Мой сайт

Автор Владимир Тихомиров, главный редактор "Исторической правды"
 

Продолжение. Предыдущая глава.  

Речь о трактате «О происхождении и местоположении Германии» («De origine, situ, moribus ac populis Germaniae») с описанием общественной жизни, быта, нравов и религии германских племен. В этом труде германцы выглядят сущими дикарями, а главными их чертами является экономическая отсталость и отсутствие даже зачатков государственности. Германцы живут в убогих хижинах или землянках, ведут натуральное хозяйство; при отсутствии минимального изобилия у них нет ни обеспеченного досуга, создающего предпосылки для роста культуры и цивилизации, ни потребности с эстетическом оформлении среды обитания. И вот, среди всех прочих племен, в трактате содержится и упоминание о венетах. 

Упоминание, впрочем, очень короткое: «Венеды переняли многое из их (германцев) нравов, ибо ради грабежа рыщут по лесам и горам, какие только ни существуют между певкинами и феннами. Однако их скорее можно причислить к германцам, потому что они сооружают себе дома, носят щиты и передвигаются пешими, и притом с большой быстротой; все это отмежевывает их от сарматов, проводящих всю жизнь в повозке и на коне».(1)

За многие годы эту фразу Тацита историки цитировали тысячи раз – причем, всякий раз подчеркивая, что, по-видимому, народ венетов был настолько диким и малочисленным, что не заслужил к себе более пристального внимания великого римского историка.

Однако, это абсолютно не так. Потому что в этих двух предложениях Тацита содержится как минимум три важных сообщения. Но дешифровать этот «мэссидж» можно только с учетом контекста произведения Тацита и исторических реалий в момент его написания.

Прежде всего, давайте посмотрим то место, куда Тацит поместил венетов – «между певкинами и фенами». Фенны – это собирательное название лопарей и других финно-угорских народностей, которых Тацит поместил на восточное побережье Балтики вплоть до самого берега Северного Ледовитого океана. Финнские народности жили и к югу - до самой Среднерусской возвышенности и территории нынешней Московской области. А вот певкины – или бастарны - жили на Дунае, на территории нынешней Молдавии. Бастарны были хорошо знакомы римлянам, ибо эти кочевники не раз ходили в набеги на Фракию и воевали против римских войск на стороне понтийского царя Митридата. В 29 году до Р.Х. бастарны были разбиты римским полководцем Марком Лицинием Крассом и отброшены за Дунай – к острову Певкин, от которого и получили свое название (сейчас это, возможно, остров Летя или Сфынтул-Георге).

То есть, венеты жили от восточной Прибалтики и до Дуная – практически на всей территории Восточной Европы. А «рыскали» они по лесам Германии, Карпатским горам и Судетам. Как народ, освоивший такие пространства, может быть «малочисленным»?! Великий грек - Клавдий Птолемей называет венетов одним из великих народов, населяющих, наряду с сарматами, «Европейскую Сарматию», под которой он понимал всю территорию между Вислой и Доном, Балтикой и Черным морем. Именно венеты дали первое в истории имя Балтийскому морю - в «Географии» Птолемея оно названо Венедским заливом. «Заселяют Сарматию очень многочисленные племена: венеды - по всему Венедскому заливу, выше Дакии - певкины; по всему берегу Меотиды - язиги и роксоланы. Около реки Вистулы, ниже венедов - гифоны (гитоны), затем финны;… ниже их - савары (савры, саубры, сауры) и боруски до Рипейских гор». (2) 


На карте античной Германии, составленной в 17 веке по книге Тацита, венеты живут на побережье Балтийского моря, в Поморье - нынешней Померании (фрагмент карты)   

Второй принципиальный момент: Тацит ясно указывает на деградацию цивилизации венетов. Римская экспансия, бегство на восток, бесконечные войны с римскими легионами и соседними племенами привели некогда великую цивилизацию на грань упадка. Причем, по мнению Тацита, забвению было предано и самое главное - мореходное дело, благодаря которому всего двести лет назад венеты господствовали над всей Северной Европой. Теперь венеты живут грабежами (впрочем, возможно, под «грабежом» Тацит как раз и имел в виду торговлю, не облагаемую римскими налогами – то есть, с его точки зрения, контрабанду).

Но есть доказательства и широкого влияния культуры венетов на другие народы Германии – в частности, результаты многочисленных археологических раскопок. В самом начале нашей эры из «лужицкой» археологической культуры выделяется «фельдбергская» археологическая культура, названая так в честь небольшого городка Фельдберг на побережье Балтийского моря (округ Нейбранденбург) – именно в этом городке археологи обнаружили останки города - колонии венетов. По свидетельству ряда средневековых хронистов – например, Гельмольда, здесь с самых древних пор обитали славянские племена лютичей и вильцев (или велетов – так называли вильцев немецкие средневековые географы), которые входили в союз венетов. (3)

И вот, проходит не более века, и происходит своеобразный культурный «взрыв» - ареал «фельдбергской» культуры начинает стремительно (разумеется, «стремительно» лишь по меркам археологии) распространяться на все территории от Одера до Эльбы и Рейна, от Силезии и Бранденбурга до песчаных равнин Мекленбурга. (Кстати, меняется и название культуры – теперь это уже Лехитская или «Суковско-Дзедзицкая» археологическая культура.) Но это «расширение» славянской культуры прошло исключительно мирным путем – например, в трудах немецкого археолога Йоахима Геррманна, профессора истории Берлинского университета, отмечается, что «на основании множества пыльцевых анализов, произведенных на ряде поселений в долинах Шпрее, в которых встречена и славянская, и германская керамика, устанавливается непрерывность использования пахотных полей от римского периода до раннеславянского». (4)

Еще один любопытный факт - неподалеку от Берлина были найдены останки древней деревни, а в центре поселения - колодец, действовавший на протяжении чуть ли не пяти веков. В самом поселении не было найдено ни малейших следов войны – ни сгоревших домов, ни наконечников стрел, ни мечей. Отсюда логичен вывод: в этой деревне из поколения в поколение здесь жили простые русоволосые люди. Они годами ходили за водой к одному и тому же колодцу, терпеливо вспахивали расчищенное еще прадедом поле, пасли скот, мужчины, случалось, воевали с неприятелем, а женщины - рожали и воспитывали детей. Постепенно жители этого поселка породнились с соседями, переняв их обычаи и нравы, даже не подозревая о том, . что спустя века их станут называть «славянами».

Следы славянского прошлого центральной Европы можно увидеть и на обычной географической карте - в названиях городов, рек и гор, в которых и сейчас русское ухо моментально распознает привычные нам славянские корни. Так, основанный в незапамятные времена Лейпциг был когда-то славянским Липском, Бранденбург – Бранибором, земля Померания – Поморьем, а название Берлина произошло от славянской деревушки, названной в честь «берлоги» - жилища хозяина леса «беря», которого славяне опасались звать по имени, а потому и придумали псевдоним «медведь» - «живот¬ное, которое ест мед». Но вот в названии европейского Берлина это имя осталось. Славянские корни остались и в названии немецких городков Kozel и Penzin, всякий житель Каменец- Подольского узнает родное название в городке Kamienz, а ростовчанин – в Rosteberg'е. В Дании до сих пор есть тезка нашей Твери – город Tversted, а в Бельгии – городок Kie.

Итак, в племенной союз венетов, несомненно, влился народ, который Тацит называет «лугиями» - несколько искаженное название лютичей, лужичан и лужицких сорбов. Среди лугиев, писал Тацит, насчитывалось несколько десятков племен, «но будет достаточно назвать лишь наиболее значительные из них, это — гарии, гельвеконы, манимы, гелизии, наганарвалы…» Причем, именно эти племена Тацит и считает самыми опасными в Германии: «Гарии, превосходя силою все перечисленные племена и свирепые от природы, они с помощью всевозможных ухищрений и используя темноту, добиваются того, что кажутся еще более дикими: щиты у них черные, тела раскрашены; для сражений они избирают непроглядно темные ночи и мрачным обликом своего как бы призрачного и замогильного войска вселяют во врагов такой ужас, что никто не может вынести это невиданное и словно уводящее в преисподнюю зрелище; ведь во всех сражениях глаза побеждаются первыми…» (1)

* * *
Впрочем, цитируя Тацита, мы все время как-то забываем, что его трактат «О происхождении и местоположении Германии» вовсе не является путевыми заметками ученого-этнографа или отчетом географической экспедиции. Это даже собственно и не совсем «трактат». Скорее всего, записи Тацита можно назвать аналитической запиской – то есть, сугубо политическим документом, направленным для решения конкретного вопроса. И, знаете, в этом документе больше всего настораживает одна маленькая странность: здесь подробно рассказывается о жизни и нравах каждого, даже самого незначительного, германского племени, и только о двух народах Тацит упоминает мимоходом, словно их не замечая – речь о венетах и о сарматах. Между тем, венетов, не говоря уже о кочевниках-сарматах, трудно было не заметить – ведь именно эти два народа и были на тот момент самыми многочисленными и могущественными племенными союзами Восточной Европы, именно они и определяли всю политику. Почему же Тацит о них едва упоминает?

Но, что бы ответить на этот вопрос, необходимо для начала понять, что же на самом деле написал Тацит. А главное - зачем и кому он это писал. Или, как говорят филологи, выяснить экстралингвистический контекст. И начнем мы с личности самого автора. 


Тацит

Мы много раз называли Тацита «римским историком», хотя это утверждение верно лишь отчасти. Дело в том, что сочинительством Тацит увлекся лишь на склоне лет, написав два многотомных труда – «Анналы» и «История». А вот всю свою сознательную жизнь Публий Корнелий Тацит был политиком, и политиком весьма влиятельным.

Тацит вышел из провинциального рода, принадлежащего к сословию «всадников». Его отец Корнелий Тацит был имперским прокуратором в провинции Белгской Галлии и ведал сбором налогов. В современном городке Вэзон-ля-Ромэн на юге Франции до самой Второй мировой войны хранился камень, поставленный Тацитом-старшим в честь местной богини. Кстати, после оккупации этот камень был похищен гитлеровскими «специалистами» по оккультным наукам, и с тех пор он считается утерянным.

После совершеннолетия молодой Публий покинул Галлию и отправился в Рим, где стал обучаться ораторскому искусству. Уже в 19 лет он занял первую выборную должность в младшей магистратской коллегии – первая ступенька служебной лестницы для любого аристократа из провинции. Затем Тацит, как и полагается римскому гражданину, отправился на военную службу в должности младшего офицера. Через год он был повышен до квестора (казначея) легиона, а еще через год, уже после возвращения из армии, Публий получил первую магистратуру – скромную должность чиновника государственной службы.

Быстрому карьерному росту способствовала и удачная женитьба на дочери Кнея Юлия Агриколы, прославленного полководца и наместника провинции Британия. В 74 году от Р.Х. Публий Корнелий Тацит по рекомендации императора Веспасиана переводится в сословие сенаторов, что открывает перед ним, как тогда выражались в Риме, «дорогу почестей» - cursus honorum – все магистратуры и посты, обязательные для карьеры влиятельного римского сенатора. Уже в 88 году Публий, уже в качестве жреца-квиндецемвира – члена одной из древнейших и высших жреческих коллегий Рима, становится распорядителем Столетних игр – то есть, первым заместителем императора Домициана по организации центрального пропагандистского мероприятия. Кроме того, Тацит занимал тогда и должность претора, которая предполагала соединение административных и судебных функций.

Однако, благосклонность императора быстро прошла – против Домициана поднял восстание наместник провинции Верхняя Германия; и хотя мятеж был быстро подавлен, с тех пор Домициан стал подозревать весь сенат в заговоре против него. В итоге император устроил настоящий террор против аристократии, и Тацит вместе с семьей поспешил скрыться из Рима на самый край света – к тестю в Британию. В 93 году Агрикола умирает, а ровно через три года от руки наемных убийц погибает и император Домициан (думаю, принцепс был бы весьма удивлен, если бы узнал, что во главе заговора стояли не представители влиятельных аристократических фамилий, но бывший раб – секретарь и его собственная супруга). Трон перешел к старейшему сенатору Марку Кокцею Нерве, с подачи которого Тацит избирается консулом – то есть, практически соправителем империи. Именно в тот год Тацит впервые взялся за перо, написав свой первый трактат «Жизнеописание Юлия Агриколы». Это была не просто биография покойного тестя, но манифест униженного высшего сословия Рима, требовавшего отмщения и восстановления старых прав. Так Тацит впервые заявил о себе, как о главном идеологе нового политического направления – консерватизме.

В следующем году император Нерва умирает, и на престол восходит его приемный сын – Марк Ульпий Траян. В тот же год Тацит и издает трактат «О происхождении и местоположении Германии». Интересно, как вы думаете, для кого сенатор-консулярий писал этот труд? Неужели для широкой публики? Для скучающих от безделья римских матрон-домохозяек? Или для «благодарных потомков»?

Ответ на этот вопрос, на мой взгляд, очевиден: трактат был написан только для одного читателя – для нового императора Траяна. Ну, может быть, и для нескольких высших сановников империи, вынужденных после безумств правления Домициана разбираться с непростой внешней политикой империи.

Не случаен и выбор темы – в конце I века по Р.Х. «германский вопрос» по-прежнему оставался одной из самых актуальных проблем империи. На Рейне только закончилась очередная из множества мелких пограничных войн – римские войска отразили нашествие хаттов. Так что, перед новым императором стоял непростой вопрос: как быть с Германией? Стоит ли, не считаясь с огромными людскими и финансовыми потерями, продолжать завоевательную политику цезарей? Или, может быть, лучше оставить все как есть, усилив охрану границ? Или попытаться найти другой путь для расширения империи?

В тоже время на границах империи появился новый источник опасности для Pax Romania – кочевые племена сарматов.

* * *
В принципе, сарматы уже более четырехсот лет угрожали границам империи – с тех пор как это ираноязычное племя поселилось в степях Северного Причерноморья. В долинах между Днепром и Дунаем они основали свое государство Роксолания, которое описывал еще Страбон: «Кибитки номадов (кочевников) сделаны из войлока и прикреплены к повозкам, на которых они живут, вокруг кибиток пасётся скот, мясом, сыром и молоком которого они питаются». (5)

В конце II века до Р. Х. сарматы выступили союзниками скифов против греческого Понтийского царства, а через сто лет уже атаковали римские провинции как союзники понтийского царя Митридата VI Евпатора. В самом начале нашей эры сарматы еще дальше продвинулись на запад, образовав союз с племенами Дакии и уже знакомыми нам бастарнами, жившими на берегу Дуная. Известный поэт Овидий писал своим друзьям из городка Томы близ Черного моря (нынешний Констанца): «Вокруг меня живут воинственные сарматы. Между ними нет ни одного, кто не носил бы налучья, лука и синеватых от змеиного яда стрел. Грубый голос, свирепое лицо - истинный образ Марса; ни волосы, ни борода не подстрижены ничьей рукой… Летом нас защищают от них прозрачные воды Дуная. Но когда наступает зима и река покрывается льдом, сарматы производят набеги. На быстрых своих лошадях они увозят из римских поселений имущество, скот и захваченных пленных…»

В I веке от Р.Х. положение стало и вовсе катастрофичным. Весной 69 года по Р.Х. – в самый разгар гражданских войн в Риме – отряды сарматской тяжелой конницы вторглись уже в Мезию, итальянскую провинцию на Балканах. «Как ни странно, вся сила и доблесть сарматов не в них самих: в пешем бою нет никого хуже и слабее, но вряд ли найдется войско, способное устоять перед натиском их конных орд, - позже вспоминал Тацит. - И только непогода и скользкая дорога позволили римлянам в тот день одержать победу над тяжеловооруженной сарматской конницей». (1)

Примерно в то же время в Дакии появился новый харизматичный лидер – царь Децебал, сумевший объединить разрозненные племена даков, бастарнов и сарматов в монолитный военный кулак. Согласно Диону Кассию, Децебал был «проницателен в понимании военного искусства и также проницателен в способах ведения войны. Он точно определял, кода атаковать, и выбирал верный момент для отступления. Он был специалистом по засадам и мастером генеральных сражений.» (6) Его армия, согласно римским источникам, насчитывала до 40 тысяч солдат и 20 тысяч кавалерии. 


Децебал

В 85 году эта соединенная армия снова форсировала Дунай и атаковала Мезию. Наместник провинции был убит, римские города сожжены. В ответ император Домициан послал несколько легионов под командованием преторианца Корнелия Фуска. Римляне вытеснили армию даков и попытались атаковать их на вражеской территории, пройдя Трансильванские горы по ущелью, известному как «Железные Ворота». Здесь, возле местечка, вошедшего в историю под именем «Тапе», легионы и были атакованы даками. Большая часть римских солдат, включая и самого командующего Фуска, была перебита, знамена и «орлы» - захвачены врагом. Домициан был вынужден заключить позорное перемирие, заплатив дакам огромные деньги. Кроме того, Рим обещал поставлять в Дакию «мастеровых всякого ремесла, относящегося к войне и миру». Взамен Децебал обещал вернуть пленных – причем, выражая полное презрение к римскому императору, он вместе с пленными послал в Рим в качестве своего представителя некоего Диегеса, который принадлежал к низшему сословию. Домициан предпочел не заметить этого оскорбительного выпада, и осыпал посланника царскими почестями, которые вероятно вызвали гомерический хохот и насмешки в столице Дакии. Но Домициану было все равно, он даже устроил себе триумфальное шествие в честь «покорения» Дакии, приказав вытащить из имперских кладовых разнообразное барахло, представленное народу как военная добыча.

Тем не менее, римляне через два года попытались взять реванш. Новой римской армией командовал некий Юлиан - человек решительный и жесткий. Он реорганизовал римскую армию и успешно разгромил войска Децебала в битве у все тех же «Железных Ворот». Однако, закрепить успех и уничтожить Децебала он не смог – с севера границы были атакованы германскими вернее праславянскими племенами квадов. И римская армия была отозвана, а с Децебалом был заключен новый договор, согласно которому он формально оставался вассалом Рима, но получал за это немалые деньги и торговые привилегии.

Но именно после вторжения германцев в Риме заговорили о возможном союзе между даками, сарматами и германскими племенами, куда входили и венеты. Такого союза римляне боялись как огня – война на двух фронтах означала бы конец империи и утрату всех европейских провинций. Да что там война! Даже мощные удары по двум направлениям могли поставить империю на грань краха, где она, собственно, и так уже находилась благодаря правлению Домициана. Император, обожавший ставить себе триумфальные арки по всему Риму и устраивать шумные праздники, до последнего сестерция выгреб казну и задавил страну непомерными налогами. «Имущества живых и мертвых захватывал он повсюду, - писал Светоний. – Наследства он присваивал самые дальние, если хоть один человек говорил, будто умерший при нем объявлял, что хочет сделать наследником цезаря…» (7) В итоге экономика страны была близка к банкротству, не было денег ни на жалованье легионерам, ни на привлечение наемников.

Император Траян понимал, что для предотвращения смертельно опасного союза варваров ему необходимо нанести упреждающий удар – хотя бы по одному из союзников. Но так, что бы тот больше никогда бы не встал. Но куда именно бить? По Дакии или все-таки по Германии? С этими вопросами он и обратился к высшему сановнику империи, ее идеологу, консулярию Публию Корнелию Тациту.

* * * 
Тацит был категорически против продолжения бесплодных и бессмысленных попыток завоевания германских лесов. Все эти войны за Рейн и так уже обошлись для казны империи в непомерную цену, не говоря уж о колоссальных людских потерях. Для пущей убедительности он составил для императора краткую справку, что же собой представляет эта самая Германия. Известно, что сам Тацит за Рейном никогда не бывал, но в распоряжении консулярия была вся библиотека сената и множество источников – например, «Германские войны» Плиния Старшего (до нашего времени эта книга не дошла), «История» Тита Ливия (большая часть его трудов также утрачены), донесения военачальников Германской армии и многочисленные мемуары ветеранов, о которых сегодня мы вообще не имеем ни малейшего представления. В итоге получилась отличная компиляция, которая вот уже почти две тысячи лет будоражит воображение всех историков.

Германия в изложении Тацита выглядит примерно точно так же, как и нынешний Афганистан – дикая местность, охваченная перманентной войной. Повсюду царит анархия, среди местных племен не существует ни подобия централизованной государственной власти, ни каких-либо общественных институтов. И покорить такую страну практически невозможно.

Во-первых, раз в Германии не существует единого правителя, то римским послам попросту не с кем вести переговоры и заключать мирные договоры. Все решения о мире и войне принимались каждым племенем в отдельности на общем собрании: «вожди у них… больше воздействуют убеждением, чем располагая властью приказывать. Если их предложения не встречают сочувствия, участники собрания шумно их отвергают; если, напротив, нравятся, — раскачивают поднятые вверх фрамеи (копья – Авт.)» Понятно, что при таком раскладе римлянам пришлось бы вести переговоры буквально с каждым племенем и перезаключать все договоры всякий раз, когда германцам надумет в голову переизбрать вождя. А это долго и хлопотно.

Во-вторых, германцев нельзя и подкупить: «Германцы столь же мало заботятся об обладании золотом и серебром, как и об употреблении их в своем обиходе. У них можно увидеть полученные в дар их послами и вождями серебряные сосуды, но дорожат они ими не больше, чем вылепленными из глины…»

Наконец, и сами германцы, утверждает консулярий, нисколько не заинтересованы в установлении мира с империей. «Если же община, в которой они родились, закосневает в длительном мире и праздности, множество юношей отправляется к племенам, вовлеченным в какую-нибудь войну, и потому, что покой этому народу не по душе, и так как среди превратностей битв им легче прославиться, да и содержать большую дружину можно не иначе, как только насилием и войной. И гораздо труднее убедить их распахать поле и ждать целый год урожая, чем склонить сразиться с врагом; больше того, по их представлениям, потом добывать то, что может быть приобретено кровью, - леность и малодушие.»

Отсюда следует логичный вывод – лучше оставить эту Германию в покое, а нанести удар по Дакии, которая была больше похожа на «нормальное» с точки зрения римлян государство. Правда, это государство было построено лишь вокруг одного человека – царя Децебала, а поэтому римляне вполне справедливо могли предположить, что после взятия его столицы Сармизегетузы и уничтожения самого Децебала, вся его коалиция племен тотчас же распадется и, подорбно крысам, разбежится по разным углам.

Разумеется, Тацит не был бы консулярием Тацитом, если бы в этом аналитическом документе он упустил бы возможность лишний раз заявить о себе как об идеологе и вдохновителе нового политического течения - консерватизма. Описывая в возвышенных тонах непокорный нрав первобытных германцев, Тацит, прежде всего, подвергал осуждению римскую мораль своего времени и коммерциализированное общество, погрязшее в любви к роскоши и низменным удовольствиям роскоши. Варвары, напротив, должны были напомнить императору о практически уже забытом героическом духе прежних времен, когда Римом правили бескорыстные патриоты, а слова «общественный долг» еще не воспринимались как пустой звук. Вот лишь несколько примеров превосходства этого первобытного общества: «Царей они выбирают из наиболее знатных, вождей — из наиболее доблестных. Но и цари не обладают у них безграничным и безраздельным могуществом, и вожди начальствуют над ними, скорее увлекая примером и вызывая их восхищение…» (1)

«Вид зрелищ у них единственный: обнаженные юноши, для которых это не более как забава, носятся и прыгают среди врытых в землю мечей и смертоносных фрамей. Упражнение породило в них ловкость, ловкость — непринужденность, но добивались они их не ради наживы и не за плату; вознаграждение за легкость их пляски, сколь бы смелой и опасной она ни была, — удовольствие зрителей…»

«Браки у них соблюдаются в строгости, и ни одна сторона их нравов не заслуживает такой похвалы, как эта. Приданое предлагает не жена мужу, а муж жене… и недопустимо, чтобы эти подарки состояли из женских украшений и уборов для новобрачной, но то должны быть быки, взнузданный конь и щит с фрамеей и мечом. За эти подарки он получает жену, да и она взамен отдаривает мужа каким-либо оружием; в их глазах это наиболее прочные узы, это — священные таинства, это — боги супружества. И чтобы женщина не считала себя непричастной к помыслам о доблестных подвигах, непричастной к превратностям войн, все, знаменующее собою ее вступление в брак, напоминает о том, что отныне она призвана разделять труды и опасности мужа и в мирное время и в битве, претерпевать то же и отваживаться на то же, что он; это возвещает ей запряжка быков, это конь наготове, это — врученное ей оружие. Так подобает жить, так подобает погибнуть; она получает то, что в целости и сохранности отдаст сыновьям, что впоследствии получат ее невестки и что будет отдано, в свою очередь, ее внукам.»

* * * 
Император последовал рекомендациям Тацита. В 101 году от Р.Х., основательно подготовившись к войне, Траян во главе войска выступил в поход на Дакию. Война шла чуть больше года, и за это время римляне захватили несколько горных крепостей, в одной из которых они нашли легионного «орла», потерянного при разгроме легионов Фуска; с тяжелейшими боями римляне прошли те самые «Железные Ворота» и взяли в стальные клещи столицу Сармизегетузу. Даки были разбиты. Децебал сам явился в ставку императора, униженно пал ниц и попросил мира. Согласно условиям договора Децебал согласился стать вассалом Рима, сдать римлянам все оружие и разрушить все крепости. 


Траян

Однако, Децебал и не думал соблюдать условия перемирия. Как только Траян вернулся в Рим, он практически в открытую снова начал набирать войско и собирать вокруг себя соседние племена для борьбы с Римом. В 105 году он вновь напал на Мезию, установив контроль над всеми крепостями. В ответ сенат Рима объявил Децебала врагом римского народа, и Траян немедленно вернулся в провинцию. И тут Децебал сделал, как ему казалось, гениальный ход: он снова запросил мира, пригласив командующего армией сенатора Гая Кассия Лонгина на встречу, где тот мог бы принять капитуляцию. Вместо этого Децебал арестовал Лонгина, и начал его допрашивать на предмет, какие стратегические планы разрабатывает Траян. Лонгин сообщать что-либо отказался, и тогда царь даков поставил римскому императору ультиматум: своего сенатора он сможет получить обратно лишь в обмен на все земли до Дуная. Кроме того, Децебал потребовал и компенсировать все деньги, которые он затратил на подготовку к войне. Что ж, как говорится, мечтать не вредно.

Но не успел гонец с ультиматумом покинуть ставку Децебала, как Лонгин сам нашел самый достойный для себя выход из невыносимого положения – он покончил с собой, приняв яд, который дал ему бывший раб, симпатизировавший Риму.

Теперь Траян решил воевать так, чтобы не повторить ни одной ошибки предшественников в Германии. Он больше не собирался романизировать покоренное население. Ему нужны была земля и ресурсы, а вот даки и сарматы подлежали поголовному уничтожению. Сцены этой бойни запечатлены на барельефах колонны Траяна, которая и сегодня стоит в самом центре развалин римского форума. Врач императора Критон заявлял, что Траян так хорошо сделал свое дело, что в живых осталось всего лишь 40 даков. Правда, никто не считал, сколько даков покинули свою страну, бежав через горные перевалы Карпат на восток. Да и сам Траян похвалялся, что привез в Рим немало рабов-даков. Но факт остается фактом: как государство, Дакия была стерта с лица земли. «Траян, завоевав Дакию, переселил туда со всего римского мира огромное множество людей для возделывания полей и заселения городов, ибо Дакия в результате длительной войны с Децебалом лишилась своего мужского населения», - писал греческий историк Евтропий (8). Сам же царь Децебал сражался до последнего, а потом, лишившись всей армии, покончил с собой. Его голова была отправлена в Рим.

В 106 году была образована новая римская провинция Дакия, а позже – в 118 году по Р.Х. – и сарматская Роксолань признала свою зависимость от Рима. Но походы Траяна не только временно устранили угрозу варварского нашествия, война стала в высшей степени доходным предприятием. Как считают историки, римляне захватили в Дакии огромную гору сокровищ – 1650 тонн золота и 3310 тонн серебра. Траян захватил даже драгоценности Децебала, которые тот повелел спрятать на дне реки Саргетия. С помощью нескольких десятков рабов Децебал отвел русло реки в сторону, раскопал дно и спрятал в яме массу серебра и золота. Затем он навалил поверх камни и вернул реку в прежнее русло, уничтожив всех рабов, что бы они не смогли выдать тайну клада. Но некий Бицилий, советник царя даков, как пишет Дион Кассий, был схвачен римлянами и ради спасения жизни выдал место захоронения «царского золота». Кроме того, римляне захватили и все золоторудные шахты в Дакии, и по повелению Траяна под землю были брошены тысячи рабов из других земель. 


Избиение даков на колонне Траяна

Количество награбленного было столь непомерно, что рынок в Римской империи рухнул, и цена золота резко упала вниз. Когда Траян только собирался идти на войну, казна империи была пуста, теперь же император мог позволить швыряться деньгами направо и налево. В честь своего триумфа он закатил рекордные по продолжительности 123-дневныке игры, и в течении всего этого времени в римских цирках сражалось 10 тысяч гладиаторов и 11 тысяч диких животных. Траян построил и новый цирк, арену которого можно было наполнять водой, что бы устраивать там морские сражения на потеху публике. Вода подавалась по специальному акведуку протяженностью в сотню километров. Траян перестроил почти весь Рим, возвел новый Форум, укрытый от палящего солнца крышей из бронзы, возвел новые огромные публичные бани и храмы – словом, когда сегодня туристы смотрят на памятники Древнего Рима, они в действительности видят плоды разграбления дакского царства. 


Форум с колонной Траяна

* * * 
Что ж, теперь, после разгрома даков, Траян мог вернуться и к «германскому вопросу». Нет, он не стал набирать новой армии, что бы попытаться снова завоевать эти дремучие леса – эта «овчинка» не стоила выделки, а собственную выгоду новый император научился хорошо просчитывать. Вместо этого он перешел к обороне – он приказал на выстроить крепостные валы и фортификационные укрепления вдоль всей границы с Германией, благо теперь в империи было достаточно денег. Можно хоть всю империю перекопать.

 
Восстановленная для туристов часть Лимеса у немецкого Зальцбурга      

На севере границу Нижней Германии, проходившую прямо по Рейну, прикрывали два десятка крепостей, самыми известным из которых были Ulpia Noviomagus Batavorum (ныне Неймеген в Нидерландах), Oppidium Arnoldi Villa (ныне Арнем) и Castellum Laurum (Верден). А вот на юге, там, где проходили границы провинций Верхняя Германия и Реция, император распорядился построить настоящую крепостную стену, протяженностью в 550 километров – от Рейна и до самого Дуная. В принципе, логика императора была понятной – римские владения (т.н. Декуматские поля) здесь располагались на правом «германском» берегу Рейна, и между империей и варварами не были никаких естественных преград. А раз так, то преграду надо было построить. В историю эта циклопическая стена, до сих пор являющаяся самым большим земляным укреплением в Европе, вошла под названием Limes – то есть, «предел».

Лимес брал свое начало в районе городка Рейнброль (Rheinbrohl), располагавшегося на самом берегу Рейна (земля Рейнланд-Пфальц). Здесь до сих пор сохранились останки крепостных стен военного лагеря Heddesdorf, где стояли когорты II Испанского легиона. Прямо от стен лагеря начинается гигантский ров глубиной до десяти метров с насыпью. В самом начале нашей эры этот вал был укреплен сплошной стеной из заостренных бревен, а с внешней стороны Лимес защищал ров. Через каждую римскую милю (1481 метров) в стену были встроены каменные сторожевые башни, достигавшие 7 – 9 метров в высоту. На верхней площадке башни круглосуточно дежурили часовые, которые могли заметить сигнал тревоги с соседней башни – огонь или столб дыма – и по цепочке передать сообщение на «погранзаставу», которые обычно устраивались через каждые десять-пятнадцать километров. В начале III века в этих крепостях была дислоцирована целая армия в 60 вспомогательных отрядов — то есть, около 30 тысяч профессиональных солдат, пехотинцев и всадников.

Но Лимес был не только полосой пограничных крепостей, нет, прежде всего, эта непрерывная стена стала символом силы и могущества империи, осязаемая разделительная черта, проведенная через всю Европу – по одну сторону Лимеса был романский мир, цивилизация и порядок, за стеной – дикий мир варваров. Особое впечатление на археологов произвел участок границы между местечками Валдюрн и Хагхоф – здесь стена протяженностью в 81 километр, проходящая по горам, долинам и рекам, представляет собой идеальную прямую линию. Кажется, никакая преграда не могла заставить римских строителей отступить от намеченной цели. Они образцово выдержали геометрическое начертание — небывалый случай в истории архитектуры! Такое не удалось даже строителям Великой китайской стены. Римляне властвуют не только над народами, но и над самой природой — таков был наглядный урок, преподносимый этой «стеной гордыни».

Заканчивался же Лимес у самого Дуная не менее впечатляющим сооружением – огромной плотиной со шлюзами, полностью перекрывавшей реку – империя хотела контролировать не только сухопутные дороги, но и речные торговые маршруты. Здесь были расквартированы солдаты III Италийского легиона. А на другом берегу Дуная, на высоком холме стояла крепость Abusina или Arusena – именно такие названия встречаются как на латинских картах торговых дорог, так и на камнях, обнаруженных археологами при раскопках этой крепости, занимавшей более 11 гектаров.

Каждая такая приграничная крепость строилась по единому образцу военного лагеря: посреди крепости находился командный пункт с преторием – ставкой коменданта крепости, рядом располагались храмы и жертвенники, площадь форума, арсенал, склады амуниции и амбары для хранения зерна, мастерские и больница. По обе стороны от претория располагались солдатские казармы и дома для старших офицеров, а вокруг стен лагеря шумел «канаб» - скопление домов мелких ремесленников, лавочек, кабаков и лупанаров-борделей, которые как грибы после дождя вырастали возле каждого военного лагеря. Помимо проституток и маркитанток в «канабе» жили и солдатские невесты, ожидавшие разрешения на официальный брак – римские легионеры получали разрешение завести семью только после сорока лет, по истечении срока солдатской службы. Тогда же ветеран мог и официально признать своих незаконнорожденных детей, которые во множестве росли в лабиринте этих убогих трущоб. Кстати, многие из отслуживших свое легионеров так и оставались жить в этих поселениях, строили себе деревянные двухэтажные дома, разбивали огороды. Уроженцы южных районов Галлии, осевшие вдоль Лимеса, пробовали даже разводить здесь виноград, а если местное вино казалось слишком кислым, то его подслащивали медом. Другие ветераны занимались разведением скота или открывали мастерские, и постепенно «канабы» превращались в настоящие города с населением в несколько тысяч человек.

Сегодня археологи нашли останки 58 таких военных крепостей-городов, располагавшихся вдоль германского Лимеса. Конечно, большинство из них представляют поросшие травой и лесом холмы, но кое-где останки былого римского великолепия сохранилось и до наших дней. К примеру, в городке Аален (Aalen) в земле Баден-Вюрттемберг с античных времен сохранились арка с воротами и башни пограничной крепости, где когда-то располагались главный штаб пограничных войск провинции Реция и казармы для тысячи всадников. Также сохранилась часть плотины, которая перегораживала судоходную и в наши дни реку Кохер. Сегодня часть этой крепости восстановлена (более трети римских укреплений скрыты в земле под современной застройкой города), и там основан Музей Лимеса. Аналогичный музей открыт и в городке Заальбург (Saalburg ) в земле Гессен, где находится единственный в мире полностью восстановленный римский замок. Также еще можно съездить в поселок Хольцхаузен (Holzhausen) в земле Рейнланд-Пфальц. Недалеко от поселка, прямо в центре старого букового леса, стоят величественные развалины крепостных стен и башен, увитые плющом. Судя по сохранившимся могильным плитам с кладбища легионеров, здесь располагались казармы когорта (1000 солдат) из легиона II Treverorum. Судя по названию, это были рекруты из провинции Бельгика, где стоял город Августа Тревиров – нынешний Трир, позже превращенный в одну из резиденций римского императора, когда тот лично выезжал на передовую противостояния цивилизации и варварского мира. 

 

Опыт ограничения варваров оказался настолько хорош, что вскоре аналогичные укрепления были построены и на восточных границах провинции Дакия – там, где сегодня находятся земли Украины, Молдавии и Румынии. В народе останки этих крепостных стен получили название Змиевых валов – рассказывают, будто бы в древности святой Георгий Победоносец, победив дракона, запряг его в плуг, да и провел гигантские борозды на земле. В 121 году император Адриан, преемник Траяна, построил еще один вал через всю Британию. Сплошная каменная стена высотой в 5 метров перегородила самое узкое место острова – от устья реки Тайн на западе и заливом Солуэй-Ферт на востоке. Через два десятка лет император Антонин Пий, сменивший Адриана, построил новую стену поперек Шотландии - всего в 160 километрах к северу от прежней стены.

Но Лимес вовсе не был подобием непроницаемого «железного занавеса» ХХ века. Римская империя куда больше нуждалась в Германии, нежели германцы – в Риме. Во-первых, окрестные племена поставляли провиант для гарнизонов крепостей и горняков, добывавших железную руду и золото в рудниках Верхней Германии. Во-вторых, именно через города Лимеса проходил сверхприбыльный Великий янтарный путь, и, как считают многие нынешние историки, возможно, возводя эту стену, имперские власти хотели, прежде всего, пресечь контрабандную торговлю. Ведь теперь, что бы приехать к римлянам с янтарем, медом, мехами или серебром (или же, напротив, ввести в Германию ценившиеся там вино, ткани или стеклянные изделия) любому купцу надо было миновать таможенный пост и уплатить пошлину за провозимые товары. А вот переправить через Лимес повозку с контрабандой стало делом абсолютно немыслимым.

Наконец, именно зарейнские племена стали неиссякаемым источником пополнения новобранцев для службы в войсках Римской империи. «Лучшую часть армии составляли теперь не легионы, но варвары, а, следовательно, германцы, и этот поток со все возрастающей быстротой затоплял римское военное дело, - писал Ганс Дельбрюк в своей «Истории военного искусства». – Императоры принимали на службу не только отдельных волонтеров, вступивших в римскую армию, но и целые племена, вооружали их и вели их к самому сердцу Римской империи… А в тех войсковых частях, которые по-прежнему назывались «легионами», мы уже видим не хорошо обученных и дисциплинированных легионеров классической эпохи, но более или менее обученные и пригодные отряды варваров. (…) Варварские войска, которые до этого времени в римской военной системе являлись лишь вспомогательными частями, образуют теперь самый костяк и основную силу римской армии. И в иерархическом порядке мы можем констатировать влияние того же принципа: чем большим варваром является тот или иной воин, тем он знатнее, и чем больше он римлянин, тем менее значительное положение он занимает». (9) 

Продолжение следует.