Стареют наши зеркала

Ох, как стареют наши зеркала,

И я сегодня в этом убедился,

Когда взглянул на плоскость из стекла,

И тем, что там увидел - поразился.

Себе я верить просто не хотел

И скажем, что на это есть причина,

Там на меня из отражения смотрел

Усталый и стареющий, мужчина.

Огня былого напрочь нет в глазах,

А по лицу уже пошли морщины,

Белеет иней в редких волосах,

Что украшал не взятые вершины.

Пусть тот, кто отразился там, в стекле,

Загружён весь в заботы и кручину,

Всем в пику, я всегда живу навеселе,

Как мачо, супермен, самец, мужчина.

Был чемпион, когда-то, красоты,

Я и сейчас, в натуре, просто прелесть,

А тут, вдруг, чьи-то постаревшие черты?,

Да при улыбке промелькнёт вставная челюсть.

Когда нас в жизни достают дела,

Найти с проблемы выход очень просто:

Смотрите, господа, пореже в зеркала,

Они сейчас в России не по ГОСТу!

У нас законы любят обхожденье

Чтоб всем нам хорошо в России жить,

Не надо, просто, нарушать законы,

Законы надо аккуратно обходить.

Как в нашей жизни всякие препоны.

У нас законы, любят обхожденье,

Всегда в них справедливость победит,

Суда система – скромность и смущенье,

Работает, коль «зелень» зарядить.

А казусы, так где их не бывает,

Оправдан вор, он миллиарды своровал,

Второму дали пять, он, глупый, на заборе:

«Лес общий!» – олигарху написал.

Мы на Китай киваем: «Ну и звери!

Проворовался, враз – «секир- башка»»,

Но как народ правительству там верит,

«Иди, воруй, коль не тонка кишка.»

У нас ворью страна – парник, теплица,

Нам говорят, что невозможно всех поймать,

Везде ответственные, власть имущих, лица,

Что научились миллиарды воровать.

Конфисковать я предлагаю миллионы,

Те, что с бюджета вор украсть уже успел,

На эти деньги закупить бойцам патроны

И начать во спасение отстрел.

Стрелять воров без права и по праву,

А будет слабина, хочу сказать я вам,

Ведь разорят гиены эти всю державу,

И деньги все растащат по углам.

Ну, а чиновников, министров, депутатов,

Допреж, чем их к портфелям допустить,

Вменить, чтоб с медкомиссией, ребята,

Должны и полиграф все проходить.

Кто честен, тот сдавать идёт без страха,

Ведь там один вопрос, один ответ,

Вопрос всегда один у полиграфа:

«Берёшь откаты, взятки или нет?»

Сам не пророк я и предсказывать не смею,

У нас домашние пророки ни в чести,

Хотелось бы мне верить, что с умеем,

Всем миром мы Россию-мать спасти.

Пять, двадцать пять

С недавних пор я потерял покой,

Боюсь, что это, что-то с головой,

Вот, хочется, зачем-то, мне узнать:

С чего наш газ, по «пять, аж, двадцать пять?»

Всегда с боярами России не везло,

От них одна беда, беда стране и зло,

Бояре жили, все, надев царёвы шоры

Добро своё не прятали в оффшоры.

Но вот, на Русь, приходит олигарх,

Всей экономике неся разор и крах,

И выяснилось тут такое дело,

Что нет их жадности ни меры, ни предела.

И слух в народе ходит не с проста,

Жлобы там все и нет на них креста,

Всего от них могли мы ожидать,

Но, чтобы стоил газ «пять, двадцать пять!»

Хохлы банкроты, это ясно дураку,

Но газ у них, пока по трояку,

Верней, «три семьдесят», вопрос здесь возникает:

«Кто, у кого газ этот покупает?»

Боюсь, что тайна цен от нас сокрыта,

Пока жируют иноверцы у корыта,

Руководить, мечтая всей страною

И возродить, в ней, право крепостное.

А нам с тобой в России этой жить,

«Пять, двадцать пять» за русский газ платить,

Дрожать, чтобы цена бензина не взлетела,

Поскольку «наша» нефть, опять, подешевела.

Оппозиция

Рабочий ВАЗа, вбив последний болт,

Стоявшей на конвейере «Калине»,

Завод кляня, все власти и дефолт,

Домой поехал в импортной машине.

«Фольксваген», на колдобинах и кочках,

Стонал и выбивал его слезу,

Болело всё внутри, боль уходила в почки,

По матери он клял ДээРСэУ.

Так он проехал мимо бригадира,

Который слал асфальт, когда-то, в грязь,

Для дачи щебень сэкономить подфартило,

Мелькала мысль, что жизнь, мол, удалась.

Когда кому везёт, вопрос подвержен спору,

И бригадир растеряно стоял,

Купил недавно «Ладу», он, «Приору».

Открыв капот рабочих ВАЗа клял.

Доехавши домой, рабочий АвтоВАЗа,

Учительшу – соседку повстречал,

Которая ему пожаловалась сразу,

Что на приёме врач в проблему не вникал.

«Не длилось трёх минут, обследованье это,

Потом, от медицины господин,

Взял, просто выставил меня из кабинета,

Вдогонку выписав ещё «фуфломицин»».

А в это время врач, дневник листая сына,

Он матерясь бурчал: «Не могут, ведь, учить,

Найти б, к нему подход и выяснить причину,

Толково и понятно объяснить.»

А во дворе, технолог мясокомбината,

Сумел квартиру в новом доме прикупить,

Виновным обещал, слова скрепляя матом,

Кривые стены, щели не забыть.

Прораб и командир строителей бригады,

Страдая на толчке, в душе был очень рад,

Что не добились его смерти, гады,

Той колбасой, что выпускает комбинат.

И через щели, что в дверях сортира,

Неслась в словах обещанная месть,

От мата содрогалась вся квартира,

Ведь по заслугам нам всегда и честь.

Ну, а когда суббота наступила,

На митинге, где каждый друг и брат,

Все понимали – вместе они сила,

А во всех бедах Путин виноват.

Плачь Богоматери

Видно что-то опять, в этом мире не так,

Мы теряем мораль, попираем законы,

И уже не понять, кто наш друг, а кто враг,

А в церквах у славян, стали плакать иконы.

Наши предки учили нас - слёзы икон,

Есть знамение свыше, то, что будит сознанье,

Что пора бить в набат, мол, беда у окон,

И зовёт это нас, приступать к покаянью.

В Украине, в России на ликах слеза,

Образа мироточат святою слезою,

И с печалью взирая, плачут ликов глаза,

Нас зовя к очищенью, перед встречей с бедою.

Только Сумы, Одесса, Ростов-на-Дону,

На заплаканный образ, удивлённо взирают,

Что же нам, православным, не дает, не пойму,

Иноверцев прогнать, что беду накликают.

Как же мы растеряли нашу дружбу с тобой,

Всё стремились мы в рай, а живём с подаянья,

Мироточат иконы кровавой слезой,

Это божий нам знак, приступать к покаянью.

Бабушкин рассказ

 Мой дед был сущим демоном в семье,

И бабка деда смолоду боялась,

Случалось ошибиться, как жене,

Так на глаза ему не попадалась.

Однажды, бабка валенки его,

На печку, на просушку взгромоздила,

Но навалилось столько, вдруг, всего,

Что валенки она совсем забыла.

Сгорели валенки и впереди гроза

Разборки будут и прощенья нету,

Дед свои парит в бане телеса,

А после бани привлечёт к ответу.

Не долго думая, ведро воды на пол,

И юбку подняла, сверкнув блудливо взглядом,

Ну, а когда в избу сам дед вошёл,

Та мыла пол сверкая голым задом.

По женской части дед наш был орёл,

По их делам, просто солдатик стойкий,

Он, как мужчина, не взглянул на пол,

А оказался сразу с бабкой в койке.

Да, после баньки – чистая любовь,

Лет десять дед так лихо не старался,

Мытьё полов так взволновало кровь,

Что дед тогда по полной оторвался.

И вот, когда на пике торжества,

Реальность принимая еле-еле,

Услышав: « Твои валенки горят!»,

Ответил: «Чтоб они быстрей сгорели!»

От гнева деда бабушка спаслась,

Недолго ждали, не прошло и года,

У деда с бабой дочка родилась,

И наша вновь продолжилась порода.

Гоню и буду гнать

Кузьмич дефолты эти не любил,

Забот своих исправно нёс поклажу,

По жизни сам особо он не пил,

Но самогон готовил на продажу.

По этой части участковым был гоним,

Тот часто заходил, неся для деда беды,

Майор Похмелкин был в питье неутомим,

И воспитательные часто вёл беседы.

«Кузьмич,»-вещал он,-«прекращай-ка гнать!»

(Случись такое - это б, было чудо),

«Да не могу , майор, я это обещать,

Я гнал, гоню и гнать, конечно, буду!».

Похмелкин, ловко накатив стакан,

Занюхал хлебом, тут же, по привычке,

«А за продажу сядешь, старый ты баран,

Тебя ж, отправят к чёрту на кулички!»

«Пора б тебе пластинку поменять,

А то, - тюрьма, тюрьма – опять заладил,

Тюрьма» – сказал Кузьмич – «сын будет гнать»,

«Сын будет гнать? Так и его посадим!»

«Внук будет гнать, не покладая рук,

Майор, с тобой базар – сплошная скука,

Ведь сказано – продолжит дело внук!»

«Тогда придётся посадить и внука!

Мы всех посадим, во главе с тобой,

И протрезветь поможем нашему народу,

Исчезнет, наконец, гадюшник твой»,

«Не, к той поре, я уже выйду на свободу!»

P.S.

Ушёл Похмелкин, краснобай с экрана,

Учил, как нам в дефолте надо жить,

Мысль в голову стучала неустанно,

Что сахару бы надо прикупить.