Анатолий проснулся рано. За окном июньское солнышко едва-едва поднялось над крышами соседних куреней.
Жена проворчала:
- Толик, ну чего ты встал ни свет, ни заря? Еще дети даже спят…
- Да дела же у меня сегодня важные. Гости, Танюша, приезжают. Я тебе вчера говорил…
По пути в летнюю кухню, он бросил:
- Спи, я сам управлюсь!
Это миролюбивое замечание почему-то вызвало негативную реакцию у жены:
- Знаю я это «сам». Вчера приплёлся со звездами. Опять с Хорём да с Есаулом, небось, на Чиру сидели?!
Анатолий, едва сдерживая себя, как можно спокойнее проговорил:
- Таня, да, я был с Хорём. Мы изучали сегодняшний маршрут. А Есаула с нами не было вообще. Ну и выпили мы с Василием всего бутылочку портвейна.
- Оё-ё-ёй! Знаю я вашу бутылочку!
- Ну что ты с утра заводишься? Перестань! Лучше детей подготовь к садику. Я их по пути на работу отведу…
Анатолий (станичные клички Нилович, Министр культуры) встал в такую рань не случайно. Сегодня в станицу по пути в Волгоград к нему приезжает мэр болгарского города Плевен Борис. Они с ним познакомились во время теплоходного круизе по Волге. Борис был на теплоходе «Александр Пушкин» с коллегами-мэрами различных болгарских городов, а Анатолий со своей женой Татьяной. Она работала товароведом в местном райпо, путевку ей выдали «за отличные показатели в труде, активное участие в общественной жизни».
- Татьяна у меня, как вы знаете, голосистая, хорошо поет в хоре, - объяснил Анатолий своим товарищам фразу «за активное участие в общественной жизни».
О том, что у Татьяны голос что надо, все друзья Ниловича знали прекрасно. Стоило кому-нибудь из них появиться в калитке их двора, как тут же раздавался звонкий голос хозяйки:
- Толик, выходи! Опять друг твой Журналист заявился. Чего тебе дома не сидится?- обратилась она к вошедшему.
- Таня, ну, во-первых, здравствуй! А, во-вторых, я по делу.
- Знаю я ваши дела! В магазин, да в лесополку или в Козлову рощу! (Рощу станичники называли по имени председателя местного сельсовета, по инициативе которого на берегу Чира и была она высажена десять лет назад.)
- Таня, успокойся.- Анатолий, уже одетый соответствующим образом, с черной папкой в руке выходил из дома. – Интервью у меня с Журналистом. А тема - культура на уборке урожая.
- Тю, интервью. А чего это тут, дома? На работе что-ли места мало?
- Да мы сейчас едем на выездной семинар в колхоз Ленина. По пути я наговорю ему на магнитофон о наших планах по культурному обслуживанию тружеников полей, - с пафосом проговорил Нилович. (Эту кличку ему дали коллеги по райисполкому в честь министра культуры страны Петра Ниловича Демичева, занявшего этот пост после скоропостижной смерти казалось бы бессменной Екатерины Алексеевны Фурцевой).
- Ты наговоришь, ты наговоришь! - Татьяна всё никак не могла успокоиться. – Гляди – засветло со своего семинара приезжай. Поливать огород надо. А то весной после такого семинара в полночь заявился.
- Ну, начались воспоминания…, - пробурчал Нилович. – Пошли, Есаул. Вон, уже машина подъезжает…
Карьерному росту Анатолия способствовали два человеческих фактора: редактор газеты и заведующий районо. Анатолий работал в районной газете зав. отделом писем, заканчивал филологический факультет Ростовского университета, был в хороших отношениях с районным начальством. Словом, подавал надежды. А редактор (инвалид войны, пенсионер, имеющий заочное партийное образование) видел в нем прямую угрозу своему безбедному существованию. Второй фактор – сосед по двухквартирному дому, зав. районным отделом образования – энергичный, толковый организатор, вхожий и к председателю райисполкома, и к первому секретарю райкома партии. Он перед Новым годом зашел к Анатолию в обеденный перерыв (Татьяна на обед домой не ходила) и предложил своему соседу должность зав. отделом культуры.
- Я с предриком уже обговорил этот вопрос. Согласие есть. Первый в курсе. Району нужен новый… э-э-э… министр культуры. Нынешняя зав. отделом уже изжила себя, идет по проторенной дорожке, кроме агитбригад и смотров самодеятельности ничего не знает. Думай, но советую согласиться…
А в феврале Анатолий уже вошел в приемную, где по левую сторону была его дверь, а по правую – зав. районо. «И тут мы соседи!» - весело подумал Анатолий, осторожно открывая двойную дверь своего нового кабинета. Секретарша, улыбнувшись на все 32 зуба, поправив свою пышную белокурую прическу, пропела:
- Вам кофе или чая?
Новый зав. отделом, еще не вошедший в свою должность, и никогда не имевший отдельного кабинета, вначале оробел, а затем начальствующим голосом произнес отчужденно:
- Я Вам попозже сообщу!
А в это ясное, безоблачное утро в кабинете начальника отдела культуры собрались его друзья.
- Ко мне никого не пускать! – предупредил Министр культуры свою миловидную секретаршу (предмет постоянных обвинений жены). - Совещание до 9.00.
- Я собрал вас сюда, чтобы сообщить… э-э-э… приятную новость, - начал Анатолий свою речь.
Он рассказал о приезде болгарского гостя – мэра Плевена Бориса. Едет он на своей машине, один. Сутки пробудет в станице и надо его обеспечить соответствующей культурной программой.
- Мы вчера с Васей проехали по намечаемому маршруту. Предлагаю побывать сначала на «Золотых песках», искупаться там, покушать немного, потом перебраться на родник, плотно пообедать, а закончить сегодняшний день где-нибудь на Чиру. А завтра Бориса проводим в город-герой…
- А во сколько ожидается прибытие гостя? – спросил корреспондент районной газеты (он же Есаул, он же Журналист).
- Как говорит наш предрик, в районе 12 дня, - пояснил Нилович.
Инструктор орготдела райкома партии (станичная кличка Коша), сидевший по правую руку от Анатолия, был в летней рубашке с длинными рукавами и в бардовом галстуке:
- С милицией проблем не будет?
Василий, сотрудник районного отдела внутренних дел (станичная кличка Хорь, главный враг Татьяны, жены Анатолия) пришел на совещание в летней милицейской форме, без кителя:
- Это я беру на себя. Кому надо, в курсе…
В самом конце стола скромно восседал Николай (станичные клички Волох, Директор автомагазина)– водитель автофургона райпо (один из личных врагов Татьяны). Журналист был с фотоаппаратом. Все они дружили с Анатолием еще с той поры, когда он работал в районной газете. Мама Николая – Нина Карповна – еще в начале 60-х пришла в газету машинисткой. И Коля с детства частенько захаживал в редакцию, знал всех газетчиков.
- Есаул, у тебя пленки хватит? – спросил Анатолий.
- Одна в фотоаппарате, запасная здесь, - Корреспондент похлопал по карману рубашки. – 70 кадров – я думаю, хватит на всё.
Коля, ты сегодня у нас будешь штурманом. Сядешь рядом с водилой, - попросил Нилович Директора автомагазина. – Ты же все места знаешь?
Тот обиделся:
- Я, в отличие от некоторых, - он скосил глаза в сторону Есаула и Ниловича, - из местных буду. Каждый бугорок, каждый кустик знаю…
- А с кем это ты каждый кустик изучал? – ехидно спросил Есаул, стоя у широкого окна. Из него открывался хороший вид на центральную станичную площадь. Прямо напротив райисполкома строился новый дворец культуры. На деревянном заборе, ограждавшем стройку, краснел транспарант «Юбилею Октября – достойную встречу!». По бокам желтой краской были выведены цифры «1917», «1977».
- Ну, ладно вам. Что вы как дети, - успокоил всех Анатолий.
-Так, вроде бы всё. - Инструктор райкома всё утро пытался взять бразды правления в свои руки.
- Да-да. Тут нам делать больше нечего. – Начальник отдела культуры закрыл блокнот, где у него было расписана программа пребывания болгарского гостя. – Едем на вокзал. Там будем ждать Бориса. Коля, ты садишься с ним рядом, и мы погоним машину Бориса к вам на автобазу. Там ставим её в бокс, а сами пересаживаемся в наш «уазик»…
«Уазик» отдела культуры был хорошо известен определенному кругу лиц станицы. Имея стандартный вид снаружи, он был достаточно комфортабелен внутри. Все сиденья были обшиты мягкими цимлянскими коврами. Сразу за водительской кабинкой стоял откидной столик. Под ним умещался небольшой бар, в котором всегда были рюмки, вилки, ложки и другой столовый сервиз. Этим мини-автобусом пользовались ответственные лица района, когда надо было вывезти гостей за станицу, на дружеский пикничок.
Борис был больше похож на еврея, чем на болгарина. Темные, кучерявые волосы, смуглое лицо, коренастого телосложения, возрастом чуть больше 30 лет – таким он предстал перед станичниками. Все крепко обнялись с ним.
- Здравейте! Здравейте! – повторял Борис.
Журналист обратил внимание, как гость с сильнейшим акцентом говорит по-русски, тщательно подбирая каждое слово. Об этом он сказал Анатолию.
- Ничего, это до первой рюмочки, - рассмеялся тот.
Гость прибыл на чешской «шкоде». Таких машин в станице не было. Все с интересом разглядывали заграничное чудо.
«Золотыми песками» в станице называли берег Чира, изогнутый, словно турецкий ятаган. Он раскинулся за сосновыми посадками в километрах пяти к западу от станицы. Здесь редко кто бывал. А места – наикрасивейшие. Высокий берег засажен сосной, узкая стёжка к воде, извиваясь между зарослями хвороста и камыша, выходила на песчаный берег. Место здесь довольно глубокое, вода – чистейшая, как и мельчайший песок почти белого цвета. Все купались с удовольствием и долго. Лежали под июньским солнцем, принимали загар. Борис рассказывал о болгарских золотых песках на берегу Черного моря и нахваливал чирские пески.
- А вообще Плевен - большой город? – спросил Николай.
- А сколько живет в вашем… городе? – переспросил Борис
- У казаков населенные пункты называются хуторами, станицами и городами. В нашей станице живет около десяти тысяч человек, - с расстановкой, четко ответил Анатолий.
- Тогда в Плевене больше в раз десять, - улыбнувшись, ответил Борис. Он рассказал, что раньше город русские назывался Плевна. Его жители хранят историю русско-турецкой освободительной войны 1877−1878 годов. Русские братушки осадили Плевну, где находился гарнизон Осман-паши. В течение почти полугода русские не раз предпринимали кровопролитные атаки. Но турки держались. В конце концов они сдались на милость победителя. В плен попало сразу 40 тысяч турок. В Плевне есть Скобелевский парк, названный в честь знаменитого русского генерала…
Есаул фотографировал компанию с различных точек, стараясь, чтобы в кадр попадали и вода, и песок, и часть кустарника, ну и, конечно, все участники пикника.
Внезапно на высоком берегу резко завизжали тормоза. Из зеленого «уазика» вышли двое мужчин в форме лесников. Старший по возрасту крикнул:
- Можно кого-нибудь на минуточку?
Коша приказал Васе:
- Мент, иди. Разберись!
Хорь накинул на голое тело рубашку с лейтенантскими погонами. Его не было минут десять. Он то сбегал вниз по дорожке, рылся в своей одежде, то вновь поднимался на берег, что-то показывал прибывшим. Те разводили руками и твёрдо указывали рукой в сторону станицы.
Потом Вася со смущенной улыбкой вернулся к отдыхающим:
- Надо уезжать. Я совсем забыл. Через полчаса будут опылять лес. От какой-то заразы. самолет уже летает над соседним лесничеством. Сщас будет тут.
Журналист возмутился:
- Вот ты м…к, Вася! О чем ты забыл? О том, что будут опылять? Вам там, в райотдел, небось, заранее прислали ориентировку?
- Ориентировки, мой дорогой казачок, присылают на преступников, - блеснул ментовскими знаниями Министр культуры,- а им должна прийти телефонограмма. Так же, Василий?
- Да, вчера говорили на разводе, а я пропустил мимо ушей…
- Ну и что нам делать? – спросил Коша.
- Сматывать удочки надо, - по простому подытожил Коля.
- Борис, нам надо уезжать отсюда, - Анатолий извинился перед своим гостем. Руками изобразил что-то похожее на самолет. – Обрабатывать деревья будет… аэроплан.
Анатолий иногда разговаривал с Борисом, словно с ребенком.
- Благодаря… Я понял. Давно… - одобрительно проговорил Борис, но головой кивнул отрицательно. Это манера болгарина вызывала вначале улыбку у станичников, но потом они привыкли к этому. Так в Болгарии принято: если надо сказать «Да!», то головой кивают слева направо, если «Нет», то сверху вниз.
Журналист с великим сожалением начал закрывать только что початую бутылку вина. Во всех компаниях ему почему-то доставалась роль виночерпия.
Через полчаса их «уазик» уже выезжал на самую длинную станичную улицу Кузнецова, ведущую к роднику. До этого они немного поколесили по станице, показывая гостю немногочисленные достопримечательности. Проехали по улице Советской, где солидную территорию занимал Дом культуры в здании бывшего магазина купца Парамонова, Свято-Никольский храм, в котором расположился склад райпо. Коша, как будущий историк, студент Ростовского университета, со знанием дела рассказывал гостю, да и своим друзьям об истории райцентра. Станица ведет свое начало от одноименного хутора, который начал заселяться на реке Чир с 1744 года.
- Так что нам уже больше 230 лет, - с гордостью добавил Анатолий. – Основное население – казаки. До революции, ты, Борис, знаешь, о какой революции я говорю (Болгарин опять покачал головой слева направо), в станице правил атаман. Ну, это как ты в своем Плевене…
Все рассмеялись столь интересному сравнению.
- Мэр-атаман, - воскликнул Есаул. - Надо бы за это не забыть выпить!
Анатолий между тем продолжал:
- Жили бедно. Казаки скот и овец гоняли на продажу в Царицын и Урюпинск. Царицын – это тот город, куда ты едешь. Потом его назвали Сталинградом, а сейчас – город-герой Волгоград.
- Сталинград… помнят все… в Болгарии, - откликнулся Борис.
- А это бывшая паровая мельница, - показал Анатолий на двухэтажное кирпичное здание, выкрашенное в желто-белый цвет, приютившееся напротив громадных корпусов нового элеватора. – Ведь казаки главным образом занимались хлебопашеством. Урожаи редко когда достигали семи центнеров с гектара, товарного хлеба производилось мало, его намолачивали в основном зажиточные казаки. Вот они и сдавали его известному ростовскому купцу Парамонову, который и построил в станице мельницу.
- Про этого легендарного Парамонова и его сыновей нам рассказывал преподаватель Бусленко, - вступил в разговор Журналист.
- О-о! А ты откуда Николая Ивановича знаешь? – спросил Инструктор. – Он у нас в университете преподает…
- Так он и у нас в высшей партшколе работает преподавателем, – пояснил Журналист. – Мы с моим сокурсником как-то пригласили Николая Ивановича на ростовскую набережную в бар…
- Небось, перед сессией… - съязвил Николай.
- Ну а то как же! – воскликнул Министр. – Так все студенты делают!
- Да ладно вам, - незлобиво пробурчал Журналист. – Так вот: отец семейства Парамоновых - Елпидифор - выходец из станицы Нижне-Чирской. Капиталы нажил немалые, только на 900 тысяч скупил шахт и рудников по донской земле.
- Да откуда ты всё это знаешь? – опять ревниво спросил Коша.
- Вы же перебиваете меня! Николай Иванович Бусленко пишет историю Ростова, и нам рассказывал.
- А сидели мы на набережной, в баре, недалеко от парамоновских складов. По словам Николая Ивановича, они были построены отцом - Парамоновым еще в начале ХХ века и прекрасно сохранились, как и мельница в нашей станице.
- А что вы хотели, товарищи? – воскликнул Коша. – Строили на века!
- У старого Парамонова была два сына – Петр и Николай, - продолжал Журналист. - Старший пошел по стопам отца – стал заниматься торговым делами, а младший после окончания Киевского университета построил крупную шахту, но стал вольнодумцем, помогал революционерам, арестовывался… Старый Елпидифор помер в начале нынешнего века, а его сыновья не стали делить имущество, а организовали товарищество «Парамонов и К». Они были среди богатейших людей Ростова, воротилы многих дел, и особенно мукомольных, на берегу Дона воздвиглась пятиэтажная мельница братьев Парамоновых, оборудованная по новейшему слову. А парамоновский особняк на Пушкинской, известный всему Ростову, был как дворец или даже как замок, за высоким каменным забором. Самой удивительное, что Николай Парамонов в своем издательстве выпускал и марксистскую, и эсеровскую, и просто либеральную литературу. Книги Парамонов издавал дешевые, от одной до 12 копеек. Издательское дело он поставил с купеческим размахом. К началу революции капитал Парамоновых составлял 22 миллиона рублей…
- И что же с ними случилось? – спросил Борис, который с интересом слушал Журналиста.
- Как нам рассказывал Коля Бусленко, в 20-м году Парамоновы на белом пароходе «Принцип» отплыли из Новороссийска в Турцию. В Россию они никогда больше не вернулись. И с донской землей больше никогда не встретились…
- Есаул, ты такие истории рассказываешь, что аж выпить захотелось, - воскликнул Хорь, пересевший после «Золотых песков» на переднем сиденье «уазика».
- Кто о чём, а голый о бане… Вася, потерпи! – махнул рукой Министр.
По пути компания заехала на «хитрый» рынок, закупила свежих огурцов, выращенных в теплицах местными татарами, соленой капусты, в столовой приобрели обжаренных с двух сторон отбивных (Анатолий заранее заказывал десять штук), цыплят-табака, винегрет, блок болгарских сигарет «Родопи».
Родник пробился из-под земли при строительстве второй ветки железной дороги «Сталинград-Харьков» в конце пятидесятых годов. Сделал он это самостоятельно или ему помогли строители – доподлинно неизвестно. С тех пор, несмотря на частые засухи, малоснежные зимы родник не иссякал, а радовал всех холодной ключевой водой. Вокруг выросли клены, тополя, березки, неизменный спутник степи – карагач, дикий тёрн. Располагался он на пути из станицы в старинный казачий хутор, раскинувшийся на березу речки с поэтическим именем Березка. И сюда заезжали те, у кого был транспорт. В основном это были представители местной элиты.
Умывшись почти ледяной водой, все расселись на ковер вокруг импровизированного стола. Сидели по-мусульмански, поджав под себя ноги.
- Мы, болгары, 300 лет были под турецким игом, - сказал Борис с диким акцентом, но все его поняли.- Многие так и теперь сидят…
- Да, мы русские, тоже побывали под игом. Монголо-татарским, - поддержал разговор Коша.
Есаул встрял:
- Русские сами освободились из-под ига, и братьям-болгарам потом помогли. Из под Османии уйти…
- Да, это так! – Борис вскочил на ноги. – И в Болгарии каждый знает об этом. Мой город Плевна … есть памятник русским богатырям. Я поднимаю тост – за русских освободителей! За братушек! За дружба!
Ещё не раз виночерпий-казак бегал к роднику, где охлаждалось спиртное. Три бутылки болгарского коньяка «Плиски» не хватило и шофер «уазика» вместе с Хорём мотались в станицу за ещё двумя бутылками. Теперь уже водки.
Стемнело что-то подозрительно быстро. Никто, естественно, к Чиру не поехал.
Есаул с Министром дважды отходили в сторонку от компании. Рядом с родником была обширная поляна, окруженная клёнами, вербами, белоствольными тополями и карагачем.
- Меня вчера предрик спрашивал о сценарии на ноябрьскую демонстрацию – начал без предисловий Министр. - Как там у нас дело идет?
- Я взял в библиотеке книжки, пишу сценарий - ответил Журналист.- Ты же помнишь, что я тоже в вашей системе когда-то работал. И заведующая библиотекой Юлия Захаровна всё сделала, чтобы помочь мне. Она попросила Любу, зав. читальным залом, найти все по этой теме.
- Люба - симпатичная девочка, - протянул Анатолий.
- Не только симпатичная, но и умная. Молодой специалист, а взялась за дело сразу и основательно. Так вот - по моим соображениям, демонстрация должна состоять … из «картинок». По одной – на каждое десятилетие. Ну, например, гражданская война. Звучит песня «Тачанка-ростовчанка». На площади появляется тройка, запряженная в эту тачанку. Её сопровождают конники. 30-е годы – звучит песня «Прокати нас, Петруша, на тракторе». Дикторы рассказывают о коллективизации в районе…Трактор, кажется, есть в Сельхозтехнике… 40-е годы – война, восстановление разрушенного…
- Погоди. Я все понял. Об этом мы с тобой покалякаем после отъезда, м-м-мм, гостя. А сейчас главное - фабулу набросать, чтобы показать предрику и секретарю райкома по идеологии. Кстати, тоже спрашивал про сценарий. А подробностями, текстом для дикторов – это уже потом все будет обрастать… Учти, гонорар я плачу сразу!
- Да что ты, Анатоль! И сколько же?
- 12 рублей…
- И это всё?
- Мой дорогой Есаул! А вот это (Министр раскинул руки, указывая на импровизированный стол), за счёт чего организовано? Я же не купец Парамонов! Я наскрёб деньжат, в том числе взял и из сценарного гонорара …
- Да, ладно – не кипятись…. Что я – не понимаю…
Коша и Хорь подошли к ним. Видно было, что Василий уже изрядно приложился к рюмке.
- Есть предложение, поражающее своей новизной – спеть для болгарского гостя казачьи песни.
Журналист и Министр тут же поддержали эту идею.
Над зарослями, окружавшими живительный родник, разнеслось:
Из-за леса, леса копия мечей
Едет сотня казаков-усачей…
Песню заводил и вёл Анатолий. На всех гулянках он непременно затягивал эту старинную казачью песню, слова которой он выучил у своего отца.
Затем Журналист и Коля старательно выводили:
Прощай, девчонка, молодая,
Прощай любимый хуторок…
Инструктор райкома, обняв рукой Бориса, затянул бодрым голосом:
Любо, братцы, любо
Любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить…
Болгарин пытался подпевать. И это ему удавалось, особенно часто повторяющиеся куплеты.
Вася, хотя и жил в станице давно, казачьих песен не знал. Зато он любил в глубоком подпитии читать стихи Есенина. Вот и сейчас затянул с надрывом:
Сумасшедшая, бешеная кровавая муть!
Что ты? Смерть? Иль исцеленье калекам?
Проведите, проведите меня к нему,
Я хочу видеть этого человека!
Борис спросил у Министра:
- О ком он… это?
- Вася читает отрывок русского поэта Есенина о Пугачеве. Был такой бунтарь… из донских казаков.
- О-о-о! Пугачев! Нам рассказывали на теплоходе…
Внезапно прервав чтение стихов, Хорь выкрикнул:
- Хочу в нумера! Поехали… в ресторан! Всё равно, тут уже всё выпито…
- Неплохая идея. Выпьем там… на посошок, и … по домам, - поддержал Министр.
В ресторане было человек шесть. Официантка обрадовалась появлению новой пятерки. Тут же принесла какие-то салаты, пару бутылок вина, фужеры.
- Казачок, сходи к этим музыкантам. Ты их всех знаешь. Пусть что-нибудь сыграют… наше… веселое…,- все это Анатолий произнес уже заплетающим голосом и вытащил из кармана пять рублей.
- Толик, погоди с деньгами, я с ними поговорю.
Журналист, знавший каждого музыканта, подошел к старшему джаз-банды Мише, объяснил ситуацию.
- Из самой Болгарии? Мэр? А такой молодой! Что-то он на наших… похож?
- На евреев, что ли?
- Да тихо ты! Микрофон включен!
- Миша, давай подряд… сначала три… наших, а потом, что сами любите.
- Да для вас… Мы сейчас всё…
По всему было видно, что Мишель принял на грудь. Однако он твердой походкой подошел к микрофону и поставленным голосом, грассируя, объявил:
- А сейчас для наших догогих гостей звучит …«Ах, Одесса»!
Оркестр был в ударе. В зал вошло несколько лиц кавказской национальности, строивших новое здание дворца культуры. С ними притащились две девицы наилегчайшего поведения.
Танцевали почти все. Лишь Коша и Волох остались за столом, о чем-то горячо споря. Потом была «Мясоедовская», затем «Семь сорок», опосля солистка, вскидывая руки, тянула про какую-то красивую и смелую, которая, казалось, ей лично и перешла дорогу…
Хорь выхватил микрофон у певицы и объявил:
- Товарищи! В нашем зале присутствует высокий гость… из солнечной Болгарии. Поприветствуем его! Давайте все вместе споем для него «Алешу»!
Солистка тщательно выводила: «Алёша, Алёша. Болгарии русский солдат…». Зал подпевал. Борис пел вместе со всеми…
- Есаул, ты прав - этот Хорь – м…к! – Инструктор райкома скривился. – Надо что-то делать. Наш столик уже привлек всеобщее внимание.
- А может - в банкетный зал? – предположил Журналист.
- Да кто нас туда пустит? - поднял густые брови Волох.
- Ну, это мы ещё посмотрим! – Коша поднял толстый указательный палец вверх и поманил Васю к себе. – Иди сюда, выскочка! Ты что - конферансье?
- Чё ты, чё ты? Я же как лучше…, – Хорь, как всегда, заюлил.
- Ксива ментовская у тебя с собой? – строго спросил Инструктор.
- Я с ней и днюю, и ночую, - отшутился Хорь.
- Вот и ладненько, – Коша потер руки. – План будет такой.
Они отошли от столика, о чем переговариваясь. Затем Вася метнулся в служебные подсобки ресторана. Вскоре оттуда выплыла зав. производством Михайловна.
- Добрый вечер, ребята! Да что же это вы здеся гостей принимаете? А то мы не понимаем что-ли – откуда гость-то приехал?! Переходите в «банкетку». Девочки там всё сейчас накроють…
Инструктор подозвал к себе Министра культуры. И опять они отошли в сторонку. Коша размахивая руками (что обычно с ним бывало после солидной дозы выпивки), что-то говорил вполголоса Анатолию. Министр оправдывался.
До Есаула доносились обрывки фраз: «Да зачем это нужно? Визит частный… Он тут всего-навсего проездом, завтра уедет», «Ты не понимаешь политику, завтра мы все будем на ковре… Надо сообщить»…
Инструктор, приняв твердую походку, ушел за перегородку, в кабинет директора ресторана. Там стоял единственной в округе телефон.
Анатолий возвратился за столик, поставил бутылку коньяка, сказал Борису:
- Извини, некоторые моменты местного, э-э-э, характера. Сейчас все будет в порядке. Коля, плесни «Плиски»!
- Да это… мы… с великой душой!
У Волоха полуцыганское лицо заметно покраснело. Он налил четыре рюмки, но тут же подбежал Хорь:
- А про меня чё… забыли?
Чего-чего, а рюмочку Вася никогда не пропускал.
Вскоре вся теплая компания сидела в комнатушке без окон, именуемой банкетным залом. Здесь был длинный стол на 10-12 персон, золотистая скатерть, мягкие стулья, хрустальная и фарфоровая посуда (в отличие от простенькой в общем зале), сервант, да в углу приютилось растение, которое от отсутствия солнечного света выглядело весьма уныло. Вокруг этого так называемого комнатного цветка стояли два мягких кресла. Их обычно убирали вместе с цветком, когда надо было разместить еще несколько человек.
Сейчас в этих креслах сидели Анатолий и Борис. Министр культуры медленно, но уже не от выпитого, а для того, чтобы гость его понимал, говорил:
- Борис! Сейчас сюда приедут наши… боссы. Мэр района и… лидер партии.
-Секретарь райкома? Анатоль, а зачем? Разве нам плохо?
- Да нет! Всё прекрасно, мой дорогой! Но, так положено. Этикет. Нет, не этикет, а…,- он поднял руки вверх, подбирая слово, -… субординация! Понимаешь?
- Понятно, понятно… Если так положено, пусть так будет!
В банкетный зал с большими глазами вбежала Михайловна. Она напоминала рыбу, выброшенную на берег.
- Ребята! Там, там… Предрик и Первый!
Коша быстро встал, поправил галстук, выставил руки вперед:
- Михайловна! Всё нормально! Давай ещё… на три персоны!
Первым в комнату вошел высокий, черноволосый Заворг райкома партии, за ним легкой походкой, поблёскивая золотистыми очками, Первый секретарь, и, наконец, тяжело дыша - Председатель райисполкома.
Борис, поняв, что пожаловали важные персоны, встал первым. Вытерев о салфетку руки, он вышел гостям навстречу.
Первый, широко раскрыв руки, при этом едва не задев Кошу, прилипшего к стене комнатушки, крепко обнял болгарина:
- Добро пожаловать на казачью землю!
- Благодарю!
Председатель райисполкома, бывший сосед Есаула по улице, с одышкой проговорил:
- Вы нас, коллега, извините, мы ничего не знали о Вашем визите!
При этом он укоризненно посмотрел на Министра культуры и Инструктора райкома партии, стоявших навытяжку. Борис непринужденно сказал:
-Я здесь… проезжаю в Волгоград. Заехал... друг Анатоль. А… это его друзья. Теперь и мои друзья. Рад встречи с вами! Пожелавам крепко здраве!
В зал влетели две официантки. Они убрали со стола почти всю бедную закуску. Тут же появились свежие салаты, нарезка из колбасы, карбоната, вырезки, бутылки армянского конька, водки «Посольская», цимлянского шампанского, минеральной воды «Нарзан». Приятно алела красная икра.
Коля толкнул Есаула в бок:
- Ни х-х-хрена себе! А икра из Астрахани…
- Да ты не радуйся, - шепнул Есаул. – Сейчас нас… попросят.
Вася встал, держась за спинку стула:
- Товарищи! Что это мы на сухую разговариваем? Это… не по-христиански…Не по- православному… Надо наливать… и выпивать. За дружбу!!!
Последнее слово он не сказал, а проорал на всю маленькую комнатку. Первый удивленно посмотрел на Министра культуры. Тот пожал плечами. А Заворг что-то шепнул Инструктору на ухо. Коша покраснел, но произнес:
- Будем считать, что часть тоста произнесена. Позвольте, уважаемые товарищи, дать слово…э-э-э, первому лицу нашего района….
Первый поставленным голосом сказал кратко:
- Я не буду произносить длинных речей и тостов! Вы их сегодня (он усмехнулся) сказали немало друг другу (Борис понимающе улыбнулся). Давайте по-товарищески поднимем бокалы за советско-болгарскую дружбу, за нашего дорогого гостя – Бориса! Здоровья, счастья, процветания Вам, Борис, Вашей семье, нашей дружественной Болгарии!
Минут через десять Коша вышел с Василием из зала. Обратно Коша вернулся один...
Есаул сидел напротив Первого секретаря. Он видел, как тот подозвал Инструктора, которому вполголоса, но твердо проговорил:
- Позвоните дежурному райкома, пусть немедленно вызовет сюда директора… сельхозпредприятия и управляющего Сельхозтехникой. Срочно!
- Понял! Будет исполнено!
Коша, несмотря на свой солидный вес и рост, протиснувшись между стеной и стульями, мигом исчез из «банкетки». Уже минут через 40 в комнате появились руководители, вызванные дежурным райкома партии. Дисциплина партийная была на высоте... И снова были речи, тосты. Директор сельхозпредприятия долго говорил о близости болгарской и русской культур, традиций, вероисповедании. Его имя было широко известно и в районе, и в области. Он имел много наград за вклад в развитие сельского хозяйства в засушливом северо-восточном районе области. Управляющий Сельхозтехникой, слывший крепким хозяйственником, был наоборот краток. Сказал о великой дружбе русского и болгарского народа, а в конце пошутил:
- У нас здесь Болгарию называют 16-й советской республикой!
Спустя час с небольшим Журналист прошептал Министру культуры на ухо:
- Толик, ты извини, но мы с Колей… уходим. Уйдем по - аглицки. Нам тут уже больше делать нечего…
- Да что ты извиняешься! Я всё понимаю… Фотоаппарат не забудь. Завтра встретимся… Проводить Бориса надо.
- Коля, вставай! Выйдем…
- Куды?
- Да туды! На свежий воздух…
Выходили через черный ход. Михайловна вручила Есаулу небольшой бумажный пакет. На ступеньках, при свете подслеповатой лампочки он потихоньку приоткрыл его. Блеснула бутылка вина, вкусно пахнула колбаса, сыр…з
- Отлично! – пробормотал он. – Коля, банкет продолжается.
Они зашли в парк. Людей не было. Сели на лавочку под фонарем, невдалеке от постамента, где некогда стоял памятник Вождю, и начали отмечать свой праздник. Он заключался в обсуждении событий минувшего дня. При этом каждый хотел показать себя с наилучшей стороны. «А я ему говорю…», «А я сказал…». Затем они пошли по центральной улице Ленина к Николаю домой. Журналист недавно развелся с женой, жил в куренишке у одной старушки и не хотел её булгачить по ночам. Шел уже четвертый час, на востоке едва заметно серело небо….
На следующий день была суббота. Есаул проснулся в мягкой кровати, которая стояла в большой комнате. «Где это я?» - подумал он с тревогой. Потом услышал знакомый назидательный голос редакционной машинистки Нины Карповны и оправдывающийся тенор своего друга Николая.
Журналист оделся и вышел на крыльцо.
- Здорово ночевали, Нина Карповна! – По-казачьи поздоровался он с хозяйкой дома.
- Слава Богу! Ну, вот как после такого можно казаков ругать? Идите завтракать. Вареников с творогом налепила с утра, а вы всё спите…
Расхваливая вареники, которые хлебосольная хозяйка начинила творогом с изюмом, Журналист спросил Нину Карповну, показывая на Свято-Никольский храм, возвышавшийся за забором их усадьбы:
- А когда же храм лишился куполов и крестов?
- Да это было уже после смерти Иосифа Виссарионовича. Говорят, по приказу нового вождя Никиты и обезглавили наш храм.
- А как это было? – заинтересовался беседой и Коля.- Ведь в те годы и кранов таких не было в станице?
- Да какие там краны! - Всплеснула руками Нина Карповна. – Комсомольцы лазали по верёвкам на самую макушку. Твой тёзка – она обратилась к Журналисту, - Жорка-цыганчонок из ДК самый первый забрался. Он и привязал бечевку к кресту, а снизу трактором тянули… Старушки говорили ему: «Бог накажет тебе, Жорка!» А он сверху смеялся, вечером уже на сцене плясал… А вот, видите, как-то оно всё повернулось. В марте нынешнего года у себя на веранде застрелился этот Жорка. Говорят, Бог наказал его…
- Я был у следователя прокуратуры. Хотел материал дать в газету. Видел фотографии этого…Танцора. Страшное дело! – Журналист поморщился… - По версии следствия, самострел – результат весеннего обострения. У Жорки был сильнейший сахарный диабет, ноги начали отниматься, вот он и застрелился из своего ружья… Передумал писать я в газету об этом деле.
- Да о чём писать? – удивленно проговорила Нина Карповна. - Вся станица знала об этом. Самоубийц даже на кладбище не хоронят, а ты писать ещё надумал…
Николай спешил. Ему надо было после 12 часов быть в гараже автобазы, чтобы открыть бокс и выпустить машину гостя из Болгарии.
- Да куда ты спешишь? – урезонил его Есаул. – Думаешь, они после вчерашне-сегодняшнего… лучше нас выглядят и прямо-таки стоят в гараже и ждут тебя? Или меня?
- Не знаю - как кто выглядит, но мы Министру обещали.
- Тогда допивай чай и пошли.
- Сыночек, хоть сегодня вовремя-то придешь?
- Ма, не знаю я. Как день сложится. Может быть, куда-нибудь надо будет проехать… Товар в какой-нибудь магазин…
В гараже, кроме сторожа, никого не было.
- И никто не приходил, и никто меня не спрашивал? – поинтересовался Николай.
- Коля, ни одна живая душа тобой не интересовалась! А люди были, наши шофера, поразъехались по… объектам.
Сторож объектами называл магазины и базу райпо, которая была на соседней улице.
- Может быть, Министру домой прозвонить? – оборонил вяло Волох.
- Ты подал идею, ты и звони, - отозвался Есаул, сидя на большом скате, лежащем у стены гаража. – А я ни за какие деньги звонить туда не буду. Там сейчас Татьяна злее степной гадюки.
- Да это-то так…, - протянул Николай. – Но надо чё-нибудь делать?
- Пивка бы... Присаживайся. Время у нас есть. Будем здесь ждать. Мимо гаража они не пройдут. Коля, меня вот всё время мучает одна тема. Ты вот расскажи мне – зачем твоя мать – Нина Карповна, - в Москву, в ЦК ездила?
- О! А ты откуда знаешь? – Николай вытащил из кармана рубашки пачку «Родопи», оставшуюся после банкета.
- Так Нина Карповна как-то на День печати вскользь об этом упомянула, а подробностей так и не рассказала.
- Да эту историю… Отец запрещает разглашать.
И, Николай, покуривая сигарету, начал рассказывать.
Дело было в 56 году. В самом конце июня во всех газетах было опубликовано постановление ЦК КПСС "О преодолении культа личности и его последствий". Постановление было принято по итогам ХХ съезда партии, который рассмотрел вопрос о культе личности Сталина. Доклад первого секретаря ЦК Никиты Хрущева на съезде тогда не был официально опубликован, но изложен на партийных собраниях с привлечением актива рабочих и служащих. Оглашен был отредактированный вариант доклада. А в июле по всей стране начали сносить воздвигнутые Сталину памятники, снимать многочисленные портреты.
 
В станице районные власти долго думали – куда девать памятник Сталину. Он возвышался перед входом в парк культуры. Кто-то предложил снять скульптуру и пока оставить её в одном из складов коммунхоза, а со временем решить, что с ней делать. Ночью перед парком был выставлен наряд милиции, прибыли автокран и большой грузовик, который почему-то все называли «захаром». Поодаль толпилась небольшая кучка начальствующего состава. Все - в темных пиджаках, глубоких шляпах, словно на похоронах. Июльская ночь была темной. Еще темнее были лица и, возможно, мысли у стоящих людей.
Подошел начальник коммунхоза с рабочими.
- Все коммунисты? – тихо спросил кто-то у главного коммунальщика станицы.
- Да. Тут мой зам, главный инженер, главный бухгалтер и прораб.
Крановщик с третьей попытки сорвал скульптура Вождя с постамента и аккуратно с помощью коммунальщиков уложил её в кузов «захара».
Осень пришла быстро, и настало время принимать окончательное решение о судьбе скульптуры. Кто-то предложил сбросить её с высокого обрыва в Чир. «Весной в половодье его отнесет на яму и занесет песком, илом»… Заседание бюро райкома партии было закрытым. Участвовали только секретари РК КПСС, председатель райисполкома, начальник милиции, уполномоченный госбезопасности. Ни руководителей хозяйств, ни передовиков производства, входящих в состав бюро райкома, не пригласили. Странную идею о сбросе памятника в речку почему-то все поддержали, хотя еще четыре года назад даже в самом страшном сне никто из сидящих за столом и не мог себе представить такую картину.
Глубокой ночью цементно-гипсовая фигура Вождя с участием тех же лиц из коммунхоза была погружена в тот же самый «захар» и через час с шуршанием скатилась в осенние воды Чира.
А весной, вопреки ожиданиям, никакого разлива не было. Вода поднялась всего на полтора-два метра и быстро ушла. В конце мая река начала стремительно мелеть, немного изменила своё русло и над водой показалась рука Вождя. Он показывал на станицу… Все были в ужасе. Старые казачки начали предсказывать всякие напасти на станицу и людей, проживающих в ней. «Война, засуха, голод, мор», - шептались при встрече станичники. Ветераны партии, не знавшие еще с лета, куда девался памятник Сталину, начали роптать. Отец Коли, - Герасим Иванович, боевой офицер, грудь в орденах – пошел на прием к первому секретарю райкома КПСС. Разговор был долгий, проходил в резких тонах, взаимных упреках и оскорблениях. Оба стояли на своем. Ветеран требовал наказать всех, кто был причастен к сбросу памятника в речку. Мнение первого было озвучено на собрании в парторганизации, где состоял на учете Герасим Иванович. По предложению инструктора райкома партии, присутствующего на собрании, на голосование была вынесена формулировка: «…исключить тов. … из рядов КПСС за поддержку линии антипартийной группы Молотова, Кагановича, Ворошилова и примкнувшего к ним Шипилова…». Перед тем как объявить голосование, секретарь парторганизации дал слово Герасиму Ивановичу. Тот с горечью сказал:
- Товарищи! Никакую линию Молотова, Кагановича… я не поддерживаю. У меня своя линия. Зачем было памятник вождю сбрасывать в речку? Он что – мусор какой-нибудь или старый камыш, который половодьем уносит? Я понимаю – партия ведет борьбу с культом личности. Но разве нельзя было памятник снять аккуратно и оставить его на хранение в тот же коммунхозе, как об этом было принято первоначальное решение?
- На какое хранение? Вы о чем говорите? – воскликнул инструктор райкома партии. – Вы что – хотите возврата к прошлому?
- Да никакого возврата я не хочу! – Бросил ветеран. – Но надо же… по-человечески. Мы воевали с его именем. Мы же в атаку шли… За Родину, за Сталина! Вот почему я и потребовал наказать всех тех, кто сбросил Вождя в грязную речку! А главное – привлечь к партийной ответственности тех, кто принимал решение об этом!
- Герасим Иванович! Вы забываетесь! Вы нарушаете партийную дисциплину – подчинение нижестоящего органа вышестоящему. Бюро райкома партии – это коллективный орган, его избрали все делегаты партийной конференции района…
Большинство коммунистов проголосовало за предложение райкома партии. Лишь два фронтовика воздержались….
Герасим Иванович пришел с собрания сам не свой. Обычно сдержанный, он долго ругался, матерился.
- Нина, я не понимаю… Как же так можно!
на успокаивала его:
- Есть же ещё обком партии. Там поймут…
Но обком партии поддержал решение партсобрания первичной организации и бюро райкома о его исключении из членов КПСС.
Осенью Нина Карповна, работавшая машинисткой у уполномоченного КГБ, была направлена в командировку в Москву. Тогда-то у неё и возник план спасения мужа. Ему она, конечно, ничего не сказал о своих думах. В столице, на Старой площади, где размещался Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Нина Карповна предъявила на входе свой партбилет. Дежурный после нескольких звонков предложил женщине подойти к 11.00 через три дня. И хотя у неё командировка заканчивалась на следующий день, она осталась в Москве, ночевала на Курском вокзале. К удивлению Нины Карповны, разговор с ней проходил в спокойном и, как казалось ей, доброжелательном тоне.
- Мы поправим товарищей из Вашего райкома КПСС. Они перегнули палку, – сказал на прощание ответственный работник ЦК.
Перед самым новым годом Герасим Иванович показал жене новый партбилет.
- Я хотел получить свой старый. Но мне сказали, что его уничтожили. Что за порядки? Мне мой партбилет на фронте вручали! Под Сталинградом!
- Гера, не расстраивайся, не горячись. И так сам на себя не похож. Восстановили, пусть и со строгачом, ну и то хорошо. Иди лучше с детьми поиграй…
Вскоре после восстановления мужа в партии, Нину Карповну попросили написать заявление об уходе из аппарата уполномоченного КГБ по собственному желанию…
О своей роли в этой истории она долго никому не рассказывала. Уже в конце 60-х, когда в кино начали показывать Сталина, когда в речах с высоких трибун начали звучать оды в адрес Вождя за его вклад в победу над фашизмом, в строительство социализма она рассказала Герасиму Ивановичу о своей поездке в Москву…
Анатолий и Борис появились внезапно. Вид у них был неказистый. Хотя по Борису нельзя было сказать, что он провел напряженные день и ночь, а Министр культуры смотрелся жалко. Все обрадовались встрече. Как будто не виделись лет сто.
- Борис сегодня никуда не едет. Естественно, – радостно сообщил Анатолий. – Сейчас подъедет автобус. И мы едем на Березку.. Там хлопцы уже ждут…
По пути на маленькую степную речку Березка у райкома партии подобрали Инструктора. Еще до этого Анатолий успел рассказал об окончании вчерашнего, вернее, сегодняшнего банкета. После появления новых гостей, он и Борис практически не пили. Некуда уже было. Коша употреблял только «Нарзан». За всё заплатили приглашенные руководители. «Так вот зачем их вызывал Первый!», - подумал про себя Журналист, но вслух ничего не сказал. Расходы по сегодняшней гулянке полностью на себя взял директор сельхозпредприятия. Будут почти все те же лица, кроме Хоря. «Он в засаде сегодня» - сообщил Анатолий и добавил: - А прибавятся Секретарь по идеологии и Зав. отделом пропаганды. Они подъедут на своей машине. А… Самого не будет. Он выехал на семинар по уборке урожая».
- На Березке сначала будет уха, а потом шашлычки, - объявил Министр культуры. Ногой он осторожно задвинул под сиденье ящик. В нем мелодично и к большой радости окружающих звякнули бутылки…
Борис уехал в Волгоград на следующий день. На обратном пути в станицу он не заехал… О его визите в местной газете не было сказано ни строчки. Больше никто из местных ребят с ним никогда и нигде не встречался. Все фотографии Журналист отдал Министру культуры. Их и проявленные фотоплёнки Анатолий выслал в Плевен, замечательному мэру этого славного болгарского города… | 
