1938 год. Москва. Апартаменты НКВД. Один из его залов. Время - два часа. Обстановка совершенно секретная - «СС». Громадное, сияющее позолотой старинной купеческой роскоши, блистающая великолепными люстрами зала заполнена мундирами с красными петлицами. На рукавах эмблема «Щит и Меч». И хотя за мощными каменными стенами -глубокая ночь, окна плотно зашторены и в потайных местах тускло поблескивают гранёные штыки охраны. Взгляды сидящих устремлены на слегка затемнённую авансцену. На ней длинный низкий стол с львиными ногами. Красное сукно. Полный графин. Стакан.

В глубине чуть шевельнулся тяжёлый малиновый занавес: из-за него вышел чекист и направился к столу. Среднего роста. Большая залысина на суживающейся книзу голове. Плотно сложен. Чёткой, но мягкой, словно крадущейся походкой, он подошёл к столу, бросил взгляд вперёд. Все встали. Воцарилась плотная тишина. Резким движением свободной руки - в другой держал объёмистую папку - он усадил подчинённых. Сотни глаз нацелились в «ромбы» на отложном вороте гимнастёрки, перепоясанной ремнями. Безукоризненная форма. Отчётливые знаки различия. Блестящие сапоги и портупеи. Поправив очки, Нарком Внутренних Дел державы положил чёрную папку, с надраенными, жёлтого металла» замками, на стол. Сел.

В тот же миг в углах и по краям сцены, будто по команде, возникли фигуры с автоматами наизготовку. Вышколенная стража в ловко подогнанном обмундировании внутренних войск замерла, вытянувшись в струнку.

Широко положив руки на стол, с ладонями, сжатыми в кулаки, первый чекист государства с минуту молчал, как бы прислушиваясь и сосредоточиваясь.

Нет, он не думал о том, что сказать и как. Это его не смущало. Он твёрдо знал: каждое его слово -закон для низших по рангу. Намёк - приказ к действию.

Три недели назад ему этот высокий пост доверил его могучий соотечественник, вождь народов «всея Руси великой». В Кремле, в присутствии членов правительства и генералитета, подчёркивая тем самым важность церемониала, Иосиф Сталин с сильным кавказским акцентом, без предисловия и обиняков доложил:

• В стране зреют заговоры. Наши внутренние враги, остатки контрреволюции... и прочие недруги, поднимают головы.

Бесшумно, не спеша ступая шевровыми сапогами по мягкому ковру, он подошёл к Наркому Внутренних Дел, стоящему впереди выстроившихся чинов всех рангов. Пристально глядя в настороженные зеленоватые глаза комиссара, застывшего по стойке «смирно», закончил свою краткую речь.

• Серьёзная международная обстановка также требует быть бдительными. Поэтому нам необходимо ужесточить борьбу и уничтожить антисоветские элементы. И, резко махнув зажатой в руке дымящейся трубкой, возвышая голос, поставил роковую точку, срубить головы всем замаскированным врагам! Вам, товарищ Берия, доверено возглавить Комиссариат Внутренних Дел. Надеемся, что вы оправдаете доверие партии и правительства. Всё.

- Слушаюсь, товарищ Сталин! - за стёклами очков радостно блеснули выпученные от усердия глаза новоявленного жандарма «сталинской империи».

О том, какую роль сыграл в страшной трагедии великого государства командующий карательными органами, народ узнал гораздо позже. И хотя грозная машина по перемалыванию человеческих судеб была запущена до его заступления на высокий пост, полные обороты она наберёт в годы разгула его правления. И когда на Западе сгущались предвоенные тучи, наша страна уже заливалась горькими слезами. И не только слезами... А кровь людская - не водица.

Свои новые полномочия Берия принял с потаённой радостью. Путь к трамплину, с которого в удобный момент он прыгнет к вершине державного Олимпа, был открыт. Он знал: так будет. Он верил в свою звезду!

Но не будем торопиться, уважаемый читатель. Время, эта гигантская, никому не подвластная могучая сила, покажет... Но мы знаем, что в те мрачные годы разверзлись врата ада и что в его огне сгорят лучшие сыны и дочери нашего Отечества.

• Итак, товарищи, к делу! упал сильный и властный голос на аудиторию. - Я вызвал вас на инструктаж. Получена директива сверху. Как вы знаете, у нас раскрыты антигосударственные заговоры. Однако не все подпольные блоки и организации рассекречены. Нашим органам предоставляются чрезвычайные полномочия по обезвреживанию врагов народа. Вы должны быть к ним безжалостны! В тюрьмах, следственных изоляторах, в местах содержания спецконтингента ввести строжайший режим. Личная инициатива по ликвидации предателей будет поощряться. Вы чекисты опытные и, полагаю, нет надобности вас учить. К тому же в документах, которые получите, всё расписано и чётко изложено.

В заключение Нарком Внутренних Дел сказал:

- Сейчас каждый из вас получит бумаги, и вы немедленно отправитесь к местам вашей службы.

Из зала раздался голос:

- А можно вопрос, товарищ Нарком? Присутствующие выжидательно смотрели на сдвинутые к переносью очки, из-за которых пронзительные округлённые глаза сверлили притихший зал.

- Никаких вопросов! Всем ясно?!

- Нет! В бумаге, которую я получил, написано ясно: «...немедленно явиться на совещанием Это как понимать?

- Вам понимать не надо. Вам нужно одно: выполнять приказ! И последнее. Алдан, Магадан, Чукотка, Монголия - всем приготовить удостоверения личности и дубликаты шифров.

Начальники лагерей, командиры конвойных частей и служб НКВД, следователи высоких рангов, тюремное начальство, драконы строгорежимных «закрыток» - медных, свинцовых, оловянных, ртутных и прочих рудников и шахт из разных мест Союза подходили к Наркому, козыряли, получали бумаги, расписывались и покидали здание Наркомата, чтобы вернуться к себе, в свои края.

Последним за получением инструкций к столу Первого комиссара страны подошёл полковник Деконозия. Его головокружительная карьера поражала тех, кого он стремительно обходил по должностям и званиям. Личность, скажем так, знаменитая. Закоренелый уголовный преступник, садист и убийца из-за тюремной решётки был «приглашён» на работу в органы НКВД на должность «подручного» - специалиста по пыткам. А вскоре заплечных дел мастер стал «приводящим в исполнение). За полтора года кровавой работы он пробежал по ступенькам служебной лестницы и получил в петлицы три «шпалы». А через два месяца, после образования лагеря с «особо строгим режимом» его назначили начальником, и в петлицах появилась четвёртая «шпала»...

Подойдя к Наркому, «чёрный полковник» небрежно козырнул и взял ручку, чтобы расписаться.

- Э, нет, гражданин полковник, - с сарказмом проговорил Лаврентий Павлович. - С тобой мы пройдёмся в кабинет. Тут рядом. Там и поговорим.

Слегка кивнув охране, Берия пропустил впереди себя начальника лагеря. Оба скрылись за тяжёлыми крыльями занавеса, углубились в лабиринты дворца.

О чём они говорили - истории неизвестно.

Деканозия возвращался в свои далёкие монгольские владения. В его портфеле покоились документы с грифом «СС» - совершенно секретно. Ознакомься с ними те несчастные, что за колючей проволокой, - волосы встали бы дыбом.

Лейтенант Булавин подходил к воротам КПП. В левой руке его был увесистый чемодан. В нём - весь его гардероб и движимость. Не дождя метров полета до колючей проюлоки, остановился, снял фуражку, платком вытер вспотевший лоб. От военного посёлка, расположенного рядом с небольшим городком, куда он прибыл час назад, проделав семь с лишним тысяч километров, до лагеря - пятнадцать минут хода налегке. Но это налегке... Однако лейтенант был доволен и с наслаждением легонько массировал мышцы РУК-

Рядом с тополевой аллеей, ровной, как стрела, по которой он только что прошёл, лежала вполне сносная бетонная дорога. Она упиралась в ворота лагерной резервации, на то время выглядела безжизненной. На юго-восток простиралась неоглядная, слегка всхолмленная, даль. В плавающем жарком мареве горизонта маячили силуэты редких деревьев. Здесь, вдали от Родины, в монгольском небе, ослепительно пылало солнце. И висело оно, кажется, гораздо круче, чем в его хуторе Громовом, утопающем в садах, полого спускающихся к Дону.. Там казачонок Петька Булавин родился, вырос и оттуда потом махнул в большой интересный мир...

В 1933 году Алексей Фёдорович Булавин - бывший конник кавалерийской бригады Думенко - проводил сына в Москву, в Военную Инженерно-строительную Академию. Старый лихой рубака никак не мог взять в толк: откуда у парня, выросшего в семье потомственных земледельцев, загорелась мечта стать военным инженером-строителем, сооружать мосты через реки, пробивать в горах туннели. Странно это было отцу, но перечить сыну не стал...

«Как стремительно летит время, - подумал лейтенант, глядя на запад, где неподалеку в сизой дымке темнели лесистые отроги хребта Чегирдауш, - и вот мы в Монголии. Вон там горы и где-то река, а прямо перед тобой, лейтенант, широкие ворота в неизведанный мир...» Но, глянув на колючую проюлоку контрольно-пропускного пункта - КПП, усмехнулся: «Сам напросился. Знал куда едешь. Так что - топай. И не иронизируй». Мысль его показалась бескрылой и настроения не омрачила. Наоборот, оно - отличное! Высокий, статный, он легко поднял тяжёлый чемодан и зашагал вперёд.

На КПП тщательно проверили документы. Главная проходная лагеря смотрелась неряшливой, на это лейтенант сразу обратил внимание. «Внутренние войска - это всё ж таки не армия», - отметил он.

- А теперь давай-ка уголок свой открывай, - сказал начальник пропускного, возвращая Буланову бумаги.

- Я попрошу повежливей, - взглянул инженер на потное туповатое лицо проверявшего. Его развязная манера, неряшливая форма, мешковато сидевшая на нём, никак не гармонировали с отлично сидевшей новой формой молодого офицера, его до блеска начищенными хромовыми сапогами. - Я для вас - «товарищ лейтенант». Устав надо соблюдать.

Начальник пропускного пункта хохотнул.

- Виноват, ваше благородие, - язвительно осклабился он, - ты разве не видишь, какой у нас род войск, - уже зло растягивая слова, проговорил плохо выбритый старшина, - Нэ-Кэ-Вэ-Дэ! Понял? И тут не санаторий. Открывай чемодан! Ахмет, и ты, Потапов, займитесь проверкой, - кивнул старшина своим подчинённым.

Рядовой Ахмет, небольшой широкоплечий татарин с загорелым лицом, присел к чемодану, попробовал замки и, глядя в подбородок лейтенанта, протянул РУКУ:

- Ключ давай.

Булавин готов был резко осадить грубиянов, но тут же дал себе команду: «Спокойно! Здесь, видимо, это в порядке вещей».

Черномазый Ахмет доставал вещи из чемодана и передавал сидящему на корточках высокому увальню Потапову. Тот перетряхивал всё, даже книги. На пол брошены предметы туалета, боксёрские перчатки, парадная форма, учебник по мостостроению и туннелям, фотоаппарат. На самом дне чемодана, по диагонали, лежал длинный свёрток, перетянутый шпагатом. Молчаливый Ахмет распеленал весомую упаковку и все увидели отличной отделки разобранную двустволку с тонкой вязью рисунков на ложе.

Старшина, наблюдавший за досмотром, подошёл и взял ружьё. Повертел в руках, заглянул в стволы. Спросил:

- Охотник, что ли? А как оно слаживается? Булавин с неприязнью посмотрел на старшину:

- Не вашего ума дело. Положите...

- Ого! Вай-вай! Командир! - воскликнул исследователь чемодана, - Пасматри, что эта такой! - Ахмет поднялся, держа на ладони пистолет.

- Ну-ка, ну-ка, дай сюда. Потапыч, возьми ружьё, -взглянул начальник КПП на своего подчинённого.

- Отдайте пистолет! - Булавин протянул руку к досмотрщику чемодана.

• Отставить! рявкнул энкэвэдэшник на лейтенанта и почти вырвал из рук Ахмета пистолет. Вот это даа-а! Штучка интере-есная. Это что же такое, инженер! Ар-ружие? И охотничье, и пистоль? Не положено!

Никелированный браунинг, изящный и ладно скомпонованный, походил на игрушку. Но это была грозная «игрушка».

• Тихо! обвёл суровым взглядом стоявших старшина, хотя тишина и так стояла полная. Он поднёс предмет ближе к глазам и медленно отчётливо прочитал на блестящей планке гравировку: «Чемпиону Вооружённых сил СССР. На вечное пользование. Нарком Обороны. Год 1937й».

- Ух, ты! Ну, си-ила, - восхищённо протянул далеко не бравый чекист. - И всё же, товарищ лейтенант, я вынужден изъять оружие.

- Не имеете права, оно - именное.

• Имею. Всё, лейтенант. Досмотр окончен. Можете забирать свои вещи. Ружьё зарегистрируйте в спецотделе. А о пистолете доложу начальству. Всё, вы свободны. Штаб в трёхэтажном доме голубого цвета.

Булавин не счёл нужным продолжать разговор, но, уходя, сказал:

- Старшина, браунинг принесёте мне вы лично. Через несколько минут лейтенант к громадному деревянному особняку. У входа с торца здания -внушительных размеров отлично выполненная эмблема чекистов «Щит и Меч». Трёхсторонние ступени из мощных диабазовых плит горной породы, плотно подогнанных,, вели под навес, сделанный из красиво обработанных крепких угловых опор, держащих на своих плечах чуть наклоненную крышу из толстенных шпунтовых плах.

«Крепко и со вкусом сработано, - подумал лейтенант. - Рабочая сила-то дармовая. Да и специалистов, наверное, хватает».

Перед входом ещё раз проверили документы, оставили чемодан, основательно прощупали лейтенанта...

Поднявшись к парадной двери, Булавин достал из заднего кармана галифе бархотку, завёрнутую в бумажку, смахнул с сапог пыль. Осмотрелся.

Громадная территория, опутанная проволокой, примыкала к безлесным склонам предгорий. Всюду - бараки, вышки с пулемётами, овчарки, мощные прожекторные установки, провода высокого напряжения. Изредка проходили люди в разные направления. Одни - в краснооколышевых фуражках, другие - в арестантской робе. Вдали - изломанные очертания гор. Сопки. Леса. Туманная синеватая дымка. Да, если бы не знойный яркий день, картина могла быть почти тревожной.

«А что мне до всего этого?.. - подумал инженер, - Моё дело - туннель. Остальное не для меня. Я человек свободный. И сюда приехал по собственному... выбору. Вот так. В конце концов, могу и...»

Конечно, лейтенант Булавин помнил, что он -инженер-строитель военный. А военный, даже генерал, не может быть свободным. Да и не только... Ибо в жизни всё взаимосвязано. В мире всегда кто-то или что-то зависит от кого-то или чего-либо. Шалишь, казак с Дона! Забудь про вольницу. Теперь твой Бог - воинский Устав. Ему ты, парень, и будешь поклоняться. Ты мечтал стать военным инженером-строителем? Мечтал. Ты им стал? Стал. Ну, вот и наслаждайся, товарищ лейтенант. У тебя впереди -время и пространство. Покоряй их. И с богом - в добрый путь!

Поднявшись на третий этаж, Булавин нашёл дверь с надписью: «Начальник лагеря. Полковник Деканозия Ладо Луарсабович». Постучав, вошёл в приёмную, где увидел капитана, сидевшего за большим столом, уставленным телефонами, селектором, рацией. Представившись, доложил о цели прибытия.

Капитан внимательно ознакомился с документами, уточнил, нет ли оружия.

- Подождите, лейтенант. Сейчас доложу товарищу полковнику. Присаживайтесь пока.

Спустя две-три минуты Булавин, чеканя шаг, подошёл к человеку, сидевшему за громадным столом с резными ногами: иначе не назовёшь мощные опорные тумбы.

- Товарищ полковник! Инженер-строитель лейтенант Булавин прибыл для дальнейшего прохождения службы! - козырнув, выпускник академии чётким движением подал пакет.

Это он сделал, подойдя вплотную к столу, перегнувшись над ним, ибо начальник лагеря позы не изменил. Он неторопливо взял пакет и вонзил взгляд в напряжённые глаза прибывшего.

- Садись, инженер, - кивнул полковник. Лейтенанта поразило несоответствие черт лица начальника его положению, должностной форме, наконец. Позднее бы он нашёл в нём сходство с грозным тюремным авторитетом. А пока же сидя сбоку, он с затаённым любопытством разглядывал здешнего царя и бога, углубившегося в чтение содержимого пакета.

Львиная полуседая грива возвышалась над широким лбом. Орлиный нос с тонкими вырезами ноздрей и глубоко спрятанные мутного оттенка глаза под навесом густых бровей придавали лицу злое, если не сказать свирепое, выражение. Раздвоенный подбородок с крупной нижней челюстью говорил о неукротимом нраве и стальной воле. Широкие плечи, выпяченная грудь и бычья шея дополняли портрет хозяина.

• Так вот, лейтенант, полковник нарушил тишину, будешь строить туннель. Наш лагерь особый. Конвойный состав, а также инженернотехнический персонал имеют свою специфику службы... Короче, непосредственным твоим начальником будет майор Удалов, опытный специалист и тоже мостовиктуннельщик. Форму армейскую смени на нашу. У моего заместителя по хозчасти получишь дальнейшие указания по всем вопросам.

На столе зазвонил телефон и начальник, чуть потянувшись, взял трубку. Выслушав первые слова говорившего, тут же разразился бранью.

• Что?! Какого х... ты нюни распустил! Не знаешь... Что?! растопырив губы, начальник лагеря продолжил, он словно вбивал в трубку свинцовой тяжести слова, Ты дур-р-рак, а не чекист! Не церемонься с ними! Спишем по статье... Стреляй без предупреждения! У нас их пятьдесят с лишним тысяч голов. Ну! Хоть в этом молодец!

Спохватившись, Деканозия зыкнул на лейтенанта и махнул рукой на дверь:

- Иди! Чего сидишь?

...Поздно вечером, лёжа на жёсткой низкой койке в своей комнатушке, которую он получил во временное пользование в одном из домов зоны, где жили бойцы конвоя, Пётр Булавин вспоминал академию и распределение по местам службы. Особенно врезалась в его память последняя встреча с командармом Гореловым, начальником академии. Он пригласил выпускника в свою неслужебную комнатку, в которой иногда отдыхал.

- Садитесь, молодой человек, располагайтесь. Чайку попьём, поговорим на прощанье.

Они встретились в коридоре случайно. Стройный спортивный парень вызывал симпатию у немолодого ветерана генеральской должности. Теперь хозяин приоткрыл дверь в кабинет и добродушно проговорил:

- Вдруг зазвонит телефон, так чтобы слышно было. Час-полтора назад получивший лейтенантские «кубари», Булавин чувствовал себя в присутствии «бати» неуверенно. А тот ничем не выдавал в себе руководителя и крупного учёного в строительных делах, специалиста старой подготовки. Он, да Карбышев, да ещё два-три... Знаний на десяток маршалов. Звонил-уточнял, случалось, какие-то сведения даже Шапошников из Генштаба.

- Да вы не стесняйтесь, молодой человек, смелее варенье-то...

Булавин пил чай больше по настоянию, а начальник толк в нём знал и пригубливал обжигающую жидкость с удовольствием. Отставил чашку, когда опустел заварник. Потом Горелов неторопливо поднялся к полотенцу на вешалке, коснулся им коротко стриженых усов и вытер запотевшие руки.

- Академию ты окончил с отличием, это большое дело. Таким мы предоставляем право выбора: у нас или за рубежом, где мы возводим фортификационные объекты. Думал над этим?

- Главное для меня - интересная работа по специальности, товарищ командарм.

- Похвально, Булавин! В таком случае внимай... - и он назвал объекты военного строительства, указал места их расположения. - По моим понятиям, самый мощный и притягательный объект - в Монголии. И хотя на ближайшую перспективу мост и туннель в предгорьях Чегирдауша острого значения не представляют, по сложности и масштабам - равных им в наших Вооружённых силах нет. Как смотришь в ту сторону?

- Н-не знаю. Я привык подчиняться. В Монголию -так в Монголию. Лишь бы работа стоящей... в смысле, интересной, была.

• Работато интересная. Современные технологии, проверка новейших идей... Горелов помолчал, как бы сомневаясь: говорить не говорить, но всё же тихо произнёс: - строят объект заключённые. Враги народа.

Помолчав, молодой специалист выразился твёрдо, с убеждением:

• Я военный строитель. Инженер. Вверят такую рабочую силу, значит, так нужно. Ктото же это всё продумал!.. Заключённые тоже люди. В общем Монголия.

Командарм одобрительно кивнул головой. Достал тусклого серебра портсигар, вынул папиросу и медленно размял туго набитый табак.

• Контингент, насколько мне известно, смешанный. Уголовные больше для острастки политических и сами политические. И таких основная масса. На месте присмотришься и поймёшь. Будь осторожен. Будь... вообще осторожен. Там другая академия... академия жизни.

Военный учёный помолчал. Взгляд его был отвлеченным, но мысль, видимо, сосредоточена. Наконец, он сказал:

- Ну, с Богом, сынок. Наше дело служивое. Станет невмоготу - дай знать. Буду жив - помогу.

Булавину не раз приходилось встречаться с «батей» по делам курсантским, спортивным, комсомольским... За время учёбы он окреп, закалился. Учился ровно и только на «отлично». В академии проходил, как образцовый, правда, на собраниях больше отмалчивался. Товарищи любили его на ринге: он не подводил - бился технично и бой заканчивал уверенной победой. Сам Ворошилов видел одну из его схваток. Из пистолета бил без промаха. И это отметил Нарком.

...И вот он в Монголии. Перспектива будущего - работа с заключёнными - воодушевления не вызывала. Но в душе рождалось приятное чувство самостоятельности, востребованности тебя, желания полностью отдаться той профессии, которой столько учился. Здесь, в отрогах Саян и Монгольского Алтая, через скальные нагромождения Чегирдауша пробивается туннель. Затем - железнодорожный мост через горную реку. Колоссальные объёмы. Дикая необузданная природа: горы, стремительные речушки, озёра. Значит, охота, рыбалка. Это же чертовски заманчиво! Вперёд навстречу Жизни! Остальное - как-нибудь.

И вот лейтенант Пётр Булавин приступил к работе. Инженер постепенно вживался в совершенно новые условия - далёкие от привычных академических. Пристально всматривался в окружающий мир, исподволь изучал его. Мысленно разделил его на три категории. Позже, вплотную соприкоснувшись с контингентом всех трёх сословий, он поймёт, что из себя представляет эта общественная, нравственно-психологическая триада - лагерная система. «Энкэвэдэшни-ки», форму которых он теперь носил, хотя считал себя армейским специалистом, - это власть. Политзаключённые - те же смертники. Уголовники - кровавый топор Голгофы, внедрённый изощрённым умом садиста Деканозия с благословения Центра. Лагерь, числившийся в тайной канцелярии НКВД под шифром «СМ», создан и вступил в строй действующих два года назад.

В строительной зоне среди заключённых своего участка - это почти полторы тысячи человек - Булавин с первых дней приметил рослого мужчину непростой осанки важного лица с внимательным взглядом уже усталых глаз. Лейтенант обратил внимание,

что люди вокруг него невольно оказывают ему внимание, называют по имени-отчеству: Иван Фёдорович. На службе специалисту дозволено: указать, подсказать, заставить, «дать в зубы», посадить в карцер, лишить пищи, пристрелить, наконец, но проявить к заключённому живой человеческий интерес - желание не только сомнительное, но вообще противопоказанное. У одного из заключённых лейтенант как-то спросил: кто этот человек?

Немолодой, с добрым выражением лица, работяга, оглянувшись по сторонам, сказал:

• Оо! Он из больших. Был. Справедливый мужик. С ним даже чекистам не с руки. А блатяги те даже не подходят к нему. Если бы не Иван Фёдорович, урки с нашей бригады брали такую же дань, как и со всех... Его знает весь монгольский лагерь.

В рабочей зоне, на участке Булавина, находилась прорабская - добротно срубленный дом из мощнейших лиственниц. В неё по утрам, перед работой, сходились начальник Управления майор Удалов - непосредственный руководитель Булавина, он сам, маркшейдеры, бригадиры, десятники. В одной из выгородок находились геодезические инструменты, рабочие чертежи на полке и прочие принадлежности. В маленькой комнатке для майора и лейтенанта стояли железные койки, накрытые грубой армейской постелью. В большой «раскомандировочной» комнате посредине стояла «буржуйка», огромный стол и прочные скамейки у стен. В прорабской ежедневно, кроме воскресений, проходили «пятиминутки». Порядок в «штабе» Управления майора Удалова поддерживал старый больной и добродушнейший мужик.

Однажды Булавин спросил:

- А скажите, товарищ майор, кто этот человек... в бригаде Колесникова?

- Воронов? А что случилось?

• Да ничего. Просто... более заметный среди остальных. А почему вы подумали сразу на Воронова? В бригаде до тридцати человек.
• Я не подумал, коллега, я знаю. А вот знаю я о нём, честно говоря, мало. Это не приветствуется. Кому положено, знают всё. Хотя совсем всё не знает никто, даже он сам.

Помолчав, майор добавил:

- Воронов в научном мире столицы занимал высокое положение, был одним из выдающихся генетиков. Это какое-то новое хитрое и сложное учение о наследственности и преемственности. Что в нём так, что не так - нам не разобраться. А те, кто разбирался, направили его сюда. Так-то вот.

И, закрывая эту тему, Удалов зевнул, потянулся и закончил:

- Запомните, коллега, здесь всё имеет уши. Глаза и уши. Не хотите неприятностей - подальше от всего, что не имеет прямого отношения к вашей служебной деятельности. Меньше знаешь - лучше спишь.

В это время рванул взрыв огромной силы. Задрожали оконные стёкла. Грохот рассыпался в окрестностях и погас вдалеке.

Заключённые рвали скальные породы динамитом.

Время двигалось вперёд час за часом, день за днём. Из дней складывались недели, из недель - месяцы.

Булавин получил однокомнатную квартиру в доме военного посёлка и перебрался в неё со своим нехитрым холостяцким багажом. Стал посещать воинский спортзал. Боролся, боксировал. Жаль, что среди спортсменов был лишь один достойный соперник -Алик Гаджиев, рядовой полевого конвоя. Человек крупный и мускулистый, он держался сухо и, пожалуй, недоброжелательно. Людей он вообще не любил. Нелюбовь к начальству скрывал, а к заключённым... уже шестерых застрелил «при попытке к бегству» или «при оказании сопротивления». Товарищей кавказец не имел, переносил лучшие свои чувства на овчарок. Лейтенант с удовольствием мял ему бока, проводил хуки, джебы и апперкоты, хлёстко швырял на ковёр. Противник, если получалось, платил ему тем же. То есть отыгрывался.

Изредка Булавин выбирался в горы с ружьём, прихватывал именной пистолет. Его он вернул себе с большим трудом после двухмесячной осады различных инстанций. Только телеграмма из Москвы от имени Наркома воздействовали на полковника Деканозия.

Пистолет владельцу вернули, но полковник запомнил «настырного лейтенанта».

В конце августа монгольский лагерь пережил «Варфоломеевскую ночь». Причиной вспыхнувшей бойни послужило прибытие нового этапа. Это были отборные уголовники. Предводитель новичков по кличке «Петька-партизан» и местный «князь», по прозвищу «Акула», общего согласия в мирной беседе по разделению зон влияния не нашли, разошлись врагами.

Не успел Петька-партизан выкурить перед сном папиросу, как на его двухэтажный барак напали «акуловцы», вооружённые кто чем - от заточки до кола. Схватка проходила при слабом освещении. Когда поднялся истошный крик, охрана включила сильные прожекторы. Раздались предупредительные выстрелы. Сначала - в воздух, потом поверх голов и уже из пулемётов. А рукопашный бой разгорался всё яростней. По тревоге подняли резервный, «чёрный», конвой. При численном превосходстве «акуловцы» погнали новичков на колючую проволоку, к предзоннику. Тех стали рвать спущенные с цепей сторожевые псы. Рвали и местных, не разбирая своих и «чужих». Душераздирающие вопли с отборной матерщиной слились в сплошной гвалт. Зазвенели стёкла, запылали бараки. Из окон прыгали люди. Выли лагерные сирены. Новички, спасаясь, подались к баракам «политиков». Для охраны это был благоприятный момент: работала секретная бумага из Центра по отстрелу «врагов народа». Так сказать, в рамках оздоровления общества.

К вечеру следующего дня лагерь знал: только убитых - 186, да раненых более трехсот. Долго ещё встревоженным улеем гудела страшная зона.

Начальник лагеря был спокоен. В его службе бывало всякое... На этот раз ЧП унесло жизни 109 «политиков», а это - большой плюс. Раненые получили медицинскую помощь - уколы «от столбняка» и в ближайшую ночь их вывезли на удалённый могильник.

Удалов и Булавин часто работали в зоне вместе. Вот и сегодня, взяв с собой троих рабочих, прихватив теодолит, нивелир, стометровую рулетку, альбомы с чертежами и другие строительные принадлежности, они отправились на участок. Огромная рабочая зона, опоясанная колючей проволокой и вышками, гудела, скрежетала, звенела. Рычали тракторные тягачи, стучали бурильные установки, гремели цепи, которыми люди заарканивали глыбы диабаза. Раздавались крики: «Эй, взяли! Ещё раз взяли! Па-а-ашла!».

По небу плыли густые серые тучи - приближалась осень.

Заключённые из политических здоровались с Удаловым: «Здравствуйте, гражданин начальник!» или «Здравия желаем, гражданин майор!». Некоторые - пожилые - снимали головные уборы. Последнее майор пытался пресечь. Те извинялись, но своё продолжали. Они явно выделяли майора из среды «остальных».

Удалов попал в лагерь на должность с первых дней его образования. Многих подчинённых хорошо знал и за деловые качества уважал. С каждым бригадиром знакомился лично и в допустимых рамках беседовал. Во время работы неписанным законом стало: 50 минут напряжённой работы - 10 минут «перекур». И так каждый час. Это не могло приветствоваться лагерной администрацией, но к «традициям» у майора она пока не приглядывалась. Тем более, что выработка в его управлении была высокой.

Деканозия майора ценил за обширные познания и большой практический опыт, умение поставить дело на хорошие трудовые обороты, однако поведение Удалова считал излишне лояльным и каких-то симпатий к нему не питал. А так, что же, оба члены ВКП(б). И на собраниях в президиуме, случалось, рядом сидели.

Вот кто люто ненавидел майора, так это уголовники по призванию: убийцы и насильники всех мастей. Обычно они отрабатывали на политических чёткость нанесения побоев, так, чтобы с одного удара любой из тех «скопытился». А начальник это пресекал. Не было у него в крови от кулачной дисциплины. Ещё - понуждал их работать, приспосабливая к правилу: работа - жратва. Поскольку идейному криминалитету трудиться «западло» и толку поэтому с него не было, то в столовой «законники» злобно «промывали» желудки водичкой. А пока их не было в бараке, взвод внутренней службы «шмонал» укромные места зэков, изымая всё, что могло служить им холодным оружием. «Цвет» преступного мира скрежетал: «Ну, начальничек, попадёшься нам - скушаем живым и косточки выплюнем, век нам свободы не видать».

Однажды, проделав немалую работу по нивелировке полотна под рельсы, определив ось и радиус закругления, что требовало большой точности, инженеры со своими подсобниками возвратились в свой рубленый дом.

Булавина давно уже интересовал вопрос, связанный с проектом строительства туннеля и моста через реку. В выходные дни, с ружьём за плечами, он облазил все окрестности и хорошо изучил трассу комплекса туннель-мост. Досконально проработав проект и сравнив со своими беглыми расчётами, он пришёл к выводу: трасса выбрана неудачно, даже, скажем так - бездарно. Понял: разведка и обследования местности производились с самолёта, а геодезисты очень плохо и с большими погрешностями составили карту рельефа. В результате технико-экономические обоснования проектного института - ЦНИИП - обошлись государственной казне в весьма немалую сумму. Со

всею тщательностью молодой инженер провёл уже детальные расчёты. Они показывали: затраты снижались на треть. Взяло сомнение: не упустил ли чего? Проектировали-то специалисты с головой... Решил посоветоваться с майором. Отношения у них установились не «майор - лейтенант», а, скорее, «старший - младший». Удалов коллегу величал Петром Алексеевичем, Булавин майора - Василием Филипповичем. Обращались по званию не часто и в особых случаях, скажем, в присутствии лагерной администрации. Показал Удалову свои расчёты. Тот неторопливо перелистал сложенные в папке листы, поднял на помошника глаза и с уважением произнёс:

• Тото, я смотрю, изучаешь всё окрестности... Я таких работ не проделывал, времени не было, но сомнения закрадывались. Только что они, он показал на бумаги, - нам теперь дать могут? Мы уже увязли в том, что есть... Сомнительно, чтобы ктото позволил менять проект. Ты это спрячь подальше и не высовывайся. Всех устраивает дешёвая рабсила, на ней и выезжают, закрыв глаза на промахи.

В зоне завыли сирены, зазвенели от ударов подвешенные куски рельсов - рабочая смена закончилась.

Инженеры, словно по команде, взглянули на свои часы - точные карманные, «Кировские», что лежали на столе у майора и наручные у лейтенанта. Всё, пора.

• Вот что, Пётр Алексеевич, приходика ты в воскресенье ко мне домой. У сынишки день рождения, посидим. По домашнему уюту, поди, соскучился... Из дому давно получал весточку? Ага, это хорошо. Так, значит, жду.

- Спасибо, Василий Филиппович, приду.

Майор Удалов занимал трёхкомнатную квартиру в одном из двухэтажных домов военного посёлка. Полтора десятка рубленых домов составляли место обитания чекистов, две воинские казармы, столовая, магазин, школа, баня, санчасть, клуб и другие постройки. То есть всё самое необходимое здесь было. Дымились печные трубы, по нужде люди выскакивали на холод в просторные нужники, пованивавшие хлоркой. Исключение составлял отдельный дом Дека-нозия, в нём, говорят, были все «удобства» на месте.

В выходной день Булавин в точно назначенное время постучал в дверь квартиры Удалова. Открыл хозяин и уже через минуту-две знакомил его с гостями. Их было немного. Начальник политотдела Скляренко, лысеющий полноватый добродушного вида мужчина, с супругой и сотрудница секретной службы Ольга Пронина, молодая миловидная особа строгого вида. Жена майора, белокурая, разрумяненная от хлопот женщина, извиняясь, проворковала:

• Вы, мужчины, пока займитесь... мировыми проблемами, Валентина Ивановна мило и в меру гримасничая, коснулась локтя гостя, - а мы вот-вот пригласим вас к столу.

Помогавшая ей супруга замполита, Анастасия Никитична, немолодая, но не потерявшая былой привлекательности женщина «справного» вида, поддержала:

- Мировые проблемы - до первой, кулинарные -со второй, а внутренние - перед последней.

- Всяких коснёмся, - пообещала хозяйка, улыбаясь, - до последней, надеюсь, ещё не скоро.

Она в местной школе была учительницей.

Булавин, с гордостью носивший военную форму, сегодня, глядя на Скляренко, одетого в ладный серый костюм, пожалел, что не имеет цивильного костюма. Имеется, правда, спортивный, но его же сюда не оденешь.

Политработник внимательно оглядел молодого человека и спросил:

• Так как вам, Пётр Алексеевич... я правильно назвал ваше имя?

- Так точно, товарищ полковник! Скляренко снисходительно улыбнулся.

• На сегодня оставим звания. Зовут меня Александр Иванович... Так как вам здесь после академии? Довольны ли работой, окружением?

Тон политработника был добродушный, скорее -отеческий.

Ольга, окинув инженера мимолётным взглядом, легко проскользнула на кухню.

• Работа интересная. подтвердил Буланов, Я имею в виду туннель.

- А люди?

- Люди... делают, что им велят. Конечно, тюрьма - не академия.

- Не тюрьма, лейтенант, - мягко поправил начальник политотдела, - лагерь. Особый лагерь. - со значением закончил он.

• Дада, особый... Булавин хотел продолжить фразу, но поостерёгся. Он помнил слышанное: «В лагере даже стены подслушивают, так что уши держи топориком, а язык на замке».

Удалов, не принимавший участия в беседе, поднялся и вышел в соседнюю комнату. Оттуда он вернулся с мальчиком и подвёл его к Булавину.

- Вот, сынок, мой помошник Пётр Алексеевич, о котором я тебе говорил, знакомься.

Именинник, стрельнув быстрыми глазами, по-взрослому представился:

- Сергей Удалов! Ученик второго класса!

- Лейтенант Булавин! - вытянулся инженер и, наклонившись, подал мальчику руку.

Школьник с достоинством подал свою.

- Секундочку, Серёжа, я - сейчас.

Гость исчез за дверью и тут же воротился со свёртком: принимай.

Мальчик развернул свёрток и счастливо заблестел глазёнками: в руках блестели новенькие коньки.

- Ур-ра! - только и вскричал он.

- Ну, беда, теперь времени на уроки не будет, - с деланной ворчливостью пробурчал отец.

Компания усаживалась за стол в большой комнате. Там стояло пианино, а на стене «пугал» разбушевавшейся стихией «Девятый вал» Айвазовского. На другой стене сквозь века из под нависших бровей печально смотрели глаза Леонардо да Винчи, инженера, художника, философа.

Рассаживала хозяйка. Вообще-то, гости уже знали свои привычные места и только Петра Алексеевича посадили рядом с Ольгой. В комнате стало оживлённо, а большой стол сервировкой напомнил бы цветную картинку из кулинарной книги. Женщинам нашлись красивые рюмки, мужчины дружно выбрали стопки. Винные бутылки загадочно темнели массандровским портвейном, водочные - озорным сверком прозрачности. Выставленная «на охотника» бутылка коньяка «скучала» на углу стола. Закуска привлекала видом, дразнила запахами варёного и жареного. Какому-то салату уже не хватило места и его дружно вернули на кухню, «на потом, если кто захочет». Мужья ухаживали за женщинами, наполняя ложками тарелочки. Буланов неуверенно предложил помощь Ольге, та вежливо отклонила предложение и уверенно потянулась к блюдам сама.

- Вы себе, Петя, себе, - заметила Валентина Ивановна, - Оленька, поухаживай за молодым человеком. Мой Вася от меня когда-то голодным уходил, будущей тёщи стеснялся.

• Ну уж, вспомнила... Итак, товарищи, за растущую смену, за будущего военного, а ныне именинника... А где его уши?

Мальчишка глядел озорными глазами и деланно уворачивался от отца, гостей, надаривших ему разностей: альбом хорошей бумаги, акварели, готовальню...

Потом обед ли поздний или ужин ранний развивался по законам всегдашнего гостеприимства: щебетали женщины, солидно и сдержанно бросали реплики мужчины. Буланов, как новичок и как самый молодой, помалкивал. Безучастная к нему Ольга больше откликалась на вопросы женщин.

Обычная тогда мужская тема - военная угроза империализма, состояние вооружения, боевой дух Красной армии, происки внутренних врагов. Всё это - в свете последних выступлений вождя, который ясно и с неумолимой логикой разъяснял партии и трудящимся массам и крестьянству первейшие задачи пятилетки. Почти всё было понятно собравшимся, а что непонятно - как-то и спрашивать неловко: спросишь - да вдруг не то. И будет: то ли наивный ты, то ли - что хуже, из тех, кого не разглядели.

Однако, спиртное тоже оказывало влияние на мужчин. И когда женщины вникали, у кого как готовила дома мать, и гостья уверяла: «Вы не поверите...», мужья подводили разговор к сложной теме. И вот уже хозяин, вглядываясь в глаза Скляренко, вопрошает:

- А что, Александр Иванович, Деканозия не собирается ли в Москву, насовсем?

- Да что ж, он мне докладывает, что ли? Вроде как нет. А что, боишься, что осиротит нас?

- Бог с вами, Александр Иванович, устал я от него, недостойный. Да и как говорят: большому кораблю -большое плаванье.

- Сейчас не поймёшь, где глубина большому кораблю, где - риф. Сколько их уже поразбивалось...

- У нашего компас. Московский компас.

То, о чём старые товарищи могли говорить вдвоём, слушали и другие, хоть и приятные, хоть и свои, но - уши, поэтому, больше по привычке, политработник вуалировал прозрачным иносказанием.

- Но ведь какие потери в рабочей силе. Мрут как мухи.

Скляренко отмахнулся:

- Как мухи. Но других не будет. Ни Стаханова, ни Демченко, ни Паши Ангелиной сюда не пришлют. Сюда везут обречённых. Кто из них враг, кто пособник, а кто бедолага-правдоискатель - нам не положено знать. Мы работаем с теми, кто есть.

Отвернувшись от мужей, жёны отрабатывали свои вопросы: - Я видела вышитый крестиком по канве портрет Шевченко, вы не поверите, - залюбуешься, не хуже, чем красками.

- Народ талантлив. Есть такие яркие дети, что невольно думаешь: в кого они вырастут?

- Здесь, в нашем краю, возможности не те... ...Булавин помалкивал в этой, явно своей, компании. Одно, что он никого, считай, не знал, а другое

- из-за разницы в возрасте. Близкая по годам Ольга сохраняла дистанцию, была вежлива, а белые зубки обнажала в казённой улыбке.

- Уж больно много этих обречённых, - с сомнением вздохнул хозяин, - не успевают вывозить на погост. Так много лагерей и всё враги, враги, враги... Отчего их так много?

- Петя, - повернулась к Булавину Валентина Ивановна, - холодец вы не ели, пельмени у вас остывают... Оля, хоть ты пригляди за молодым человеком, уйдёт ведь голодным!

- Спасибо, я всё ем понемногу и уже сыт.

• А вот это я боюсь знать. ответил хозяину Скляренко, Узнаешь - и сам попадёшь в их число.

Рекомендуя Берии кандидатуру Скляренко, Мехлис отозвался: «Этот - наш, правда, осторожен, в чём-то

• оппортунист». Сверкнув стёклами пенсне, нарком вскинул голову: «Как это осторожен? Как это оппортунист? - но тут же ответил сам себе, - нашему Деканозия такой даже лучше».

- Так что же теперь, молчать? - несмело подал голос старшим Булавин, - По виду многие из них мне нравятся отношением к делу, серьёзностью. Как-то не верится, что...

• И правильно, что не верится... Но время пока работает не на нас. Ктото в верхах есть сильный. Был Генрих, был сладкоголосый Коля, теперь Лаврентий. Последний ли он - кто знает?

«Сладкоголосый» Николай Ежов имел сильный красивый тенор.

Расходились поздно. Булавин хотел проводить Пронину, но Ольга сухо отказалась: мне, мол, близко.

Женщины её потихоньку спросили: как тебе молодой инженер? Она, потупив голову, ответила:

- Славный он и, кажется, невинный, а я, сами знаете, обожглась...

- Ах, это такие мелочи!..

Дома лейтенант вспоминал разговоры старших, некую их уклончивость. И неожиданно для себя пришёл к мысли поговорить, аккуратненько так, с «врагом народа» Вороновым. Кто они, эти враги? За что их так? Что-то о доносах он знал, сознавал их омерзительность, но верить в советские коммунистические пытки? - простите, это выше понимания.

На следующий день в бригаде Воронова не оказалось.

- Вы никуда его не отправляли? - спросил он шефа.

- Нет, - озадаченно откликнулся майор, может, в больничке?

К вечеру лагерь облетела весть: Воронов убит. И не на колючей проволоке предзонника, не при попытке к бегству, не упавшим случайно камнем -убит в кабинете начальника лагеря Деканозия, которого криминалитет именовал «графом Монте-Кристо».

Лагерный «князь» Акула, большой авторитет преступного мира от далёких Соловков до самой Чукотки, в узком кругу своих сокамерников озабоченно произнёс:

- Граф допустил ошибку. Думаю, он плохо кончит. Почему не посоветовался со мной? Уберут графа - пропадёт или убавится оброк. Как жить будем? Вонючие времена!.. Свои к своим уже не прислушиваются.

«Князь» грязно выругался, оскалив два ряда железных зубов. В кулачных боях гангстер растерял свои природные. Бритый наголо матёрый волчище имел многочисленные шрамы и отметины на лице, черепе, шее. Одно ухо наполовину оторвано. Оскаленная пасть и нависшая над нижней верхняя губа дала повод дать главарю имя морской хищницы. Это был умный и коварный рецидивист, имевший большую власть в своём мире. Деканозия, бывший в своё время «в законе», встречался на крутых жизненных перекрёстках с Акулой. И вот они снова вместе, только в разных положениях. И между собой ладят. Уважают один другого. Посылки на имя Акулы шли беспрепятственно отовсюду. Деньги, лекарства, наркотики, сильные яды, спирт, хороший чай... Их даже не вскрывали.

Доверенное лицо начальника лагеря, капитан Ко-някин - руководитель отдела по режиму - в строжайшей конспирации умело командовал подпольной сетью криминалитета.

...Заключённый Воронов, тогда академик с мировым именем, объездивший полмира и лично знакомый со Сталиным, на одном из правительственных совещаний имел неосторожность высказать своё мнение по вопросам сельского хозяйства и выводу его на передовые позиции, имея под собой научные обоснования, которыми он давно и успешно занимался. Однако Вождю больше импонировала околонаучная демагогия своенравного ученика Воронова, взметнувшегося на самые верха новоявленного академика Лыски-на, чью грудь вдруг стали украшать ордена, ордена выданные авансом, под будущие неслыханные урожаи, что вот-вот свалятся на оживающую страну. О расхождениях учёных знали и, затаившись, ждали мнения Вождя. Не все. Самые идейные сразу взяли за основу мнение Сталина, величайшего мыслителя их времени, поражавшего диалектическими откровениями. Воронов вскоре для общественности пропал, а те, кто знал, предпочитали молчать. Время было такое.

И вот Воронов убит.