Мой сайт

Продолжение. Глава V.

Все мировые религии совершенно по-разному давали ответы о местонахождении человеческой души, но вот поклонники пифагорейских культов считали, что душа человека помещается не где-нибудь, а именно в голове. Поэтому вскоре у кельтской религии появился свой жутковатый символ, в котором в какой-то мере сфокусировались все тогдашние языческие представления о мире и о роли и месте человека в этом мире - это отрубленная и высушенная человеческая голова.

Да, дорогие читатели, наши предки, как и многие первобытные племена африканских папуасов, тоже были охотниками за головами. Археологи обнаружили в Европе десятки храмов и святилищ, где человеческие головы выставлялись в специальных нишах – как, например, в храмах городов Рокепертюз (Roquepertuse) и Антремон (Entremont). Отрубленные головы врагов прибивались к воротам или столбам вокруг крепостных стен – причем, не только для устрашения врагов. Диодор Сицилийский, описывая обычай галлов обезглавливать побежденных врагов, говорит, что отрубленные головы считались амулетами, приносившими силу и могущество их обладателю:

«Убитым врагам они отрубают головы и вешают их на шеи своих коней, а окровавленные доспехи врагов передают слугам и увозят военную добычу, распевая боевые песни и победный гимн. Лучшую часть добычи они прибивают к стене своего дома, как, бывает, поступают с добычей охотники. Головы наиболее выдающихся из врагов они бальзамируют кедровым маслом и бережно хранят в ларцах, показывая затем гостям и похваляясь тем, что или кто-то из предков, или их отцы, или сами они не приняли предлагаемого за ту или иную голову выкупа. Говорят также, что некоторые из них гордятся тем, что не приняли за такую голову золота, равного ей по весу, являя тем самым некое варварское великодушие не потому, что благородно не продавать доказательства своей доблести, но потому, что враждовать с соплеменниками погибшего – зверство…» (1)


Реконструкция храмовой арки в Рокепертюзе.

То есть, судя по всему, головы они могли отдать и за так, просто, что бы показать свое великодушие. В качестве примера такого великодушия часто выступал могучий ирландский герой Кухулин. В поэме «Похищение быка из Куальнге» говорится: «Сошелся с врагами Кухулин и, одолев их, срубил у всех головы. в землю вкопал он двенадцать камней и на каждый водрузил голову воина…» (2)


Каменные алтари с нишами для отрубленных голов из Рокепертюза.  

Отсекая голову от тела, кельты верили, что они тем самым приобретают и жизненную силу убитого ими врага. Еще один важный момент – считалось, что душа, запертая в отрубленной голове, как бы не может продолжать процесс реинкарнации. Словно зависнув между жизнью и смертью, душа в отрубленной голове приобретала магические свойства и становилась посредником между людьми и миром богов – такая голова могла служить при общении с духами и богами или пророчествовать. В преданиях кельтских народов есть множество примеров, как отрубленная человеческая голова продолжала оставаться живой и после смерти тела; она могла двигаться, говорить и рассказывать истории и развлекать; многие герои или боги никогда не садились пировать, не поставив перед собой на стол забальзамированной головы.


Развалины храма в Рокепертюзе.

Самый впечатляющий пример могущества «мертвой головы» содержится в «Мабиногионе» - единственном дошедшем до нас памятнике прозаического эпоса бардов Древнего Уэльса, который был составлен около XIII века от Р.Х. В легенде «Бранвен, дочь Ллира» говорится о том, как могучий царь Британии по имени Бендигейд Вран («Благословенный Ворон») поссорился с Матолхом, царем Ирландии из-за своей дочери Бранвен. Во время битвы Бендигейд Вран был ранен в ногу отравленным дротиком, и в предчувствии неминуемой смерти приказал своим воинам отрубить ему голову. Воины выполнили приказ и отплыли домой - «и голова была с ними, будто живой Бендигейд Вран». Но вместо Британии оставшиеся воины приплыли в Иной мир, где без счета времени веселились и провали, ничего не помня о перенесенных ими страданиях. Голова Бендигейда Врана развлекала их и волшеным образом оказывала им госеприимство: «Они оставались там четыре по двадцать лет, но так, что не замечали времени и не делались старше, чем были, когда пришли туда, и не было для них времени более приятного и веселого. И потому их пребывание там названо Гостеприимством Достопочтенной Головы». Наконец, один из друзей Брана, невзирая на все предупреждения, открыл запретную дверь в волшебном дворце, и в тот же миг все чары рассеялись. Они снова вспоминают кто они, и по приказу головы Бендигейда Врана отправляются в Лондон. «И с того часа они не знали отдыха, пока не добрались с головой до Лондона. И они похоронили голову на Белом Холме; и это было одно из Трех счастливых погребений этого острова… ибо никакая опасность не приходила на остров с моря, пока голова не была выкопана». Кстати, как следует из валлийских легенд, голову Бендигейда Врана выкопал сам король Артур, не желавший, чтобы еще чья-то сила защищала этот остров, кроме его собственной.(3)


Каменные головы из Антремона. Ученые считали, что со временем настоящие головы из алтарей были вытеснены такими муляжами. 

Однако, в случае с отрубленной головой можно найти параллели с античной культурой. Правда, на сей раз речь пойдет не о пифагорейцах, но об их «дочернем предприятии» в Греции – секте орфиков. Предполагается, что после разгрома Братства Пифагора, часть пифагорейцев бежали в Элладу, где появился совершенно уникальный культ. 



В центре этого культа был легендарный поэт Орфей, сын царя Эагра и музы Каллиопы. Говорят, что сладкоголосый Орфей мог укрощать своим пением диких зверей, деревья, скалы и даже стихийные бедствия. Более всего образ этого поэта знаком по поэме «Орфей и Эвридика», в которой тот пытался вернуть на землю погибшую от укуса змеи жену Эвридику. Правда, поход Орфея в преисподнюю закончился неудачей – он не смог выполнить договор с владыками царства мертвых и потерял супругу. Однако, немногие знают, что случилось с поэтом после этого. Дионис, разгневанный на Орфея - тот, видите ли, больше почитал Аполлона! - наслал на него озверелых вакханок, и те растерзали бедного поэта на части. Речные нимфы собрали части тела погибшего поэта и предали их огню. Но голова Орфея оставалось живой – она продолжала петь. Овидий в своих «Метаморфозах» писал:

«И — о чудо! — меж тем как несутся реки серединой, 
Чем-то печальным звучит, словно жалуясь, лира; печально 
Шепчет бездушный язык; и печально брега отвечают…» (4) 

По легенде, морские волны принесли голову Орфея к острову Лесбос, благодаря которому этот остров в античном мире славился как столица поэзии. Недаром же на Лесбосе родилось столько великих греческих поэтов – от Алкея и Ариона до Терпандра и Сапфо (стихам последней жители Лесбоса и обязаны тому, что теперь название их острова ассоциируется вовсе не с поэзией). 

Следы культа поклонения мертвой голове можно найти и в исландской «Саге об Инглингах», входящей в поэтический сборник «Круг земной», который составил средневековый исландский поэт Снорри Стурлусон. «Когда Хёнир пришел в Жилище Ванов, его сразу сделали вождем. Мимир учил его всему. Но когда Хёнир был на тинге или сходке и Мимира рядом не было, а надо было принимать решение, то он,всегда говорил так: "пусть другие решают". Тут смекнули Ваны, что Асы обманули их. Они схватили Мимира и отрубили ему голову, и послали голову Асам. Один взял голову Мимира и натер ее травами, предотвращающими гниение, и произнес над ней заклинание, и придал ей такую силу, что она говорила с ним и открывала ему многие тайны…» (5) 



Интересный момент: судя по всему, сам Снорри Стурлусон был не знаком с кельтскими преданиями о сверхъестественной силе «Мертвой головы», он просто переписал древнюю легенду, несколько изменив акценты: в новой редакции магическими силами голову наделил уже сам Один.

Культ мертвой головы сохранился и у славян – об этом прямо сообщает византийский хронист Х века по Р.Х. Лев Диакон, писавший, что славяне «почитают таинства эллинов, приносят по языческому обряду жертвы и совершают возлияния по умершим». При этом Диакон уточняет, что своей языческой религии славяне, скорее всего, научились у Замолксиса – ученика Пифагора. Интересно, что Лев Диакон был не простым летописцем, а одним из самых образованных людей своего времени – он служил секретарем при канцелярии патриарха Антония, а после его смерти стал придворным дьяконом императора Василия II Болгаробойцы. И в 986 году он сопровождал императора в его походах в Болгарию, и даже чуть было не погиб в одном из сражений. 

Следы древнего культа можно обнаружить и в народном фольклоре - в былинах и народных сказках, которые являются сегодня единственным источником знаний о языческих верованиях наших предков. Вот, к примеру, на пророчестве «мертвой головы» строится весь сюжет новгородской средневековой былины о Ваське Буслаеве, ушкуйнике и бунтаре. «Мертвая голова», стоявшая на священном камне, запретила Ваське прыгать через этот камень. Но Васька не послушался мудрого совета и пихнул голову ногой, на что голова ему резонно ответила: 

"Гой еси ты, Василий Буслаевич! 
К чему меня, голову, попиноваешь? 
И к чему побрасоваешь? 
Я, молодец, не хуже тебя был, 
Умею я, молодец, волятися 
А на той горе Сорочинския. 
Где лежит пуста голова, 
Пуста голова молодецкая, 
И лежать будет голове Васильевой!" (7) 

Василий не поверил пророчеству головы. Он прыгнул через запретный камень, упал на землю и тут же расшиб себе голову. И был, как говорится в былине, похоронен на этом же месте. 
В трудах замечательного русского фольклориста Владимира Проппа упоминается и другой вариант этой легенды, когда герой случайно спотыкается о мертвую голову. «Шел и запнулся за мертвую богатырскую голову. Взял да и толкнул ее ногой. Та и говорит: «Не толкай меня, Иван Туртыгин! Лучше схорони в песок». Иван выполняет просьбу головы, а та указывает ему, где взять волшебные ягоды. В одном из вариантов былине о Сивке-Бурке головы казненных богатырей в благодарность за похороны дают герою трех волшебных коней - медного, серебряного и золотого. Там же упоминается и сказка о волшебной «мертвой голове», с помощью которой Баба Яга управляла погодой: «Захочет Яга навести дождь – выставит ее во двор, спрячет ее – начинает светить солнце». (8)
Еще одну «мертвую голову» Баба–Яга дарит Василисе Прекрасной – у этой головы есть горящие глаза, свет которых сжигает всех врагов Василисы. Дом самой же Яги окружен забором из одиннадцати шестов, на каждом из которых насажено по человеческой голове. (9) 



Илья Билибин, иллюстрация к сказке "Марья Моревна".  

Но, пожалуй, самый известный пример обращения к «мертвой голове» описан в поэме Александра Пушкина «Руслан и Людмила». Помните эпизод, где Руслан видит отрубленную голову могучего богатыря, торчащую из земли:

«Пред ним живая голова. 
Огромны очи сном объяты; 
Храпит, качая шлем пернатый, 
И перья в темной высоте, 
Как тени, ходят, развеваясь. 
В своей ужасной красоте 
Над мрачной степью возвышаясь, 
Безмолвием окружена, 
Пустыни сторож безымянной, 
Руслану предстоит она 
Громадой грозной и туманной.»

Тем не менее, богатырь вступил в поединок с головой, а после победы взял у нее волшебный меч-кладенец. 



Сюжет этой поэмы Александр Сергеевич взял из древнерусской былины «Сказ о Еруслане Лазаревиче», вошедшей в сборник сказок выдающего русского фольклориста Александра Афанасьева. Причем, в русских сказаниях «мертвая голова» предстает не как противник богатыря Еруслана, но как его учитель и советчик:

«Очутился (Еруслан) как раз в чистом поле под государством вольного царя Огненного Щита. На том поле, знать, побоище великое, посреди побоища лежит богатырская голова добре велика. Говорит голова Еруслану: «Есть-де подо мною меч таков, что опричь того меча никакое железо не возьмет вольного царя. И я с тем мечом выехал было против царя Огненного Щита, чаял убить его: а он выехал на осьминогом коне, да, не допущаючи, сжег меня, и я, падая с лошади, кинул свой меч себе под голову. Супротив вольного царя ничем нельзя взять, как только хитростью». Послушался Еруслан головы и решился: где нельзя одолеть силою, там взять хитростию. Голова сама скатилась и отдала ему меч с таким наказом: «Не секи царя больше одного разу; ударишь в другой — тебе самому не быть живым». (10)

Иногда и сами русские богатыри выступали в роли «охотников за головами». Вот, к примеру, Алеша Попович, разрубив на куски тело Тугарина Змея, с победой возвращается в Киев и везет на копье отрубленную голову врага:

«Ой еси ты, Владимир Стольнокиевский! Буде нет у тя нынь пивна котла – Вот тебе Тугаринова буйна голова!» (11) 

С мертвой головой изображали и славянского Ярило - бога Солнца, весны и плодородия. Согласно белорусским легендам, Ярило предстает в образе прекрасного босого юноши в белых одеждах, с пучком колосьев в одной руке и отрубленной человеческой головой - в другой. Правда, ученые толковали этот символ как знак победы над зимой. (12)

Интересно, что по мнению ряда исследователей имя Ярило произошло от славянского корня ярый – то есть, яркий, ослепительно-белый. У западных славян Ярило почитался под именем Яровита, и, как писал средневековый монах Герборд, много путешествовавший по землям балтийского Поморья, символом его был золотой солнечный диск: «В святилище этого бога, на стене, висел огромной величины щит, обтянутый золотом и искуснейшей работы; никому из смертных не дозволено было прикасаться к нему в обыкновенное время». 

Еще более однозначно Яровит охарактеризован в речи жреца его, который от имени своего бога обратился к встреченному им в лесу крестьянину: «Я бог твой, — произнес жрец, — я тот, который одевает поля муравою и листвием леса; в моей власти плоды нив и дерев, приплод стад и все, что служит в пользу человека: все это даю чтущим меня и отнимаю от отвергающих меня». (13)



И это сближает Ярилу с другим персонажем древнего кельтского пантеона - богом Лугом, чье имя переводится как «Сияющий». В честь Луга был установлен великий праздник Лугнасад (Lugh Nasadh – «память о Луге»), который длился целый месяц – 15 дней до 1 августа и 15 дней после – до начала сбора нового урожая. По всей Европе в эти дни выпекали огромный каравай из только что собранного зерна, варили хмельное пиво и закалывали годовалых поросят – правда, в континентальной Европе «солнечного» бога почитали как Белена, чье имя происходит от схоже индоевропейского корня «бел», означающего «белый» или «блестеть». Согласно мифам, Луг был внуком короля фоморов, о которых мы уже писали в предыдущих главах, и одним из трех королей Племен Богини Дану. Также Луг именовался и сыном самой Богини Дану – верховной Богини-Матери, прародительницей всех богов, которую Тацит назвал воплощением богини Исиды. (14.)

 * * * 
Сегодня память об этих великих богинях осталась разве что в детских сказках. Например, в самом начале XIX века братья Гримм записали в восточных немецких землях народную сказку о «Фрау Холле» (или «Доброй Госпоже») – о волшебнице из колодца, вознаграждающей трудолюбивую девушку и наказывающей нерадивую. 

В России же самой известной из славянских богинь является Баба-Яга, хозяйка избушки на курьих ножках. 


Баба Яга в представлении Ильи Билибина 

Благодаря работами таких великих русских художников, как Илья Билибин и Виктор Васнецов, создавшим в конце XIX столетия тот самый уникальный визуальный "русский народный" стиль, который мы сегодня принимаем за "русский народный", мы представляем себе Ягу исключительно как старую горбатую старуху с крючковатым носом и в засаленной душегрейке, которая с превеликим трудом еле-еле залезает в свою летающую ступу. Но на самом деле в русских былинах содержатся весьма скудные и неоднозначные указания насчет внешности или возраста этой загадочной дамы с костяной ногой, коллекционировавшей головы русских богатырей. Зато там встречаются порой весьма любопытные детали ее биографии. Вот, в сказке «Марья Моревна» говорится, что Баба-Яга увлекается верховой ездой по небесному своду: «За тридевять земель, в тридевятом царстве, за огненной рекой живет Баба-Яга. У нее есть такая кобылица, на которой она каждый день вокруг света облетает. Много у нее и других славных кобылиц…» (10 )

Согласитесь, Баба-Яга, лихо скачущая на огнегривой кобылице, как-то не соответствует своему образу дряхлой бабули-затворницы. А вот костяная нога Яги, скорее всего, указывает на ее связь с миром мертвых. Фольклорист Владимир Пропп пишет: «Яга является охранительницей входа в царство мертвых». Кроме того, она хозяйка лесного мира: «Яга — мать не людей, она мать и хозяйка зверей, притом зверей лесных. Яга представляет стадию, когда плодородие мыслилось через женщину без участия мужчин…» (15)


Домовина в лесу

Избушка на курьих ножках напоминает о погребальных обрядах финно-угорских племен, которые сооружали в лесу домовины - «домики мертвых». В таких домовинах оставляли тела покойников, а сама домовина часто ставилась на опоры-столбы – чтобы до покойника не добрались дикие звери. 


Староверческое кладбище с домовинами  

Печь же в таком доме напоминает и о языческих обрядах инициации молодежи. Известный немецкий археолог и исследователь эпохи матриархата Хайде Гёттнер-Абендрот в своей книге «Танцующая богиня», сравнив все европейские культы подобных лесных старух, пишет, что в древности для обрядов посвящений строились сакральные помещения с символикой тотемных животных. Всякий входящий в это сооружение как бы «съедался» священным животным, а по завершении обряда – выбрасывался из «пасти» наружу – то есть, символически рождался заново, теперь уже с новыми, магическими способностями. (16)

Так что, и слухи о злобности Бабы-Яги тоже, как оказались, были сильно преувеличены. Конечно, порой Яга устраивала героям сказок довольно непростые испытания, но никто, вопреки ее обещаниям, так и не был сварен заживо. Напротив, герои сказок часто уходили от нее с подарками или хорошим советом – к примеру, одной девушки из сказки «Финист-ясный сокол» она подарила волшебное золотое яичко на серебряном блюдечке, а Ивану-царевичу подсказала, где взять «живой» воды.

Еще одна любопытная деталь: у Бабы-Яги, оказывается, довольно много родственниц – сестер и племянниц. К одной из них – к племяннице Синеглазке – она и направляет героя «Сказки о молодильных яблоках и живой воде» за указанными в названии продуктами частного фермерского хозяйства девушки, которая, ясное дело, и сама принадлежит к божественному племени. Но Синеглазка оказалась еще и одинокой девицей просто невероятной красоты и богатырского телосложения. Иван-Царевич, естественно, влюбился в нее без памяти и, в нарушение всех инструкций, решился поцеловать спящую девушку. Что ж, ему пришлось дорого заплатить за свой знак нежности – проснувшаяся Синглазка едва не убила на месте бедного добра молодца. Но тот чудом увернулся и бросился бежать. Как ни старалась Баба-Яга с сестрами отвлечь Синеглазку от погони за прекрасным юношей, она его все же настигла и без лишних слов бросила Ваню на землю: «Девица Синеглазка стала коленкой ему на грудь и вытаскивает булатный кинжал, хочет убить его...» Так и погиб бы Иван-царевич, но в самый последний миг он признался Синеглазке в любви и попросил поцеловать перед смертью. Сердце девушки вдруг дрогнуло, она подняла Ивана с земли и тут же пошла с ним гулять свадьбу, вследствие чего у Синеглазки рождается два сына.

С женскими культами непосредственно связан и мотив переселения душ, также встречающийся в русских сказках. Например, можно вспомнить сказку «Крошечка-Хаврошечка». После смерти матери маленькой девочке по имени Крошечка-Хаврошечка достается корова, обладающая магическими способностями. Причем, в ряде вариантов этой сказки прямо указывается, что это душа матери переродилась в образе коровы. Эта волшебная корова помогает героине выполнить ряд задач, которые дает девочке злая мачеха. Но злые сводные сестры подглядывают за девочкой и доносят мачехе, кто помогает героине. В итоге мачеха велит убить корову. Но перед смертью корова объясняет Крошечке-Хаврошечке, что девочка ни в коем случае не должна есть ее мяса: а должна закопать ее косточки и каждый день поливать их. Девочка выполняет этот наказ матери, из косточек вырастает дивная яблоня с золотыми яблоками. Однажды мимо этой яблони ехал прекрасный царевич, который захотел съесть чудесное яблочко. Он попросил мачеху сорвать ему яблоко, но не тут-то было – как только ее злые дочери подходили к дереву, как яблоня поднимала ветки вверх (в другом варианте дерево избивала злодеек ветвями). Сорвать волшебный плод удалось лишь Крошечке-Хаврошечке. Царевич тут же влюбился в девушку и женился на ней, а злую мачеху прогнали со двора.

Следы древних матриархальных культов, распространенных у славян, можно найти и в исторических источниках – например, в компилятивном сборнике XI —XII века по Р.Х. с длинным названием: «Слово святого Григория Богословца, изобретено в толцех о том, како первое погани суще языци кланялися идолом и требы им клали; то и ныне творят» (для краткости этот труд многие фольклористы именуют «Словом об идолах»). Григорий Богослов – это Григорий Hазианзин, греческий поэт и прозаик, церковный мыслитель и константинопольский патриарх IV века, служивший при императоре Феодосии I и прославившийся как один из трех «вселенских учителей» Православной Церкви и непримиримый борец с язычеством и арианской ересью. Кстати, свое риторическое и философское образование Григорий получил не где-нибудь, а в языческой Платоновой Академии в Афинах, так что языческие культы он громил с полным знанием дела. Как опытный полемист, он собрал наиболее кровавые, бессмысленные и мракобесные языческие ритуалы и противопоставил им бескровность и логичность Христианства. Русское же «Слово об идолах» являет с собой вольный перевод с греческого трудов Григория Богослова с авторскими вставками о мусульманах (учении «пpоклятого Моамеда») и славянском язычестве. Предполагается, что «слово» было написано анонимным русским монахом-паломником, который путешествовал на корабле по Эгейскому морю в Константинополь через Афон. Делать на палубе было нечего, и монах, видимо, решил занять себя сочинением какого-нибудь душеспасительного труда. Проходившие перед взором величественные руины античных храмов – а восемьсот лет назад, думаю, их сохранность была куда лучшей, нежели сейчас – сами подсказали тему для творчества. В итоге сей безвестный монах не только перевел Григория Богослова на русский, но и выстроил довольно стройную систему генезиса культа богинь плодородия от египетской Изиды до греческих и римских богинь: «Даже и до словен доиде. Се же словене начали тpапезy ставити Родy и pожаницам пеpеже Пеpyна бога их. А пpеже того клали тpебы yпиpемъ (т.е. душам предков) и беpегыням». 

Интересно, что автор «Слова об идолах» чисто славянскими именами называет и древних античных богинь: «От тех (египтян) извыкоша дpевне халдеи и начаша тpебы им твоpити великия - Родy и pожаницам поpоженью пpоклятого бога Осиpа». (17) 

Упоминает он и других русских богинь – в частности, Мокошь, которую он сопоставляет с греческой богиней подземного царства, колдунов и привидений Гекатой, и вилы. Последние представляли собой вовсе не сельскохозяйственный инвентарь, а группу очаровательных девушек с распущенными волосами и крыльями, которые считались покровительницами родников, озер и колодцев. Похожими качествами славяне наделяли и девушек-берегинь. Еще в одном анонимном памятнике средневековой русской литературы под названием «Слово некоего христолюбца и ревнителя по правой вере» перечисляется даже точное число вил: «Их же число тридевять сестриц». (18)

* * * 
Связь славянских и «кельтских» религиозных обрядов и таинств можно увидеть и на примере ритуальных жертвоприношений богам Нижнего хтонического мира, куда отправлялись души умерших. Контакты с подземным миром проходили через специальные жертвенные алтари в виде глубоких колодцев, как бы соединявших преисподнюю и земной мир. (Справедливости ради, конечно, стоит заметить, что ритуалы сжигания жертв на костре в земляной яме были известны человечеству и со времен неолита, но только кельты и славяне смогли превратить этот древнейший обряд в один из столпов языческого культа.) 

Сегодня такие жертвенные шахты-святилища археологи находят во всех сакральных центрах кельтских городов-оппидумов от Британии до Северной Италии и Германии. Например, в местечке Фелбах-Шмиден около Реймса в Германии был обнаружен жертвенный колодец, который имел глубину до 20 метров. Его стены были укреплены деревянным срубом (1, 2 на 1, 55 м), а над колодцем был сооружен большой навес, опиравшийся на дубовые колонны. Само святилище располагалось на небольшом холме, окруженном концентрическими земляными валами. Поскольку шахта колодца доходила до грунтовых вод, то влажная почва хорошо сохранила многие жертвенные предметы – деревянного идола какой-то богини, небольшие фигурки оленя и козла, грубо вырезанные из дерева ноги и руки человека, призванные, видимо, заменить собой настоящие человеческие жертвы. Слои с останками перемежались мощными прослойками чистой глины, при помощи которой жрецы-друиды, видимо, запечатывали вход в преисподнюю от одного праздника до другого. Начиная с I- II веков до Р.Х. колодец стал постепенно заполняться не деревянными муляжами, а останками сожженных жертвенных животных - в основном, коров и лошадей, но встречаются и кости оленя, волка или медведя. Кроме того, в жертву часто приносили и вещи, которые ритуально «убивали» – то есть, глиняную посуду разбивали на черепки, у мечей гнули клинки, ломали фибулы и шейные браслеты-торквесы (или гривны). Видимо, считалось, что в подземный мир мертвых могли попасть только испорченные вещи, потерявшие свое значение для живых. 


Священный жертвенный колодец в Ирландии

Похожие культовые сооружения найдены и в местечке Хольцхаузен в Баварии, где археологи раскопали сразу три колодца, посвященных богине, которую нынешние немцы считают сказочным персонажем Фрау Холле. В другой шахте, глубиной в 30 метров, ученые насчитали до 20 разных слоев с останками животных и человеческих черепов – вероятно, в жертву приносились головы, отрубленные в бою у врагов во время военных походов. То есть, каждый слой – это удачная битва или грабительский поход, после которых предводители военных дружин закатывали обильный пир с угощением кровожадных богинь. (14.) 


Шахта в местечке Хольцхаузен

Аналогичные жертвенник с человеческими черепами был найден и в Британии – как раз у римской стены Адриана. Как предполагают ученые, эти головы поверженных врагов предназначались в дар местной богине Ковентине. (19)

А вот на самом севере Италии близ городка Больцано был найден кельтский жертвенник-колодец, заполненный не только черепами врагов, но и оплавленными римскими украшениями и маленькими фигурками богов – вероятно, воинственные галлы пожертвовали суровым богиням войны часть добычи, захваченной после похода по городам Италии. 

Точно такие же жертвенные колодцы рыли и славяне, о чем говорится в летописях и церковных поучениях: «К кладезем приходяще молять и в воду мечють велеару жертву приносящее». (20) А вспомните русскую сказку «Морозко» - ведь главная героиня, трудолюбивая падчерицы: попадает в Нижний мир к языческому богу Морозу именно через колодец, куда она случайно обронила веретено. 

Сегодня на землях лужицких славян в Германии и Польше найдено более сотни таких потайных «ходов» к богам Нижнего мира. Впрочем, на самом деле, их гораздо больше, просто эти ритуальные жертвенники-колодцы никто толком не ищет. Только возле одного городка Гзин (Домброва-Хелминьская волость) ученые раскопали три десятка жертвенных шахт, а в некогда славянском городке Лебус (земля Бранденбург, Германия) – почти полсотни. Даже официальная наука признает их полную тождественность кельтским образцам. «Жертвенные ямы-колодцы на лужицких городищах полностью соответствуют священными колодцам кельтов, - писала замечательный археолог-славист Ирина Петровна Русанова. - И лужицкие, и кельтские колодцы использовались многократно долгое время, в их слоистом заполнении содержатся расчлененные тела людей и животных, черепа и кости ног – жертвы забрасывались чистой глиной и камнями.» (21) 

Довольно много жертвенных колодцев найдено и на территории России и Украины. Так, на правом берегу Днестра недалеко от села Зеленая Липа (Черновицкая область) возвышается небольшая скала-останец, на вершине которой археологи нашли языческое капище XI-XII вв. с ритуальным колодцем глубиной до 14, 5 м. (Правда, внешняя стена колодца треснула и частично обвалилась, поэтому все остатки жертвоприношений были вымыты дождевыми водами.) В соседней Тернопольской области - в горах Медоборы - находится еще один уникальный комплекс культовых сооружений, состоявший из трех поселений - Бохит, Говда и Звенигород. В первом городище Бохит, расположенном на вершине самой высокой горы в Медоборах, ученые нашли два колодца с квадратным сечением - один глубиной в четыре метра, другой – более десяти. Рядом с жертвенниками располагалось некий храм и общественный длинный дом, предназначенный для собраний и пиров, а в самой высокой части капища сохранились останки пьедестала – идеально ровного каменного круга диаметром в 9 метров. 

Колодцы были и в соседних городищах Говда и Звенигород, которые, как считают археологи, были чем-то вроде языческих «монастырей». В одном поселении при раскопках были найдены останки фундаментов 25 жилых домов, а в другом - склады с продовольствием, длинные общественные дома и полтора десятка хлебных печей. Интересно, что в одном из жертвенных колодцев археологи обнаружили скелет мужчины 30-35 лет, череп которого был пробит топором – причем, орудие убийства было брошено рядом с телом. Судя по всему, погибший был вовсе не жертвой богам, а самим волхвом, казненным при «зачистке» этого языческого комплекса в конце XII века. 

Наиболее же подробно исследовано святилище Велеса в древнерусском городе Плес, что в Ивановской области. Здесь в домонгольскую эпоху располагался крупный город, населенный как славянами, пришедшими с запада, так и мерянами – местными племенами из финно-угорской группы народов, которые постепенно ассимилировались со славянами, перенимая их язык и религиозные культы. Собственно, это было не просто город, но стратегическая военная крепость, позволявшая держать под контролем пространства Верхнего Поволжья. Под сенью грозных крепостных стен, стоявших на высоком крутом холме, располагались казармы княжеской дружины и высокие терема военной знати и богатых купцов, а в центре города располагалось святилище Велеса. 

Раскопки показали, что основу сакрального комплекса составила шахта для отправления жертвоприношений почти квадратного сечения (2,3 на 2,1 м). На дне ямы-колодца был разведен огонь – настолько сильный, что жар пламени довел суглинистые стенки до состояния обожженной керамической посуды, а глубина обжига достигала трех сантиметров. Лучше всего, как писал в своем отчете Павел Травкин, начальник Плесской археологической экспедиции и создатель Музея древнерусской семьи, сохранились следы двух жертвоприношений: самого перового и последнего. Между ними оказалось месиво из остатков других ритуалов, что вполне объяснимо: подземный жертвенник вычищали перед каждыми новым священнодействием. (22) 

Итак, судя по остаткам, жертвенным животным оказался не конь или бык, как это принято у славян, а крупный лось-самец с мощными рогами – тотемное животное мерян. Его мясо, как требовал обычай, сварили и съели участники ритуального пира, а вот лучшие куски – голова и конечности – были отданы Велесу – «скотьему богу». Их поместили прямо на раскаленные угли в центре колодца. Рядом с головой вверх дном поставили и небольшую кружку, из которой на угли выплеснули немного пива – какой же это пир без приличной выпивки?! Поскольку края глиняной кружки от соприкосновения с углями частично ошлаковались, то можно смело сказать, что температура в яме превышала 850 градусов – примерно, как в современных доменных печах. То есть, можно представить себе, сколько дров требовал такой костер в колодце, который со стороны действительно напоминал вход в преисподнюю.

Когда костер прогорел, участники ритуала произвели «запирание» жертвенного места – дабы обезопасить себя от дурных проявлений Нижнего мира, которые через открытый «ход» могли бы проникнуть в мир людей. Для этого использовались предметы, обладавшие «закрывающими» свойствами. На сгоревшие кости кто-то из купцов положил увесистую связку из тринадцати ключей – и каких ключей! Необычайно крупные, от мощных нутряных замков, охранявших богатство теремов и амбаров. Вместе с ключами в «запирающий слой» положили и два тяжелых железных навесных замка, и точильный брусок, который мог олицетворять собой символ власти камня над железом. Сверху угли были засыпаны камнями и глиной, а сверху в частично обожженную глину воткнули боевой топор, который как бы поставил точку в обряде. 

Интересно, что по черепу лося, вернее, по форме рогов пойманного животного, ученые попытались даже точно восстановить день совершения жертвоприношения. «Рога были большими и ветвистыми, они уже хорошо отросли и окрепли к осеннему гону – но они не были еще сброшен, так что дело происходило, скорее всего, поздней осенью или в начале зимы, то есть в начале календарного сезона Преисподней (ибо силы Нижнего Мира властвуют зимой). Логично предположить, что речь здесь может идти о Велесовой (будущей Никольской) братчине, следы которой хорошо известны и в древнем Новгороде.» (22.) 

Иными словами, народ собрался, как сказали бы сегодня в Плесе, на Николу Зимнего - то есть, 6 декабря. 

На Руси традиционно считалось, что именно с приходом Николы Зимнего у нас устанавливается зима — до Николы еще господствуют слякоть и оттепель, а вот после первой недели декабря непременно холодает, появляется мороз, укрепляется снежные покровы. Никола словно подготавливал людей к встрече Рождества, а посему в этот день ослабевал пост – можно было варить пиво и употреблять в пищу рыбу. Еще в этот день начиналось сватовство – молодежь шила наряды и мастерила маски для будущих святок. А взрослые гадали о видах на будущий урожай: какова погода на Николу Зимнего, такая же будет и на Николу Летнего (т.е. на 22 мая). Но сам праздник Николы возник вовсе не на Руси, а еще в Римской империи, и день памяти чудотворца Николая Мирликийского в христианском календаре заменил собой древний языческий праздник Фауналий, корни которого уходили к основам общей индоевропейской религии. Фауналии были посвящены богу Фавну (или Пану), покровителю скотоводства и защитнику стад от волков. Кроме того, Фавн считался прорицателем, ведь от его имени произошли глаголы «fatuor» (быть одержимым) и «fando» (пророчествовать). Так что, наверняка этот день в календаре славян был посвящен Велесу, который, вероятно, в начале декабря уходил в Нижний мир, что бы с началом весны вновь вернуться к людям. Что бы Велес не обиделся, его и провожали обильной трапезой, как бы задабривая на будущее. 

Последнее же жертвоприношение в этом святилище состоялось уже в XIII веке – и на этот раз ритуал общения с Нижним миром уже не выглядел столь грандиозным ни по размаху, ни по количеству участников. На кострище, засыпанном обычной землей, уже не было останков жертвенного животного, Приношением Велесу стал горшок с какой-то пищей, даже, видимо, не мясной – костей в горшке не было обнаружено. Зато под крышкой археологи нашли другую реликвию глиняную табличку с рельефным изображением головы ящера, мифического «зверя коркодила», который был одним из многочисленных образов бога Велеса. Для «закрытия» тоннеля в Нижний мир последние язычники Плеса вновь использовали навесной замок, точильный брусок и боевую секиру. 

Но на этот раз двери в Нижний мир были закрыты окончательно.

 

Продолжение следует.