткнулась, взвилась на дыбы, еле-еле удержался в седле. Обозвав кобылу дурой, осмотрелся: огромная змея, свистя и поднимая голову над полуметровой травой, уползала в терны. О случившемся рассказал колхозникам. По-разному реагировали люди, некоторые шутили: «У страха глаза велики», а два старика соглашались со мной, они видели раньше эту змею. Один из них сказал, что вступал в единоборство, полоснул её ручной косой.
В 1949 году я работал в Гуреевской школе. Трудно было с топливом, по договору с начальством конного завода решили в одном из базов нарезать кизяки для школы. Дело было в июне, в понедельник вместе с бригадиром табуна Сергеем Павловичем Куликовым и двенадцатью работниками решили начать работу. Вдруг в конюшне, на крыше, поднялся переполох, возбуждённо щебетали ласточки, громко кричали воробьи. Мы встали, чтобы посмотреть, что там происходит. Увидели грациозное длинное, гибкое тело огромной змеи, оно переливалось среди пучков камыша и хвороста, которыми была покрыта конюшня.
Помещение очень высокое, не достать ни вилами, ни косой. Тогда из загаты выдернули шестиметровый шест. Тем временем вся птичья кавалькада приближалась к помещению, где хранились хомуты, сёдла, зерно. Один из рабочих с вилами забрался на каптёрку, а шестом старался оторвать змею от крыши. Наконец показалась голова, прошипела, показывая раздвоенный язык. Вилами и шестом ударили по змеюке, по всей вероятности, перебили позвоночник. Под ликующие, негодующие крики воробьёв и ласточек змея рухнула на землю, раздался какой-то хлопок, напоминающий лопнувший надувной шар. Бронзовое брюхо змеи лопнуло от удара, около трёх десятков птичьих яиц и 18 голых птенцов вывалились оттуда. Измерили длину, получилось 2 метра 36 сантиметров.
После этого я написал в Ростовский зоопарк, оттуда пришёл ответ: «Интересно. Поймаете живого, шлите нам, будет большая благодарность от учёных».
Сегодня, спустя много лет, мне пришлось увидеть ещё один экземпляр, размер которого был не менее двух с половиной метров. Значит, водятся и в нашей местности змеи-гиганты.
КАТЬКА И ГУСИ
Дружбу животных одного вида часто наблюдаем в любом стаде. Но бывает товарищество между животными совсем разных видов и отрядов. Например, телёнок или корова пасутся с овцой, куда корова идёт, туда и овца, из сотен коров овца узнаёт только «свою». Это немудрено, потому как сказывается зимнее содержание животных на одном базу.
Хочется рассказать о дружбе особей, которая лишила животное возможности признать себя за того, кем оно является.
Много лет мы держали коз. Две или три я оставлял в зиму, летом кое-как для них накашивал сено косой. Со временем махать литовкой стало трудно, в 1983 году распродал коз и козлят. Осталась одна никому не нужная, зарезать не налегала рука. Коза была старая, только у меня она прожила 16 лет, ежегодно давала не менее килограмма тонковолокнистого пуха. Зимой её кормили отходами со стола.
Пришла весна, появилась зелень. Люди собрали овец и коз в стадо. Моя коза поднималась уже с трудом, в гурт её не пустил, бродила возле дома, срывала губами нежные стебельки, листочки трав, кое-как жевала. На беду оказалась скотной, в один прекрасный день привела чёрного козлёнка. Не было, как говорится, печали… Что с ним делать? Детёныш кричал, тыкался ртом в полупустое вымя, наверно, что-то перепадало, потому что хоть худенький, но продолжал жить.
Подкармливала козлёнка и хозяйка, он знал две матери. На зелени пасётся с козой, заслышав голос моей жены: «Катя! Катя!», стремглав мчится к кормилице. Недели через две после окота коза сдохла, козлёнок остался в одиночестве. Время — великий исцелитель, свою любовь и привязанность он отдал хозяйке, однако та не могла всё время, как родная мать, быть с ним. Козлёнок один от дома далеко не отходил, попасётся и лежит на солнышке.
На ночь водворяли в опустевший баз, рядом птичий двор, в котором днём бродили куры, вечером туда загоняли гусей. Куры - безалаберная птица, они козлёнку не приглянулись, зато понравились строгие гуси, его стали видеть лежащим и жующим жвачку среди гусят. Удивительно, гусак был строгий, злой, отгонял от своего стада телят, коров, бросался на детей, а козлёнка почему-то не трогал, во всяком случае, не бил крыльями.
Вообще гуси птица занятная. У каждого гусака обычно три супруги. К чужаку у них доверия нет, гусак защищает своё стадо от любых посягательств. Он никогда не зайдёт в птичник, если хоть одна из его гусынь замешкалась на улице. Разъярённый вожак способен и ущипнуть больно, и крылом сильно ударить обидчика.
Обычно козлёнка водворяли на баз, гусей отгоняли на луг. Однажды не заперли, он увязался за стадом, так и пропадал целыми днями, вечером возвращался домой. С тех пор почувствовал себя равноправным членом стаи, нашёл новую семью. Шло время, гусята оперились, их стали гонять на Сал, на речку увязался и козлёнок. Гуси плавают в воде, тот бродит по берегу. Первое время кричал, звал, пробовал заходить в воду, однако с плаванием ничего не получилось, остепенился и терпеливо ждал своих новых товарищей. Вечером шествовал вместе со стадом домой, усвоил голоса новых друзей, их призывные крики. Интересно было наблюдать, как гуси собираются к полёту. Резкий крик гусака, потом старых гусынь, птицы рассредоточиваются, раскрывают крылья. Но первым в полёт готов ринуться козлёнок. Наши домашние птицы высоко не летают, бегут, машут крыльями, летят метров 20–30, касаются земли, делают пробежку, вновь поднимаются. Среди этих звуков, пыли, поднятой белыми крыльями, чёрной молнией носится козлёнок, высоко подпрыгивая в воздух, крутя головой в разные стороны, воображая себя летящим.
Так и попасся с гусями всё лето. Осенью гуси иногда по 2–3 дня домой не приходили, не являлся и козлёнок, ночевал на берегу. Пойдешь к реке узнать, все ли живы, видно, как птицы плавают, а козлёнок имеет жалкий вид, мокрый, грязный чуть ли не до самой спины, бродит по самой кромке берега. Уже холодно, а без гусиного стада домой его не прогонишь.
Река покрылась льдом, гусей стали держать в саду, козлёнка закрыли в сарай, к зиме он покрылся густым пухом. Решили, пусть пока поживёт, соберём пух, там видно будет. В марте почесали и ахнули: одиннадцатимесячный козлёнок дал восемьсот граммов пуха, на два пуховых платка, не каждая взрослая коза даёт столько. Тут забастовала хозяйка: «Никуда не дену эту козочку, буду держать!»
По опыту знаю, что спорить с Марией Яковлевной бесполезно, махнул рукой, надеялся, что за зиму козлёнок забудет гусей, весной отправлю в стадо. Пришла весна 1984 года, хуторяне наняли пастуха для овец и коз, отвёл вечером в стадо свою козочку. Утром глядим — наша Катька опять лежит с гусями. Четыре раза отводил её к козам, полдня водил сам на верёвочке следом за козами. Как только отпущу, она, как чёрт от ладана, мчится от овечьего стада к своим гусям. Разозлился, стал держать на привязи.
В середине лета попробовал выпустить за двор на свободу, может, забыла, будет пастись сама. Не тут-то было, не наклонила головы к траве, ринулась искать среди многочисленных гусиных стад своих. Пришлось козу надолго лишить свободы. Скучно быть одной на базу, коза вольная скотина, нужно бегать, прыгать, играть, а не с кем. Когда войдёшь к ней, Катька становится на дыбы, на задних ногах делает 3–4 шага, чтобы, шутя, наперевес рогами, ринуться на человека.
Мой бесстрашный четырёхлетний внук Санька приезжает в гости, крикнет на ходу «здравствуйте», мчится поцеловать дворняжку Собольку, потом бежит играть к козе. Та встречает, стоя на задних ногах (в два раза выше внука), предлагает ему пободаться. Но он прибежал, чтобы покататься на козе, сделать это не так просто, минут через десять приползает весь в соломе и в козьем пуху.
Прошла ещё одна осень, потом зима. В начале марта этого года коза дала пуху 1200 граммов. Умоляющим голосом просит жена не резать Катьку, купить ей пару, чтобы привела себе подобных, потом пустить в стадо. Против этого предложения категорически восстал я. Знаю, заведи коз, потом трудно перевести, летом не зарежешь, потому что маленькие козлята, избавься осенью — обожди, пусть вырастет пух. Пока подрастёт пух, коза окотилась снова, получается нескончаемая карусель…
Катька стала яблоком раздора. Наконец, принято мудрое решение не покупать новых, не продавать, не резать. Наступила весна, потом лето этого года, коза опять в одиночестве, сызнова сделал попытку приобщить Катьку к козьему стаду, снова полный провал, коза опрометью бежала к гусям. Такое бывает и с дикими животными, взятыми малышами из обычной для них среды обитания. Выпущенные на волю взрослыми, они не могут привыкнуть к обществу себе подобных.
Сейчас конец октября. Вопрос с Катькой, кажется, решён в её пользу, хотя у меня есть веские доводы против. Во-первых, нет сена, во-вторых, дочери выросли, в платках, тем более, домотканых, не нуждаются, им подавай что-нибудь продуваемое, заграничное. Но аргумент Марии Яковлевны «жалко!» выше всех доводов. Если чисто по-человечески, я её понимаю, она заменила козлёнку родную мать и выходила Катьку.
НЕИСТРЕБИМОЕ ПЛЕМЯ
Веками человек борется с крысами, и этой войне не видно конца. В хуторе Гурееве крысы появились с момента организации совхоза, с 1967 года. За короткое время они заполонили все подворья, склады, кладовые, свинарники и птичники. Хоть и считается, что родиной крыс является Южный Китай, тропики, они прекрасно чувствуют себя на всех континентах, здоровы, бодры, с удовольствием живут и размножаются. Они универсальны! Не только всеядные, но и всёпожирающие твари могут съесть простыню, обувь, книгу, кожу, кости, кору деревьев. Они живучи, хорошо приспособлены к существованию в любых условиях.
Английский биолог Т. Кэнби писал: «Средний представитель этого вида грызунов способен взобраться по кирпичной стене, проплыть около километра и держаться на воде около трёх суток. Крыса легко прогрызает свинцовые трубы и шлакобетонные блоки. Если её спустить в унитаз, она выживет и может вернуться тем же путём. Если крыса упадёт с пятого этажа, то останется целой и невредимой. Эти грызуны невероятно быстро размножаются, за год у одной пары может быть 15 тысяч потомков».
Крысы способны доставать пищу оттуда, куда не пролезет голова. Бутыль с маслом может оказаться пустой, хотя в капроновой крышке прогрызено маленькое отверстие. Лишь исписанные хвостами следы говорят о том, что здесь разбойничали крысы. Они хвостами вытаскивали содержимое посуды, потом их облизывали.
Чем только не травят крыс, какие только не изобрели ловушки, иные — чудо технической мысли. Норы окуривают газом, заливают водой, керосином, выжигают огнемётами, заражают бактериями. Крысы временно уходят, чтобы потом возвратиться вновь. И пока им не видно конца.
Крысы очень подозрительны. Поставленного капкана у норы или просто брошенного кирпича они первое время, день–два, остерегаются, не лезут напролом, как это делают суслики или хори. Стараются загрести капкан землёй. Норы крыс не так ярко выражены, как у суслика, крысиную дыру не сразу и заметишь, загребают разным хламом.
Но главная опасность это перенос опасных заболеваний — чумы, тифа.
Крысы враги птиц, они организовывают ночные вылазки по гнёздам пернатых, воруют яйца. Пробираются в стаи уток и гусей, душат птенцов, уносят их в норы, забираются на деревья, поедают в гнёздах яйца и птенцов. У взрослых гусей выгрызают перепонки на лапах. Водяные крысы ловят утят прямо в воде.
Вот птицеферма совхоза «Восточный», вечер, птица загнана в помещение. До 21 часа включено электроосвещение, длинное здание птичника светится множеством окон. Иду вдоль, смотрю в окна. Размножившаяся орава крыс, не дожидаясь, пока потухнет свет, вышла на добычу. Шныряют туда-сюда, волоча длинные голые, покрытые редкими волосами, хвосты. Вплотную друг к другу сидят возле кормушек, уплетают зерно. Три крысы волокут к норе курицу, то ли павшую, то ли задушенную ими. Иные копошатся в гнёздах, отыскивая несобранные яйца, одна сидит возле разбитого яйца, пожирая вкусное содержимое, она прокусила скорлупу острыми зубами.
А вот цирковой номер! Крыса легла на спину, крепко обняв передними лапами яйцо, прижав его к груди, другая тащит её зубами за хвост к норе. Это уже коллективная транспортировка.
Когда есть вода, крысы много и долго пьют. Опустела секция птичника, отсюда сегодня отправили уток на сдачу, но тазок с водой стоит, рядом копошится куча крыс, корытца и не видно. Серая шевелящаяся масса с длинными омерзительными хвостами. Не вытерпел, просунул ствол ружья через разбитое стекло, стреляю, восемь крыс осталось лежать мёртвыми, много раненых поползло по норам.
У птичницы Е.И. Булыгиной, жившей там и работавшей, опоросилась свинья. Крысы объели поросятам уши. Временно перевели свиноматку с поросятами в другое помещение, здесь поставили большую сковороду с отравой. Сколько их подохло! Валялись на земле, торчали в стенах сарая, свисали хвосты дохлых крыс с камышовой крыши. Потом крысы узнали, что к чему, перестали трогать отравленную яичницу.
ЖЕСТОКОСТЬ
В балочке, берущей начало у самого высокого бугра, растет одинокая груша. Дерево невысокое, метра четыре, ствол корявый, потрескавшийся, неухоженный, ветви кривые, узловатые. Дерево старое, помню его более 35 лет, кажется, всегда было таким. Как попало сюда, неизвестно, поблизости нет населённых пунктов, овцеводческих точек, то ли человек посадил его, то ли птица занесла семя груши. Кругом пашня, не распаханной осталась лишь узкая, довольно глубокая балка. В летнюю жару, когда пожелтеют поля, дерево своей тёмно-зелёной кроной, выглядывающей из низины, радует взор, манит уставшего путника под листву. Приятно посидеть, полежать в тени, отдохнуть от жарких палящих лучей летнего солнца. Груша ежегодно обильно плодоносит, мелкие плоды вяжущие, когда созреют, приятны по вкусу, до некоторой степени утоляют жажду, которую всегда летом испытываешь в степи.
Грушу облюбовал под гнездовье степной орёл, царь наших птиц, неутомимый истребитель сусликов. Много лет он здесь гнездится, выводит потомство, ежегодно в апреле подновляет гнездо, оно достигло громадных размеров, около двух метров шириной. Вот один из них делает круг над поймой реки, заметил добычу, но сразу взять её не решается. Делает ещё круг, на мгновение как бы останавливается в воздухе и вдруг камнем падает на добычу.
Летом в зелёной листве гнезда почти не заметно, но когда опадет лист, чёрная копна сушняка, принесённого из лесопосадок, видна издали.
Три года назад появился на этом дереве новый постоялец. Плутовка сорока поселилась чуть ниже от орлиного гнезда. Она хитро мастерит постройку в виде шара, где только два отверстия, размером с донышко стакана, на влёт на вылет. В нужных местах вплетены твёрдые колючки, оберегающие яйца от враждебных недругов. Не знаю, как реагировал на это прилетавший орёл, но, видимо, вёрткую тараторку выгнать не сумел, они остались жить вместе на одном дереве. Сорока была спокойна, находясь под защитой грозной птицы, ни одна ворона теперь не посмела приблизиться, поживиться сорочьими яйцами. Орёл тоже привык к соседке, извлёк пользу: сорока своим стрекотанием оповещала о приближавшейся опасности.
Весной этого года я отправился осмотреть гнездовье. Листьев на груше не было, почки лопнули, клейкими зелёными, нежными крапинками на тёмном фоне кроны появилась новая листва. Сорока громким назойливым стрекотанием встретила собаку метров за 200 от дерева. Молодой пёс не обращал внимания на крики птицы. Тогда сорока метнулась в сторону дальних скирд, не прошло и минуты, как она возвратилась к собаке, а вверху, набирая высоту, распластав огромные крылья, делая мелкие круги, летал орёл.
Собака приблизилась к дереву метров на тридцать, когда орёл со свистом камнем упал на неё. От удара могучих когтей и крепкого клюва пёс взвизгнул, припал к земле, а когда защитник гнезда вновь начал с шумом набирать высоту, бросился ко мне и уже не отходил от ног. Я взошёл на возвышенное место, смотрю издали. В гнезде сидела орлица, подняв голову, привстала, увидев летающего молчаливого орла, приникла к гнезду ещё крепче.
В середине мая вновь наведался. После обильных дождей начался буйный рост зелени, листва груши надёжно спрятала жилище орла и сороки. Чтобы не пугать птиц, прилёг в некотором отдалении и стал наблюдать. Не выпуская из клюва какого-то жука, сорока стала стрекотать надо мной, вторая с добычей полетела прямо к гнезду. Пролетел орёл с сусликом, сел на край гнезда, в зарослях дерева поднялся писк голодного, прожорливого потомства. Только иногда было видно быстро поднимающуюся голову орла, его резкие движения, рвал добычу и бросал в жадно раскрытые рты птенцов.
— Растите! — подумал с удовлетворением, не спеша, пошёл домой.
Была первая декада июня, месяца степных трав и хлебов. Цвела горчица, ярко-жёлтый треугольник в 200 гектаров красиво выделялся среди зелёного моря остальных посевов и трав. На этом жёлтом поле, как мазок на полотне, выделялась верхняя часть груши, на которой гнездятся сорока и орёл.
Вдруг меня кольнуло что-то.… Несколько секунд стоял, как поражённый: крона груши уже не та, она какая-то однобокая. Ринулся к дереву, страшные догадки мелькали одна за другой: «Срубил ли кто, разорил гнёзда?» Оказалось хуже — обуглена, сожжена груша! Лишь её западная часть по-прежнему жила. Кто-то поджёг дерево, гнёзда. Висят железные хомуты, один даже с гайками, куски оцинкованных решёт от старых веялок, дужка ведра с куском жести, всё шло на строительство жилища для птенцов. Металл не сгорел…
Но самое главное тревожило меня — улетели выросшие птенцы? Когда это свершилось? Вижу, цепочка муравьёв движется куда-то вверх, часть снуёт под деревом. Присмотрелся внимательнее: на земле, в пожжённой траве лежал обглоданный череп с клювиком, меж ветвей близ центрального ствола, где копошились муравьи, увидел ещё один комочек выпавшего из гнезда птенца, но не долетевшего до земли. Значит, сгорели! «Ах, какая, жестокость», — повторял, возвращаясь на дорогу. Кто мог это сделать, взрослый, мальчишка?
Солнце спряталось за тучу, прогремел гром. Недалеко резко прокричал перепел, не «спать пора», и не «поть-полоть», а «вот беда!», потом гортанно «ва-ва», и опять «вот беда». Я оглянулся назад. Чёрная обугленная ветвь-рука с растопыренными сучьями-пальцами, как бы взывая о помощи, торчала в небо. Через дорогу пробежал суслик, поднимая шлейф пыли, привычно глянул на скирду, где всегда сторожил орёл, но его там не было. Не видно и сороки. Замолчали постоянные певцы степного неба жаворонки.
В этом районе орлы уже селиться не будут, а ведь в степях их почти не осталось.
Несколько дней спустя знакомый чабан досказал печальную историю орлиной семьи. Его выпаса находятся километрах в пяти от одинокой груши. Однажды на скирде соломы появились орлы. Сидят, и пусть сидят. Он пришёл с отарой на следующий день, орлы сидели неподвижно на том же месте. Подошел вплотную, взмахнул герлыгой, крикнул. Один орёл тяжело поднялся. «Наверное, молодой», — подумал чабан и оставил птиц в покое. В последние дни один орёл в одиночестве таскал сусликов, но второй не прикасался к ним. Через неделю чабан около скирды увидел труп птицы. Концы крыльев и хвост были опалены огнём.
«Как мог попасть в огонь орёл?», — думал чабан.
Значит, спасая птенцов, он не щадил своей жизни, бросался в огонь!
ГРУСТНО
Раньше Гуреев славился садами. Первый сад в хуторе был посажен перед войной, назывался он Подкопаевским, потому что садовником был старейший коммунист, красный партизан Гражданской войны Подкопаев Иван Степанович.
Наша ферма снабжала весь конный завод фруктами, пока на центральной усадьбе не стали плодоносить новые насаждения. После войны каждое лето здесь раскидывал палатки пионерский лагерь конного завода. Рядом река, тень, запах яблонь, в июле-августе ребята угощались вкусными яблоками и грушами. В самом Гурееве были высажены другие сады, соорудили сушильные печи. Несколько старух со сторожем заготавливали центнеры сухофруктов, которые потом выдавались в столовые отделений или нуждающимся рабочим.
Не стало садов, уничтожили, последние деревья корчевали в 1968 году. Пригнал главный агроном совхоза трактор «Беларусь», зацепили тросом шелковицу (тютину), которая кормила не одно поколение детворы вкусными полезными ягодами. Потанцевал колёсник на месте, не мог справиться с могучим деревом, не одолел и ДТ-75, пришедший на помощь. Тогда прибыл богатырь «Кировец», недавно появившийся в совхозе. Под торжествующие крики с выдернутыми корнями повержена шелковица.
Я задал вопрос:
— Что вы делаете?
Главный агроном ответил:
— Здесь будет парк культуры и отдыха.
— Ведь строят и в тайге целые города, но стараются меньше уничтожать насаждения, делают так, чтобы природа вписалась в жилой массив. Здесь парк, валить деревья — не сажать, чтобы выросло дерево, нужны годы.
— Мы лучше знаем, что делаем.
Как отрезал.
Было выкорчевано четыре десятка взрослых деревьев, вспахали. Попросили меня с учениками сделать разбивку на площади в четыре гектара. Растрассировал, выкопали ямы, закупили саженцы, посадили. Оказалось, что зря зарыли деревья и труды в землю: участок не огородили, не осталось ни одного деревца, поел скот. Через год на глубоко вспаханном участке уродилась густая, жирная, выше пояса человека, колючка с длинными пятисантиметровыми золотистыми иглами, крупными, как виноград, репьями. Ни пройти, ни проехать. Ругались женщины, выбирая репьи с коров, овец и коз.
— Это виноград? — спрашиваю директора и главного агронома.
— Новый сорт, с крючочками и цепочками, — шутили сановные остряки.
Третий год по собственной инициативе борется со злостными сорняками истопник совхозной бани П.И. Моргунов. Корчует лопатой, складывает в кучи, сжигает. Там, где красовались зелёные плодоносящие деревья, образовался пустырь.
САЛ В ОПАСНОСТИ
(1978 год)
Невелика наша река Сал, но как важна её роль в жизни людей и животных в полузасушливой и засушливой степи. Берёт своё начало Джурак-Сал в Калмыцкой АССР, где-то под Элистой. В Заветинском районе, близ бывшего хутора Тернового, он соединяется с Кара-Салом, в свою очередь принявшем в Шебалине воды Акшибая. Виляя и петляя, Сал доносит свои воды в Дон.
Величественную картину представляет Сал во время половодья после суровой и многоснежной зимы. Талые воды не вмещаются в русле реки, стоит скрежет льдин, несущихся к Дону. Крыги наползают друг на друга, создают заторы, река разливается, затопляя луга, балки. Раньше, правда, не каждый год, но Сал регулярно проносил весной свои воды, очищал русло. Во время жаркого лета уровень воды в реке поддерживали родники. За последние 20 лет разливов почти не стало, лёд на реке тает там же, где возник.
Сал мелеет на глазах одного поколения. Я родился на этой реке, провёл на ней детство, учился плавать, видел разливы. Сиживал на крыше сарая, следя за ледоходом, наблюдал, как льдина во время половодья унесла дедов амбар, стоявший, казалось, на высоком месте у берегов Сала.
Лет пятьдесят назад у мальчишек самым лучшим доказательством хорошего ныряльщика было прыгнуть с перил моста в речку, достать ил со дна. Недавно побывал там, где был мост. Сал обмелел, зарос камышом и осокой, нырять, доставая дно, не нужно, можно свободно перейти реку в обыкновенных сапогах.
В чём причина обмеления реки? Ясно, что дно Сала заилилось, большинство родников исчезло из-за отсутствия разливов рек.
Разливы… Многие рассказывают, раньше были зимы, морозы, снега, теперь этого нет, изменился климат. Метеорологи, в свою очередь, утверждают, что за последнее столетие среднегодовая температура и количество осадков не изменились, остались такими же. Конечно, год на год не приходится, выпадают годы засушливые, случаются с многочисленными осадками, бывают морозные и снежные зимы, бывают и бесснежные. Но среднее остаётся неизменным, такая же картина наблюдалась и раньше, сто-двести лет назад.
Почему за последние двадцать лет Сал не наполняется водой даже весной? Ведь в августе 1927 года от проливных дождей в бассейне Кара-Сала и Акшибая Сал наполнился водой, нёс копны сена, массу яблок, доски, брёвна сорванных мостов. В 1946 году было два ледохода, один в январе, второй в конце марта. В 1952-м — ещё одно половодье. В 1955 году снега было больше, чем в 1952 году, а половодья не было. Конечно, разлив до некоторой степени зависит от характера зимы, от того, дружное ли было таяние снега, на какой почве лежит снег, на талой, на мёрзлой, или вовсе на покрытой гололёдом.
Назову три основных причины отсутствия значительных разливов Сала.
Во-первых, распахивание целинных земель в бассейне реки и на её водоразделах. Пользование талыми водами для орошения полей необходимо. Снегозадержание, ежегодно проводимое зимой хозяйствами, помогает сохранить влагу на полях. Миллионы тонн вешней воды, без пользы сбегавшей весной в море, помогают человеку выращивать в полузасушливой зоне богатый урожай. Но всё должно иметь разумные пределы.
Во-вторых, прудовое хозяйство. Тоже важное и нужное для человека мероприятие, почти на всех значительных балках, благодаря наличию землеройной техники, сделаны пруды, на некоторых по две плотины. Вода, которая раньше сбегала по балкам в Сал, теперь остаётся на лето в водоёмах, приносит пользу людям. Беда в том, что многие пруды делаются примитивно: сделал бульдозер глухую перемычку на балке, и дело с концом, никакого водослива, водоотвода.
Большинство таких плотин вода весной смывает вместе с пахотным слоем в реку, насыпь изготавливают снова. Вершины больших и малых балок распаханы, пахотный слой ежегодно тысячами тонн смывается в реку. Раньше балки, особенно их водоразделы, были засажены тёрном. Взять хотя бы балку Терновую, теперь от насаждений осталось лишь название местности, та же участь постигла балки Яблочную, Остридную и другие. Безымянная балка, проходящая через Гуреев, была засажена пустырником, тополями, яблонями и грушами. Сейчас она превратилась в самом хуторе в овраг с обрывистыми краями.
И третья причина — строительство глухих плотин на самой реке способствовало заиливанию дна. Испокон веков, как селился рядом с Салом человек, существовали переправы, это были мосты, свободно пропускавшие излишек воды, способствовавшие течению. Строились водяные мельницы, регулирующие уровень воды в реке, но никто не воздвигал глухих плотин. Правда, в начале двадцатых годов перегородили Кара-Сал мощной, высокой плотиной со стоками воды, она так и осталась на своём месте, а река прорезала новое русло.
Что происходит в последние годы? От места слияния Джурака с Кара-Салом до села Дубовского 80 километров. На этом промежутке Сал перегораживался в 18 местах глухими плотинами, то есть через каждые пять километров, в результате река превратилась в цепь прудов. Задумает какой-нибудь огородник задержать воду, требует у управляющего: «Перегороди речку». Хотя на территории этого же огорода имеются глубокие места, где каждое лето может работать насос, орошая плантацию, всё равно сооружают перегородку. Обязательно следует запретить строить без ведома райисполкома на нашей реке плотины или какие-нибудь препятствия водотоку.
С каждым годом мелеет Сал, наша водная артерия, меньше в ней становится рыбы и раков. Если не предпринять настоящих мер, может случиться непоправимая беда — Сал пересохнет. Строительство глухих плотин должно рассматриваться как преступление перед родной природой. Борьба за чистоту и сохранность Сала должна стать общим делом.
ГОРДОСТЬ МАТЕРИ
Недавно на похороны ездили все пятеро — три сына и две дочери. Нужно отдать последнюю дань усопшему, постоять в горестном раздумье у могилы, последний раз посмотреть на черты лица человека, давшего им жизнь. Хотелось бы сказать: «Прости, отец». Но слов не находилось, ни в чём не виноваты, не о чем просить прощения. Осталось с сожалением сказать: «Эх, отец, отец, чужой ты нам человек». Пришлось у этой могилы впервые познакомиться с братьями по отцу, хоть и не запомнили их имён…
Мать на похороны бывшего мужа не поехала. Давно выплаканы слёзы за сорок лет вдовьей жизни. Сколько горя, забот, бессонных ночей придал ей этот человек, оставив одну с пятью детьми. Старшему Тимофею было 14 лет, Римме 11, Ивану семь, Василию три, а Райка в пелёнках. Обидно до слёз, что у других детей, оставшихся сиротами, отцы погибли на фронте, а она осталась вдовой при живом муже, дети сиротами при живом отце.
Не был её муж, Иосиф Стефанович Бояринев, на фронте. Уходил в эвакуацию с лошадьми военного конного завода за Волгу, там вёл «молодецкую» жизнь, а она, Агриппина Васильевна, оставалась с детьми на оккупированной врагами территории конзавода.
Немцы и румыны забрали всю живность, порезали домашнюю птицу, коров. Спасибо, жители догадались и сами побыстрее порезали свиней, у кого они были. Всё равно оккупанты требовали, искали: «Матка, сало, яйки, скоро давай!» Все думы о том, как быть, чем накормить завтра пятерых детей. Горе горькое!
А пьяные румыны задумали веселиться. Сгонят в одну хату женщин, заставляют петь весёлые русские песни, заведут патефон, поставят танцевальную пластинку:
— Танцуй, бабы!
Сами стоят с ремнями, кто не пляшет, того ремнём, тем концом, на котором пряжка.
— Веселей, живо! — орут, скалят зубы. У полуголодных женщин темно в глазах не только от слёз. Придёт домой Агриппина, упадёт на кровать вниз лицом, заголосит в полный голос: «Ой, Иосиф, Иосиф, как мне быть, что мне делать? Живой ли там, за Волгой, когда вернёшься?» Вслед за ней на разные голоса заплачут дети, поднимется, начинает их успокаивать.
Спасибо советским войскам, недолго были оккупанты на нашей территории. Под новый 1943 год пришли родные красноармейцы. Дожили до весны. Проснулись суслики, и старшие целыми днями с ведёрками, мокрые, грязные, промышляли сусликов для еды. Нужда жучит, нужда и учит.
Потом вернулись из-за Волги табуны. Воспрянула духом Агриппина Васильевна, вернулся живой и здоровый муж, отец детей, теперь будет легче, рабочий паёк дадут.
Недолгой была радость, понравилась Иосифу молоденькая, всегда накрашенная, накудрявленная Женька Москаленко. Ушёл жить к ней, потом уехал с хутора куда-то на Кубань заводить новую семью с молодой женой, подальше от родных пятерых детей, не видеть печальных глаз, жадных взоров, сопровождающих его, тихо шепчущих: «Папа».
Это сейчас можно спокойно воспитывать детей, кроме декретного отпуска дают год, а то полтора, на воспитание новорожденного, потом ясли, детсад, интернат с бесплатным питанием для многодетных семей. А тогда? Разрушена врагом страна...
В семье ни одного трудоспособного, сама, одна, куда идти работать, на огород? Тогда нужно оставлять всех на целый день без присмотра, куда девать грудного ребёнка? Пошла трудиться на самую низкооплачиваемую работу уборщицей в школу.
Хорошо учился старший сын Тимофей, сдал экзамены за четвёртый класс. Нужно было помогать семье, упросила начальство принять несовершеннолетнего сына на работу табунщиком. Потом и второклассница Римма стала работать сезонной рабочей на плантации летом, а зимой учиться.
Годы шли, подрастали меньшие, цеплялись на трактор к старшему брату, обучившемуся на курсах трактористов. Потом окончили Гуреевскую школу, отслужили в армии, тоже стали механизаторами в совхозе.
Тимофей Иосифович проработал на всех марках тракторов, получил Почётные грамоты, благодарности, работал на современном мощном тракторе К–700. В последнее время бригадир мехотряда.
Второй сын Иван — тракторист-машинист широкого профиля, лучший механизатор совхоза, каждое лето в уборку пересаживается на комбайн. Флаг трудовой славы часто поднимается в его честь, десятки ценных подарков, Похвальных грамот вручили за добросовестную работу.
Третий сын Василий лучший стогомётчик совхоза, неоднократный победитель соревнования, за доблестный труд награждён орденом Дружбы народов.
Старшая дочь Римма — бригадир овощеводческой бригады совхоза. Вышла замуж, супруг Анатолий Андреевич Савва, заслуженный работник совхоза, награждён медалью «За трудовую доблесть», долгое время трудится управляющим отделением №1.
К старости пришло спокойствие и зажиточность, живёт Агриппина Васильевна у младшей дочери Раисы, она экономист совхоза. Бабушка дружна с зятем. Власенко Николай Васильевич — скромный, трудолюбивый, работает водителем, награждён медалью «За трудовую доблесть», по итогам работы за 1986 год вручили Почётную грамоту райкома КПСС и ценный подарок.
Благодаря добросовестному труду, все дети Агриппины Васильевны живут в достатке, у всех пятерых есть личные автомашины последних марок. Гордится своими детьми А.В. Бояринева, много внуков, правнуков, хорошей стала жизнь.
Давно Агриппина Васильевна на пенсии, годы-скороходы быстротечны, как вода. Плохо видят глаза, быть может, повлияли слёзы, обильно пролитые в зрелые годы, дала последствия жизнь в постоянной заботе за судьбу детей. Время прошло-пролетело, но не бесследно, дети стали достойными гражданами.
Это стало возможно в нашей стране, где одинокой матери создали условия самой вырастить, выучить, воспитать достойными пятерых детей.
ПОДВИГ ЧАБАНА
Это было тридцать с лишним лет назад. В начале мая с давним товарищем, старшим чабаном Андреем Лукьянченко, сидели на пригорке под ласковыми лучами весеннего солнца, оба бывшие фронтовики, разговаривали о минувшей войне.
На склонах балки играли ягнята, потешно на них смотреть, будто по какой-то команде, разом срывались с места, стремительно неслись по обрыву. Стоило одному прыгнуть, как все повторяли движение. Создавалось впечатление, будто на молодой зелени травы извивается белая метелица. Кажется, все ягнята одинаковы, как и овцы, но это для неопытного глаза.
Сакманы уже соединили в отару, в ней около 800 маток и 1000 ягнят. Как несмышлёныш среди сотен овец находит мать, как овца распознаёт своё чадо? То в одном, то в другом конце отары раздаётся призывное блеяние маток. Ягнёнок, услыхав этот голос, срывается с игрища, с ответным душераздирающим криком мчится на зов матери, голос и запах — точные ориентиры для животного. Хороший чабан знает каждую овцу по внешнему виду.
Андрей Анисимович встал: «Время подкормить своих подопечных». Несколько раз крикнул: «Кузя! Кузя!» Из скопища играющих выскочил ягнёнок с грязноватой головой, побежал за чабаном. Тот ходил, что-то высматривая, вот герлыгой поймал овцу за ногу, ловко свалил, ягнёнок припал к полному вымени. Я спросил: «Что же она сама не кормит дитяти?» Чабан вздохнул: «Это не её ягнёнок, он сирота, их двойня». Крикнул: «Настя! Настя!»
Через минуту прибежала ярочка. Сироты, а вполне упитанные ягнята. Андрей Анисимович рассказал, что дома поил и сейчас потчует их коровьим молоком. Есть ещё семь двойняшек, которых нужно подкармливать, они от овец, переболевших маститом вымени, у некоторых один сосок, а поёнышей двое. Вот и приходится подкармливать, выбирать маток, у которых много молока, для чего нужно хорошо знать всю отару.
Для кого-то лишние хлопоты, но не для Лукьянченко, с любовью, как к детям, относится он к ягнятам. «Ещё неделю–две подкормить, потом не страшно, заживут сами и без молока», — сказал чабан, продолжая ходить по отаре со своими подопечными.
Подъехал на телеге старейший чабан Егор Леонтьевич Ченцов, всю свою долгую жизнь он провёл среди овец, водил по степям ещё помещичьи отары. Степенно прошёл по стаду, зорким взглядом окидывая овец и ягнят. Сказал: «Знаешь, Андрей, зоотехник режет одно ухо, ставя клеймо, а ты режь другое, ставь своё. Выбраковывай непригодных, а какие негожие, ты должен знать лучше любого специалиста. Только так создашь полноценную отару».
Уже садясь в телегу, сказал мне: «Беспокойный Андрей, заботливый. Будет из него хороший чабан». Эти слова старика оказались пророческими. Каким трудолюбивыми и неуёмным работником был в молодые годы Андрей Анисимович, таким остался на всю жизнь.
Вспоминается ещё один давний случай. В то время уголь для отопления квартир, школ, учреждений ещё не выдавали. Школе, например, выделяли какой-нибудь баз, где вырезали кизяки. У нас был конный завод, поэтому в большинстве своём кизяк имелся конский, от которого тепла мало. На весь конзавод лишь несколько овечьих базов, они разделялись по ленточкам с указанием, кому и где резать.
В августе наша школа заготавливала кизяки на скотском базу на Чиковой балке. Просушив, на волах (тракторов и машин в то время было мало) перевозили за 25 километров. Для школы, интерната, квартир учителей нужно было не менее 30 возов.
Однажды останавливается возле школы воловья возилка с овечьим кизяком. Послышался голос Лукьянченко: «Куда тут складывать топливо?» Я обрадовался и удивился, ещё бы, овечий кизяк ценился на вес угля. Никакого договора с Андреем Анисимовичем о помощи не было, он привёз сам. Я сказал, что сейчас напишем акт на вырезку, сушку и перевозку, по этому документу получит деньги в поссовете. Андрей Анисимович как-то лукаво, застенчиво улыбнулся: «Никаких денег не нужно, это я так. Слышал, школе нужно топливо, тут мне ехать от Лопатины в Гуреев, в лазарет. Кстати, обучаю молодых волов. Заодно погрузил топливо, попутно привёз вам, пусть наши ребятишки не мёрзнут».
Андрей Анисимович сказал «наши ребятишки», хотя ни у него, ни у меня в ту пору не было детей-школьников. Значит, под словом «наши» он подразумевал «советские», ради этих всех детей он сражался на фронтах Великой Отечественной войны. Бескорыстным, заботливым, трудолюбивым был Андрей Анисимович в молодые годы, таким остался на всю жизнь, заканчивая шестой десяток лет, связав свою жизнь с любимым занятием овцеводством.
Овца это ягнята, шерсть, мясо. В овцеводстве все кампании важны: и зимовка, и окот, и нагул, и осеменение, только повседневный труд даст, в конечном счёте, высокие показатели. От некоторых чабанов можно иногда услышать: наберусь терпения, хорошо проведу окотную кампанию, потом отдохну, погуляю. Ясно, что у такого чабана к отбивке падёт много ягнят. К сожалению, в овцеводстве трудится много «летунов», временщиков, которые работают по принципу — лишь бы день прошёл, ожидая получки.
Имеется ещё один тип старших чабанов — временщики, у них цель поработать годика три-четыре, накопить деньжат, купить машину или построить в городе дом. Работают неплохо, дерутся за каждую премиальную копейку, но главным для них является не любовь к своему делу, а пристрастие к наживе.
Настоящий животновод посвящает всю жизнь овцеводству, прикипает душой к отаре, находясь по какой-то причине с месяц в городе, скучает по степи. Такими качествами обладает старший чабан Андрей Анисимович Лукьянченко. За четыре десятилетия он досконально изучил овцу, технологию дела знает не хуже любого зоотехника, умеет поставить диагноз болезни лучше ветеринара. Так приятно слышать его спокойный, уверенный голос: «Ещё поработаем, дадим и шерсти, и мяса, и ягнотишек».
К воинским наградам стали прибавляться награждения за самоотверженный труд — медали и ордена. Избирался членом райкома партии, депутатом областного Совета депутатов трудящихся. За достигнутые успехи в развитии сельскохозяйственного производства в 1971 году правительство удостоило Андрея Анисимовича Лукьянченко самой высокой государственной награды, ему присвоено звание Героя Социалистического Труда.
ВСЕХ — ПОИМЁННО
Рассвет ещё далёк, только три часа ночи. Не спится, вышел во двор. В природе ничего не изменилось, те же звёзды на небе, та же луна, проклюнувшаяся через облако, деревья, посаженные мной, кажутся ниже… И пустота вокруг, не слышно ни собачьего брёха, ни петушиного крика. Кажется, что в мире ты один.
Вспомянул о военных годах. Не след забывать наши судьбы, нужно помнить всех поимённо. Расскажу лишь о троих моих земляках.
После войны утренние и вечерние зори я часто встречал с удочками на реке. Несколько вечеров наблюдал, как приходил из хутора высокий, худой, жилистый мужчина лет сорока. Под ярами косил траву, махал литовкой ловко, мастерски обходил кучугуры и кусты чернобыла.
Однажды в воскресенье у меня был хороший улов, много мелочи, две щучки, судак килограмма на два. Закинув жерлицы, стал варить в солдатском котелке уху, покрошил две картофелины, зелёного луку. Видя, что уха скоро будет готова, оставил огонь догорать под котелком, пошёл знакомиться с косарём.
Сосед оказался общительным и словоохотливым, скоро мы ели уху, ложка одна, но суп можно наливать в крышку бидончика. У косаря оказался кусок хлеба, кусочек сала и лук, разговорились. В то время больше обсуждали минувшую войну, которая «въелась каждому в печёнки», оставила много ран на теле и на сердце. И поведал Фёдор Иванович Волкодавов о трагической истории своей семьи.
Он из крестьян, весь крестьянский труд знает и любит. Раньше дети селян рано начинали работать с отцом в поле. Став взрослым, перебрался в Сталинград, трудился грузчиком, работал на заводе и в органах милиции. Была семья, жена, двое детей, сын и дочь. Хорошо жили, хотелось ещё лучше, так создан человек, что истинную оценку жизни даёт тогда, когда её не вернёшь.
Началась война, Фёдор ушёл в армию, семья осталась в городе. Осенью 1942 года, находясь в госпитале в городе Камышине, получил от сестры письмо, в котором сообщала — нет твоего дома, нет у тебя семьи.
Земляки рассказали, как это случилось. Во время очередного налёта бомба попала в дом, в котором жила семья. Когда прозвучал отбой, соседи и солдаты стали раскапывать кирпичи, отыскивая мёртвых, а также чудом оставшихся в живых. Первым попался восьмилетний сын Фёдора Ивановича. Он был мёртв. Потом откопали жену, она сидела в углу, как-то странно наклонившись вперёд, но была без головы. Мёртвой хваткой прижала к груди полуторагодовалую дочь Шуру, как будто старалась защитить её от всех ужасов войны. И защитила, девочка была жива, но контужена, женщины отмыли её от материнской крови. Шуру забрала тётя Анна Ивановна, сестра Фёдора, эвакуировалась с нею за Волгу.
После госпиталя Волкодавов комиссией был признан годным к нестроевой службе. В 1944 году команду нестроевиков направили на работу в военные конные заводы, так Фёдор Иванович попал в Гуреев. В город не вернулся, понравилось здесь, работает в полеводческой бригаде, женился. Забрал у сестры дочь Шуру, новая мать Стюра её жалеет, ухаживает и заботится, родную мать она не помнит.
Не одно лето я работал на скирдовании сена и соломы в конном заводе. Тогда стогомётов ещё не было, стога складывали вручную. Отличным скирдоправом был Ф.И. Волкодавов. Он вершил и забивал середину скирды так, что прошёл в чириках по верху — и их было видно, не утопают в сене, так плотно всё было подогнано. Ф.И. Волкодавов 32 года проработал в совхозе, был ветсанитаром, сейчас на пенсии. Ему 73 года, но всё равно трудится, плотничает на первой ферме совхоза, ремонтирует возилки, тележки, сани, делает и совсем новые. Своими руками построил дом.
Позавчера я сидел возле фермской мастерской с Фёдором Ивановичем на новой телеге, сделанной его руками. Добротная, прочная повозка, дубовые дрожины, дубовая подушка, прочный настил, всё взято болтами, оковано и проверено.
— Такая телега, — говорит Фёдор Иванович, — может прослужить в хозяйских руках полсотни лет.
И снова заворачивает разговор о своей неугасимой боли, о Сталинграде. Дочь окончила в Гурееве семилетку, ухала в Волгоград, работает на заводе, приходит на могилу к брату, матери, давшей и спасшей ей жизнь. А в отпуск приезжает в родной хутор к отцу Фёдору Ивановичу, матери Анастасии Ивановне, вырастивших и воспитавших её.
Я стал свидетелем судьбы ещё одного земляка. Около птицефермы встретился с животноводом совхоза Алексеем Ивановичем Жихаревым.
Вспомнили о войне. Он начинал воевать под Москвой, по боевому расчёту — первый номер пулемёта «Максим». Тяжёлым было оружие, с водой в кожухе установка весила 70 килограммов, иногда приходилось одному делать перебежки с этой махиной. Зима 1941–1942 года была лютая, сейчас достойно удивления, как можно на таком морозе подолгу лежать в снегу, жить в окопах. Именно в тех условиях наши земляки дали под Москвой по зубам немецкому зверю.
«Максим» Жихарева стоял на фланге роты, в коробках шесть лент.
Немец пошёл в контратаку, сначала танки, потом пехота, намного превосходящие силы. Всего 20 годков было пулемётчику, но военной грамотой овладеть успел, знал, что танки от пехоты далеко не оторвутся, начал отсекать вражеское продвижение средними очередями. Падают фигуры в маскхалатах. Два танка приостановились, движутся в направлении пулемётчика. Не заметил трассирующей пули, посланной в его сторону, это указатель огневой точки! Алексей в пылу боя внимания не обратил, тут подбегает второй номер, кричит:
— Мы засечены! Приказано переменить позицию.
Потом сам увидел, как фриц берёт «в вилку», один снаряд недолёт, второй перелёт. А он обозлился, танки идут, готов стрелять до последнего, но ребята оттолкнули вовремя. Не успели с пулемётом продвинуться вбок на метров на двадцать, как снаряд угодил в то место, где был расчёт.
Немцы посчитали, что огневая точка подавлена. Столбы снега, паров и пыли ещё не рассеялись над оборонявшимися. У Жихарева побежала струйками кровь по спине, почувствовал на морозе что-то горячее, понял, что ранен, но двигаться ещё мог, стал налаживать пулемёт.
— Ну, подходите ближе!
В полный рост шли гансы, и полную ленту в 250 патронов послал в них Жихарев. Попадали, корчатся.
— Москву хотели, гады?
Заложил ещё одну ленту, собрался ударить по смотровым щелям танка, но тот уже развернулся на пулемёт. Вовремя вступила в бой наша артиллерия, умелый батареец при повороте башни вогнал в уязвимое место бризантный снаряд, танк вспыхнул. Пехота немцев бросилась бежать, второму танку ничего не оставалось делать, как, пятясь, отступить, подставляя лоб нашим Т-34, которых командование бросило в образовавшуюся брешь.
Вот какую роль играли мгновения на фронте. Жихарев отказался отбыть в госпиталь, его представили к ордену Красной Звезды. Были опять бои, новые награды. В окрестностях Ржёва фрицы достали бойца всерьёз. После тяжёлого ранения эвакуировали с Ржёвского вокзала в госпиталь, в Кемеровскую область, в глубокий тыл. Лежал целых полгода, после выписки инвалид, списали для укрепления тыла в Дубовский конный завод №1.
Женился, воспитал семерых детей.
Жихарев положил между колен свои натруженные руки, опустил голову:
— Молодёжи трудно поверить в то, что нам пришлось перенести на фронте. Не дай Бог, и не приведи… Но начнётся снова заваруха, встану опять на защиту, только уже во главе своих сынов, их трое, будет любой армейский расчёт.
Расскажу ещё историю о моём земляке, жителе хутора Гуреев.
Осеменительный пункт овцесовхоза «Восточный» заканчивал работу. Начало её в два часа ночи, ибо к четырём часам утра нужно выпустить в рейс по фермам машину с подготовленным материалом. Наконец, техник вымыл инструменты, протёр спиртом, вложил в шкаф.
Опять пошли разноцветные круги перед глазами, что-то шевельнулось в голове остро и резко. Сел за стол, облокотившись левой рукой, несколько раз крепко провёл ладонью по лбу от виска до виска, закрыл глаза, опустил голову и замер, ожидая, когда пройдёт боль. Мелькнула мысль, что до завтрака нужно успеть сходить к водонапорной башне, вечером в двигателе пропала одна фаза, нужно починить. Но боль затягивалась дольше, чем обычно, такое бывает перед переменой погоды, со сменой атмосферного давления, сегодня ещё от недосыпания, почти два месяца работает и днём, и ночью.
Любому фронтовику памятен каждый бой, некоторые события оставляют свои несмываемые отметины на теле. Старые раны дают о себе знать, болят и ломят к непогоде, у одних саднят уже несуществующие раздробленные пальцы рук, у других ноют ампутированные ноги. Боль от ранения навечно вошла в центр всех жизненных процессов человека. У Ивана Михайловича Дулимова война расписалась, сделала автограф в голове, в мозгу.
В 1943 году семнадцатилетним парнем Иван Дулимов был призван в армию Дубовским районным военкоматом. Тогда наши войска начали шествие на Запад, освобождая свою землю от временной оккупации. Прошло несколько месяцев в запасном полку, где молодежь обучали огневой, тактической и строевой подготовке. Из Ельни, что на Смоленщине, Дулимов с новым пополнением попадает в 71-й полк 24-й дивизии 2-й гвардейской армии.
Шли бои за последние районы Советской земли, за город Шауляй, другие города и деревни Литвы. В пасмурный день 16 января 1945 года наши войска вели наступление. Цепи автоматчиков, среди которых был Дулимов, выдвинулись из леска на открытое поле. По заранее пристрелянным площадям немцами вёлся сильный миномётный огонь. Скрип шестиствольных миномётов слился с разрывами.
Сильный удар в голову свалил Ивана. Известно каждому солдату, что быть раненым лучше при наступлении, чем в отходе. Дальше медсанбат, ППГ (полевой пересыльный госпиталь), эвакуация тяжелораненых в глубокий тыл. Очутился боец в городе Кирове. Рентген показал, что осколок мины, пробив кость черепа, застрял в голове, вытащить хирурги не решались. Четыре месяца Иван пролежал в госпитале, здесь встретил радостный День Победы. Военно-медицинской комиссией Дулимов был признан инвалидом 2 группы, демобилизован из рядов Советской армии с перекомиссией через каждые шесть месяцев.
Награждён орденом Отечественной войны I степени.
Вернулся в родные края, нужно работать, восстанавливать конный завод. В 1947 году женился, родились дети, два сына, две дочери. Рабочих рук не хватало, поступил работать табунщиком, чабаном, затем послали на курсы техников-осеменаторов, так и проработал на этом посту фронтовик уже четверть века.
Собираются дети в отцовский дом, теперь уже с полным достатком, привозят внуков.
А Иван Михайлович по крестьянской благородной привычке продолжает трудиться и на пенсии. Часто бывал на медицинских комиссиях, перекомиссиях, много снимков было сделано рентгеном. Крутят врачи так и эдак. Удивляются: «Если остался жив, то должен быть ненормальным, а он работает». Но оперировать, залезать в святая святых, в головной мозг, не решаются. Последние годы уже и на комиссию не вызывают.
В истории болезни записано: «Инородное тело в мозгу. Инвалид 2 группы». А это «инородное тело» острой болью напоминает о том, что в мире существуют войны, уносящие миллионы человеческих жизней, делающие людей калеками.
Долго ты шёл, солдат, тяжёл и опасен был путь. Смерть все 24 часа в сутки, от первой до последней минуты, подстерегала в окопе, на огневом рубеже, в атаке и в походной колонне. Когда бодрствовал, и когда спал. Немало могильных холмов своих товарищей оставил за собой. Душа разрывалась, когда друга не мог даже похоронить.
Война — это каждодневная изнуряющая работа, постоянное напряжение мышц и нервов. Недели, проведённые в снегу, в грязи, перепады от иссушающей жары до пронизывающего холода.
Первый справа: лейтенант И.Л. Самсонов, Польша, 1945
Ты шёл, солдат, не придерживаясь календарей, не зная числа и названия дат, по своей русской, советской земле. Мок под дождём, чаще сушили солнце и ветер, чем пламя костра. Деревенело от стужи тело, согревался нежарким махорочным дымком, раскуривал цигарку напополам с безотказным дружком. Много путей осталось позади, шёл больше без дорог по степям, пескам, болотам и лесам.
Сколько тысяч тонн ты перевернул земли, копая окопы лёжа, с колена, в полный профиль, ходы сообщения, блиндажи, закапывая орудия, танки, машины, потому что война — это самый тяжёлый, сверхчеловеческий труд. 60–70 километровые суточные переходы с полной солдатской выкладкой. Ты шёл, когда уже казалось, что больше не способен сделать и шагу. Не спал по многу суток, тебе снились сны в походной колонне, а ноги шли.
Ты помнишь весь свой путь, пройденный потом и кровью.
х. Гуреев, 1970–1987 гг. И.Самсонов
|
