1.11.    БАБУШКА

       Моя бабушка по линии матери Прасковья, которую я в жизни своей видел только один раз, когда мама зимой повезла меня с братом к ней в город Зея. Домик небольшой, деревянный покосившийся и как водится у нас в России с покосившимся забором, с дырами,  залатанными чем-нибудь: кусками жести, старыми цинковыми ваннами или просто тряпками. Вид бедности во всем.

       Но я этого не понимал, просто радовался новому месту, радовался свежее приготовленной недожаренной щуке и, конечно, бабушке, которая ласково гладила рукой нас с братом и говорила с мамой Ниной.

     Мы поели и вышли во двор. Брат Володя прислонился к железу закрывающую дыру в заборе, показал, что пробует языком железо и говорит:  «Ну, надо же здесь в городе Зея  не то, что мокрый палец, а даже язык не прилипает на морозе к железу».

      Я поверил и попробовал, потом орал пока не оторвал примерзший язык от железа, оставив на нем куски кожи. С плачем побежал за обидчиком, который смеялся и убегал от меня.

      Позже мама рассказала о моей бабушке, которая была одной из восьми дочерей богатого  конезаводчика, моего прадеда Шестакова Никифора, кроме дочерей у него было еще два сына. Прадед любил покутить, да так чтобы с песнями, плясками.

       Однажды он на лодке с дружками плыл по реке Зея, лодка перевернулась, люди в воде, в том числе и его дочь Прасковья, моя бабушку, то ли от шока или еще от чего, но после этого случая бабушка оглохла.

       Сверстники с  ней общались неохотно. Когда она выросла,  полюбила китайца.

       Китайцев в Амурской области было очень много, т.к. граница была практически открыта.

       Прадед нашел ей жениха из своего круга, сказав при этом, что если она не выйдет замуж за него, то он лишит ее наследства и отец откажется от нее как от дочери.

        Бабушка не послушалась и вышла замуж за китайца, который был скорняком – сапожником. А я долго носил хромовые, как влитые на ногах легкие и красивые сапоги.

       Открывая альбом, смотрю на фотографию прадеда, где он еще молодой, вместе с женой и тремя детьми, в том числе и дочерью Прасковьей, смотрю и не понимаю. Почему он так поступил, но в то же время благодарен ему, если бы все в жизни его семьи происходило по его воле, тогда бы не было меня и всей моей жизни.

       Судьба, наверное.

                                   1.12.    УГОЛЬНАЯ ШАХТА

                                          1.12.1. Часть 1.

       Первый раз, когда я спустился в шахту им. Кирова в  г. Черемхово, я был поражен. Неужели все это  уголь, сплошняком снизу доверху штрека, с небольшими прослойками пустой породы.

       В шахтах неглубоких на прииске Октябрьском, золото  вообще редко просматривалось в золотоносной породе, только в виде редких мелких знаков, так говорили старатели.

        А тут сплошной уголь, какое богатство это надо же. Бери,  не хочу. Мощность пласта угля  была до 300 метров, и надо было брать его с помощью мощных роторных шагающих экскаваторов, да сверху, да в больших разрезах, впрочем, и брали на северных участках и довольно успешно.

       Впоследствии шахты вообще  закрыли и перешли на добычу угля именно таким способом. Благо, что он залегал не так глубоко 60 метров всего-то.

       Но в то время, когда я работал шахты были, и люди были которые в них работали и выдавали уголь «на гора». А как они работали, послушайте.

       Шахта хотя с неглубокими горизонтами, но опасная по пыли и газу.

       По пыли это когда концентрация угольной пыли достигает критической достаточно небольшой искры, будет взрыв.

      От этой беды боролись с помощью инертной пыли, когда она насыпанная вдоль штреков на доски, стоящие на треугольных опорах опрокидывается при взрыве, и делает концентрацию  угольной пыли не критической.

       Иногда мы шутили, возвращаясь к «людской» электричке с железными вагончиками, опрокидывая доски с инертной пылью на идущих сзади, но это было очень редко. Понимали, что это возможно и нам когда-нибудь спасет жизнь.

       А остерегаться при работе в шахте надо было многому.

       При добыче угля использовался  «лавный» способ выработки угля. Не важно, какой слой или слои угля с прослойками пустой породы выбирается при этом.

       В первом случае, когда выбирается только чистый уголь с помощью комбайна «Донбасс» когда мощность угольного пласта 60 см. Шахтеры в этом случае на коленках с наколенниками на них передвигаются по лаве шириной 60 метров, с одной стороны, а также 60 с другой.   Два комбайна подают  уголь на «откачной» штрек, на транспортер. Затем на транспортерный штрек в вагонетки.

       Чтобы понятно было, поместиться в шестидесяти сантиметровый лавный просвет это что-то. В общем, работа на карачках, т.е. на всех четырех опорах два колена – две руки, при движении самоспасатель постоянно мешает, сползает и норовит по морде ударить.

        Комбайн выработал уголь. Надо закрепить кровлю единичными стойками деревянными или металлическими и «кустами» из нескольких стоек.

       Потом приходит время, когда кровля может «сесть» т.е. пойти вниз. Этот момент нельзя прозевать.

       Бригадир с шахтерами начинают «тянуть» стойки и «кусты», т.е. вырубая их или убирая,  когда они металлические.

       Ручная лавная выработка угля отличается только тем, что вместо врубовой машины идет «отпалка» взрывным способом слоя угля. Затем принудительная вентиляция (проветривание). После этого навалоотбойщики залезают на эту кучу. Ставят «огнива». Это горизонтальные по своду, бревна, закрепляют их «мальчиками» - небольшими чурбаками удерживающие «огнива».

      Затем лопатами, в лучшем случае погрузочной машиной грузят уголь в одни вагонетки, породу в другие.

      Труд изнурительный, стойки – бревна ставят через 40 см, для этого бревна – так называемый «лес» постоянно привозят, складируют, чтобы ими крепить обрезные и откачные штреки.

       Закрепление свода «лавы» стойками или «кустами» и посадка кровли, зависит от умения бригадира,  как и в какой последовательности надо тянуть «стойки» или «кусты», чтобы правильно «посадить кровлю».

        Наконец, уголь наверх в вагоны. Породу тоже наверх на терриконы. Которые как египетские пирамиды стоят тут и там в районе шахтной выработки угля.

                                            1.12.2. Часть П

       Удивительное слово «лава» - это что-то такое, что надвигается неотвратимо как извержение вулкана.

        Но все идет по определенным законам. Надо знать их и предусматривать все ситуации, которые угрожают жизни.

        К сожалению не всегда это получается.

        «Садил» кровлю бригадир с двумя помощниками. Вроде бы и правильно вырубили «стойки» и потянули последний «куст», но «скумполило» когда они были в трех метрах от обрезного штрека, бригадир был ближе к штреку, лампа с каски вывалилась в штрек. Так их и нашли. Бригадира и еще одного быстро откопали и вытащили, не успели задохнуться. А третьего, две смены откапывали, а «кумпол» все сыпет и сыпет мелким в крошку углем, как песок и нет ему края. Не успели. Ушел из жизни шахтер.

         Вообще трудиться в шахте всегда крайне опасно, ты не застрахован от разных ситуаций, невзирая  на соблюдение правил техники безопасности, например, пустить  «орла». Да все очень просто, вагонетки, которые тянут вверх по наклонной поверхности, вдруг отцепляются от тянущего их каната и вот вся эта сцепка из трехтонных вагонеток несется, ускоряясь вниз. Не дай Бог, кто-то попадается на пути – покалечат. А немного погодя на «кривой» «раскрепощают» штрек на многие метры, т.е. вагончики сметают крепление штрека, иными словами, выбивают все деревянные стойки, в общем, сплошной хаос.

       Один человек из наших студентов попал под этого «орла» - ногу сломало при этом.

       Курить в шахте запрещалось. Но курили. Выйдешь в основной штрек, где вентиляция – поискрил троллейный провод – земля, покурил немного и быстрее подальше от этого места. По запаху представители техники безопасности довольно быстро находили нарушителей, если те и другие были недалеко друг от друга.

      «Закрепощенные выработки» - те штреки, в которых никто не работал и входы в них просто забили досками «закрепостили». Но крепость не ахти какая, разбивали и шли напрямую, чтобы «на гора», быстрее выйти.  Один не вышел. Сел нужду справить. Напарнику сказал, иди, догоню. Не догнал. Взбаламутили воду, тухлыми яйцами пахло,  и аммиак был. Так и задохнулся. Нашли,  когда бирку его на выходе не обнаружили.

      В закрепощенных выработках особенно видишь как «кровля», земля находящаяся над тобой давит на стойки из стволов деревьев диаметром до тридцати сантиметров с такой силой, что последние не выдерживают и становятся как елочная игрушка расщепленное на полосы в середине пузырем.

      Вокруг постоянный треск и слышно как сыпется мелкий уголь. А если  еще мокрые штреки, то постоянный «капеж», вода капает.

      Под седьмое ноября начальник смены: «Ну, кто желает за один день работы два дня отдыха получить?» Все почему-то молчат. Ждут подвоха. «Ну, а вы студенты?» «Да мы за, конечно».

       Работа оказалась простая. Надо было на терриконике «опрокид» подтянуть на новое, повыше место.

       «Опрокид» - это устройство предназначеное опрокидывать вагонетки с пустой породой и с остатками угля на вершине террикона. Вагонетка ползет по рельсам узкоколейки на канате, опрокидывается и назад за новой порцией.

       Вдвоем были, радовались. Подтянули опрокид, рельсы  нарастили. Заодно надышались угарным газом. Уголь то самовозгорается, дымят естественно терриконы.

       А мы как курильщики дурмана еще три дня вместо двух дней отдыха, блевали и приходили в себя, всячески вспоминая своего начальника.

       Самоспасатели СП 55, это так для самоуспокоения. Работа его в течение часа, да и то при равномерной ходьбе.

       В общем, если дойдешь до вертикальной шахты подающей свежий воздух – выживешь. Дойдешь до другой шахты выдающей,  отработанный воздух вверх тогда не известно повезет тебе или нет.

       Травматизм в шахте высокий был. На объединенной шахте Кирова и «Малый Артем», с численностью чуть больше четырех тысяч шахтеров ежемесячно фиксировали от трех до четырех несчастных случаев, иногда смертельных.

        Но ведь работали же люди, чтобы заработать на жизнь и детей воспитывать. Но в душе, как мне кажется, каждый из них думал, когда будут выбирать специальность на всю жизнь – только бы не в шахтеры шли.

                                   1.13.    БОЛЬНИЧНЫЕ ИСТОРИИ

        Второй раз я в этой больнице в г. Черемхово.

        Первый – это когда меня не взяли в армию. Забраковали. Нос сломан. Одна ноздря не дышит. Такие в армии не нужны. 

        «Ложись на стол к хирургу, сказал военком, чтобы задышали две, носопырки». Лег. Сделали. Задышал.

         Отец узнал и сказал: «Надо было пластическую операцию сделать». Потом изрек: «Да ладно, шрамы мужчину украшают, а кривой нос тем более, вдобавок к шраму на губе. Не расстраивайся, на дальнейшую трудовую жизнь это не повлияет. Работай. Всё будет. Смотри я хромой. Но работаю и достаток в семье есть».

          Успокоил, называется, а может он прав, себя то я не вижу, а другие. Видят, да ладно, проживем и с этим.

          Второй раз, так это сейчас, когда лежу с ревматизмом на койке. В конце выздоровления подошел к молодому мужику,  рядом со мной лежал. «Борька, подай воды». Подал. Рассказал: «Немощный я. Не знаю как у меня «бычье» сердце появилось, большое такое, но ни хрена со своей работой не справляется. Жена ушла. А жить хочется. Но, похоже, все «конец».  Шахтером был.

       К деду каждый день ходила бабка. Приносила к обеду чекушку водки. Выпьет. Ругает старую. Та плачет. Дед знал о своей быстрой кончине и ругал бабку жену свою, смотрел ласково, но шепотом матерился, после выпивки быстро выпроваживал ее. Не хотел ее разжалобить. А сам по ночам плакал. Мы то все слышали. Рак у него был.

       Приходит лечащий врач, говорит: «Помогите парнишку морально поддержать. Пришли, поддержали.  ФЗУшник  влюбился, а она за другого замуж вышла. Он электрик. Закоротил на себя двумя руками три тысячи вольт. Жить не хотел, а остался жив, руки только обгорели, их отняли, лежит замотанный глаза пустые, после операции, наркоз заканчивается.

        Вот чудак какой-то,  люди за жизнь зубами хватаются, а этот? Что мало девчонок впереди.  Не понимаю.

        Другой такой же молодой, так же с кем-то на севере не поделили девушку. Ну, любовь и все. Не думают ни о себе, ни о родителях, сколько горя им могут принести. Сказал нам, да не били меня, а просто несколько раз резко посадили на землю. Почки оторвались. Пришел хирург, посмотрел и сказал: «Не жилец он». И чтобы долго не мучался, когда тот потерял сознание, заткнул нос ему ватой, т.к. кровь уже пошла.

        Много было «жмуриков», помогали иногда санитаркам уносить из палаты. Человек может ко многому привыкнуть, даже и к такой ситуации.

       Да, когда я начал поправляться и ходить понемногу. Пользовала меня медсестра молодая, чем-то напоминала мне мою первую любовь мою Людку, такая же белокурая.

       Говорили о жизни, целовались. Она о своей  не сложившейся семье, о муже, который пьет и бьет, что возвращаться домой не хочется, а надо, там ведь дочь. Липла ко мне медсестра. А я к ней, так жить хотелось не в будущем, а именно сейчас и здесь. Сердце заходилось от  радости, неужели я еще кому-то нужен даже здесь на больничной койке. Ничего между нами не было, но родственную душу я нашел.

          Посетители, сокурсники приходили и уходили, но не так часто как бы этого хотелось. Работа. Учеба,  не до этого им было. Но спасибо им за все. Особенно Семену – чечеточнику, что приносил еду, хотя в этом необходимости не было,  очень хорошо кормили в то время в больнице. Когда приходил, сразу слышно – идет Семен, не просто идет, а идет и бьет чечетку, все ступеньки пересчитает, а когда выходит на площадку между первым и вторым этажом, такое вытворяет. Не выдерживает медперсонал, и больные смотрят, как идет Семен к товарищу по работе. Учил меня Семен быть чечетку, но у меня не получалось. После его прихода у меня такой прилив бодрости был, не поверите.

       Широкой души был Семен, страшноватый на лицо. А как говорил, да так говорил, что женщины бросали мужей из-за него. А он ни в какую, не буду жениться. Часто был бит в компаниях бывшими мужьями. Потому и не любил ходить на разные мероприятия, знал, чем может закончиться все это.

       Ах, Семен, Семен, где ты товарищ мой, как сложилась судьба твоя, Семен. Я всегда вспоминаю тебя.

       Ну и, конечно, моя дорогая сестра Лидка, которая знала обо мне все и всегда, незримо рядом присутствовала со мной. В этот раз не смогла приехать ко мне, но снарядила и отправила из Иркутска ко мне с гостинцами и приветами землячку Галку Куприенко.

         Ну, вот, пожалуй, и всё.

                                        1.14.    АТЕИСТ

       Да, я атеист. Едем в г. Иркутск на трамвае вдвоем с сокурсником, а тут «поп», самый настоящий поп, который в церкви служит. Стоп. Можно поговорить. Аудитория большая. Пусть слушают.

       Мы разгорячились, о сотворении мира спорим, о Боге и еще невесть о чем.

       Толпа молчит, слушает.

       Господи, вдруг в душе говорю себе, как мать иногда говаривала. Ну почему этого «зеленого» попа слушают, действительно слушают больше, чем меня и сокурсника – ярых материалистов.

       Выходим на следующей остановке. Стыдно стало, ну вот как-то не получилось. Ну не смогли сказать рядом стоящим людям, что это сказки, что нет.

       В этом теологическом споре победил «поп» или люди окружающие нас, или какое-то тысячелетнее подсознание, не  знаю.

       Этот спор на всю жизнь остался в душе, наверное, в этом материалистическом мире что-то не так?

       Вот такая, брат история.

                                    1.15.    ХЛЕБ НАШ НАСУЩНЫЙ

       1964 год. Мама приехала с прииска в г. Иркутск. Говорит мне: «Хочу, Борька, со своей сестрой повидаться Людмилой. Она сейчас на алмазах. В алмазном. Вот ведь как».

       Ну, все в алмазах, мои родственники живут. А я в Иркутске. В общаге. Столовка. Правда, на столе хлеб, соль, горчица. Ну, все бесплатно. Не оценил я в то время, что это для выживаемости многое, ну очень многое значит. Это было тогда, когда тунеядцам всех мастей – бой, не «на жизнь и насмерть», а в основном только на жизнь. Когда лозунг такой негласный в стране был. В стране развитого социализма должны работать все, не взирая ни на что, работать и все тут, но старость, бедная или безбедная тебе будет обеспечена. Многие не понимали этот лозунг. В то время когда хлеб за копейки, когда его просто выбрасывали и все почему-то думали так будет всегда, да  и я в том числе. Однако нет. И, наверное, правильно. Надо уважать труд земледельцев. Ну что это такое? Сели кушать. Даже головные уборы не сняли. Ну, полная деградация населения пошла. Ну что за дела такие? Понятно перед едой,  вроде надо руки помыть или зубы почистить. Собственно зачем. Да, да ну чтобы микробов не было, чтобы пищеварение, чтобы без кариеса. Господи ты, боже мой. Да и не кариеса, да и вообще никакого пищеварения не будет у вас, если жратвы не будет. А вы кариес замучил. Да вообще, вас не будет мучить ни кариес и все остальное. Да,  подохнете вы с голодухи.

       Просто так, возьмёте и подохните. Да вы,  дураки, шапку-то снимите, хотя бы мысленно поблагодарите за еду, которую едите, да земледельцев, которые дают еду вам каждый день. Ну, скажите не вслух, а хотя бы в душе. Спасибо вам за хлеб наш насущный. А вы нет. Даже в шапках, садитесь кушать, и никогда не задумываетесь, как этот хлеб насущный достается земледельцам-хлеборобам. А следовало бы. Не можете. За вас скажу я спасибо вам земледельцы-кормильцы наши.                                               Низкий поклон вам за хлеб наш насущный, да каждый день, и постоянно, на всем протяжении жизни.   

        Ну не могу судить людей, которые не понимают этого. Вернее этого маленького куска хлеба, который в блокадном Ленинграде стоил жизни.

       Да преклоните колени, перед кормильцами нашими, в прошлом колхозниками, в то время    бесправными,  даже паспортов у них не было. Да поблагодарите жизнь, что есть такие земледельцы, которые кормили, кормят и,  будут кормить всех нас. И никогда не надо забывать – они основа жизни. Чтобы не говорили. Низкий поклон вам земледельцам от меня и от тех, кто не снимает шапки, когда садится кушать. Спасибо. Вам.

                                             2.         Часть 2

                                               2.1.      УРАЛ

       Слово-то, какое, откуда произошло не понятно, затерялось во времени название. Так и хочется сказать Ура! Значит, поднимается в атаку на врага рать русская, будет победа, будет и радость от нее. Все-таки это производное слово от Урала, а иначе, откуда оно взялось, и такая фраза, например, взять на «ура» слово-то  объемное,  емкое такое, такое же, как и седой Урал-батюшка.

     По меридиану более двух тысяч верст протянулся, да так вальяжно расположился, что с запада, что с востока ветры тучи с дождем гонят, да так и не могут перевалить через него.  Всю влагу, благодать небесную отдают Уралу, да не только небесную, но и земную, чем богата земля наша, посчитай вся таблица Менделеева на Урале.

      Стоит седой Урал бережет и охраняет свои богатства, пришел человек и удивился, надо же столько здесь намешано,  не передать, расскажешь,  никто не поверит.

       Но поверить пришлось. Очень красив Урал, трудно передать словами, как стоят ровные, к небу тянущиеся сосновые леса, почти, что корабельный лес. Идешь по этому лесу, по мягкой  подстилке из сосновых иголок, радуешься, дышишь, глаза устают смотреть на постоянно меняющиеся стволы сосен, с различными оттенками, но все же так похожие друг на друга, даже голова кружится.  Опустил глаза, вышел на опушку, а тут целая поляна из папоротников, стоят себе, немного подрагивают от дуновения ветра, ковер сплошной из листьев по пояс, ну загляни вниз. Заглянул. Стоят стройные такие стебли, ну точно сосновый лес в миниатюре, а внизу на земле своя жизнь, так и хочется потрогать, разворошить годами истлевшие листья, хвою, но не надо, пусть остается,  все как было.

        А осинник, стоят, дрожат своими листьями, дрожат до осени, встречая и провожая рябчиков и зайцев, охочих до молодой коры.

        Выходишь, а тут березняк, в глазах рябит.

        В летнее время есть и клубника душистая и черника, весной, как водится черемуха, затем дикая вишня на вишневых горах.  Грибы разные растут: белые, рыжики, опята, маслята, не говоря уж о подосиновиках и подберезовиках. К тому же летом малина, костяника, брусника. Собирай,  не хочу, запасайся на зиму долгую. Так как говорят старожилы лето здесь короткое, успевай, весна-то не заметно в осень переходит, в сентябре мухи белые летят, заканчивается и уборка урожая картофеля.

         А осенью, когда сбросят листья березы и осина тоже сбросит, и мелкий кустарник также. Открывается другая картина. Стоит, как ни в чем не бывало сосняк, а вокруг островков сосняка его верные оруженосцы стоят лиственные леса. Стоит сосняк и далеко за ним видно следующий сосняк и так до горизонта или до ближайшей сопки или горы.

        А вода–то, какая у озер Урала, да и сами озера с их диковинными мелодичными именами молодых девушек: Арыткуль, Окункуль, Синара, затем мужские имена:  Силач, Татыш, Ташкуль, Аргази, затем хлесткое такое имя Кисегач, потом Карагайкуль, Тургояк, Ташкуленок сынок Ташкуля. Иткуль – священное озеро, в южной части Шаман камень над водой высится, мясное озеро – говорят башкиры. И, наконец, озеро Касли, такое емкое название, созвучное с Яслями, колыбелью Урала.

       Гладь озер необозримая, кучерявый лес вокруг каждого, ранней весной вода в них прозрачная, а запах талой  воды свежий такой с проталинками, с едва уловимым запахом свежей рыбы «сырка» - т.е. сырти, ну совсем, совсем немного свежими огурцами пахнет.

       Озера не только рыбой богаты, но илом своим – сапропелем богаты, рыбой людей кормят, сапропелем в засушливые годы, когда травы нет скотину.

       Ох, как богат Урал на природные камни,  все то у него есть.

       В Средне-Иткульской деревне, нужны были камни для бани. Сосед Рахиб Зарипович – башкир на телеге в пятистах метрах от деревни помог мне собрать камни, приговаривая при этом,  не бери камни с зеленым цветом – сера это. Все остальные были тяжелые – восемьдесят процентов железа в них, для бани в самый раз.

       Начинаешь копать яму для столбов и ли еще для чего, смотришь, а там кристаллы кварца или еще что-то красивое из минералов находишь. Музей Ильменского заповедника подтверждение всему этому.

       Недаром заводчик Демидов в Уральских землях осел, царем был, не по званию, а по сути своей. Несметными богатствами Урала владел. Много следов своей деятельности оставил после себя он. Это город Касли с уникальным чугунным литьем, много заводских строений в г. Кыштым, Верхний Уфалей, Карабаш и др. Много не законченных дел. Просто одни он не успел сделать, другие остались незавершенными по ошибке проектантов. Например, канал связывающий сеть озер для доставки руды на заводы. Идешь на охоте и видишь опять ров с отвалом земли, да как по линеечке по самой короткой от озера к озеру.

        Много тайн у Седого Урала, но когда чуть-чуть поживешь на уральской земле,  и не хочется уезжать, но, к сожалению, обстоятельства жизни человека заставляют уезжать с этого благодатного края – Уралом, который называется.