Мой сайт

Продолжение. Глава I, глава II, глава III. 

В 1648 году был заключён Вестфальский мир, завершивший Тридцатилетнюю войну в Священной Римской империи. Итогом этой бойни стало не только установление Нового мирового порядка эпохи национальных государств – периода, в котором мы все с вами живем, но и усиление Франции, оказавшейся на вершине могущества. И король Франции Людовик XIV де Бурбон, вошедший в историю как «Король-Солнце», решил, что его новой империи нужна новая идеология. И новая история. 

Надо сказать, что до этого французские историки выводили происхождение французов от франков – то есть, «свободных людей», одного из племенных союзов германских племен, сложившихся на закате Римской империи. Уже в начале Ренессанса среди интеллектуалов Парижского университета сложилась новая теория, что франки были потомками троянцев, бежавших после падения Трои в Европу – стоит пояснить, что в античные времена абсолютно все европейские народы считались потомками троянцев (включая и венетов, о чем мы уже рассказывали в предыдущей главе). Троянская теория была подкреплена и «Хроникй Фредегара», составленной в VII веке, где утверждается, что первым франкским королём был последний троянский царь Приам. Часть его людей переселилась на Балканы и приняла имя македонян (впоследствии они дали миру Александра Македонского). От другой группы франков произошли турки – напомним, что Османская империя была союзницей Франции против Австрии и Испании, и можно вспомнить эпизод, когда французы в ходе войны с испанцами предоставили туркам для базирования порт Тулон, и янычары за один год продали в рабство до 10 тысяч христиан. Наконец, еще одна группа троянцев, избрав королем некоего Франкиона, ушла на Рейн. Это и были франки, которые с тех пор не имели с дикими германцами из сумрачных лесов ничего общего. Нет, отныне франки не просто стояли на одном уровне с римлянами, но были старшими братьями римлян (которые, как известно, вели свой род от Энея, не принадлежавшего к царскому роду Приама). В условиях острого противостояния с Габсбургами это означало, что достоинство королевства Французского выше достоинства Священной Римской империи.

Однако, Людовику XIV и этого было недостаточно. Вся эта античные «табели о рангах» воняли старым чуланом и траченным временем пергаментом. Новая Франция желала новой идеологии – исключительно своей, не связанной более никакими узами ни с Востоком, ни с опостылевшим Римом. И тогда французы вспомнили о галлах – доримском населении провинций, впоследствии ставших Францией. Вернее, даже не о галлах – ведь этот народ был практически полностью исчез после римского завоевания, но о кельтах.

Французских историков даже не смутило, что такого народа никогда не существовало в действительности. Впервые слово «Keltoi» появилось еще в «Землеописании» древнегреческого географа V века до Р.Х. Гекатея Милетского, который написал несколько строк об основании греческой колонии Массилии - современного Марселя на берегу Средиземного моря. Гекатей упоминал, что греческая форма их имени происходит из устной традиции самих кельтов, которые якобы именно так и называли сами себя. Чуть позже о кельтах мимоходом упомянул и Геродот - для эллинов той поры кельты были лишь одним из многих варварских племен с окраин греческой ойкумены. Тем не менее, название этих варваров укоренилось в исторической традиции, и каждый античный автор считал своим долгом сослаться на труды Геродота. При этом, сами «кельты» описывались как дикие грубияны и драчуны. 

«Пивные бочки, - писал в I веке до Р.Х. Диодор Сицилийский. - Они были похожи на деревянных идолов, с густыми волосами, с космами, напоминающими лошадиную гриву… Были они чрезвычайно склонны к употреблению вина, - и пили, пока не валились с ног или не впадали в безумие». (1) 

«Любой может привести их в ярость, когда угодно, где угодно и под каким угодно предлогом, - писал Страбон. – Все люди этой расы воинственны и вспыльчивы…» (2)

Забавный момент: Страбон хоть и упоминает о том, что даже самый плюгавый из северных варваров был выше самого высокого грека или римлянина, но тут же поспешно добавляет, что нет никакой нужды завидовать эти великанам, потому что «варвары были кривоноги и нигде в их фигуре не было ни одной прекрасной линии». 

Но такая нелестная оценка ничуть не помешала французским идеологам «нового мирового порядка» представить кельтов как некий изначальный европейский народ, от которого произошли впоследствии и галлы, и германцы, и британцы и даже испанцы – словом, практически все, кто что-то значил в истории, за исключением греков и римлян. 

Страна Людовика XIV отныне желала быть кельтской. Историк Франсуа Эд де Мезере, состоявший на службе у кардинала Ришелье, в своей трехтомной «Истории Франции» создал теорию, согласно которой франки были потомками кельтов, вернувшимися на свою историческую родину. Более того, Мезере сделал области расселения кельтов третьим центром древней античной цивилизации, ни в чем ни уступавшим греческому и римскому.

Труд Мезере достиг такой популярности, что сразу же после выхода второго тома «Истории» его избрали членом Академии и назначили солидную пенсию. 

Вскоре его «панкельтскую идеологию» стали развивать и британцы, которые после разгрома Голландии и выигрыша в войне за «испанское наследство» стали претендовать на титул мировой колониальной империи. В 1707 году – то есть, в год, когда над островом был поднят Юнион Джек, символизирующий объединение Англии, Шотландии и Уэльса в Королевство Великобритания - свою кельтскую теорию предложил Эдвард Льюйд, скромный историк и антиквар из Оксфорда. Сэр Эдвард Льюйд предложил использовать греческое название «keltoi» для идентификации ирландского, валлийского, корнуоллского и бретонского языков как отдельной языковой группы. То есть, таким образом, валлийцы и ирландцы, на которых англо-саксы испокон веков пренебрежительно смотрели как на дикарей, неспособных усвоить нормы цивилизации, признавались ветвью древнего и уважаемого европейского народа, из лона которого вышли и сами англо-саксы. Позднее Эдвард Льюйд издал фундаментальный труд по истории Британии «Archaeologia Britannica», в котором кельтской называлась уже не только языковая семья, но и вся культура народов Центральной Европы. (3) 

Ситуацию всеобщего британского единения испортило «Второе якобитское восстание» в 1745 году, когда и последний отпрыск свергнутой династии Стюартов - "Молодой претендент" Чарльз Эдвард Стюарт - при поддержке французов заявил о своих притязаниях на английский трон и повел шотландцев на Лондон. В итоге в битве при Каллодене якобиты были разбиты, после чего в Великобритании начались жесточайшие расправы над шотландцами и ирландцами. Были запрещены традиционная одежда, музыка и гэльский язык – причем, запрещалось не только преподавать, но и разговаривать на гэльском, и этот запрет был отменен только в конце ХХ века. 

Но репрессии ничуть не повлияли на кельтоманию, царившую в умах тогдашнего просвещенного общества – потомков гаэлов просто исключили из числа кельтов. Еще больше кельты вошли в моду после того, как поэт Джеймс Макферсон опубликовал впечатлившую всю Европу поэму «Оссиана» - якобы перевод кельтского эпоса, о котором говорили на каждом шагу. 

Постепенно название «кельты» вошел в обиход всех ученых мира, как обобщающее название западных индоевропейских народов, и абсолютно вся доисторическая – то есть, доримская - Европа стала «кельтской». 

Понятно, что в реальности две – три тысячи лет назад никто из обитателей Британских островов, не говоря уж о континентальной Европе, и не думал называть себя кельтом. Более того, древние европейцы и сами не подозревали, что являются кельтами – они давали своим племенам и родам совершенно другие названия, часто воевали друг с другом и основывали свои независимые государства. То есть, предвосхищая вопросы читателей, можно сразу заявить, что все вопросы о связях кельтов и венетов являются в определенной степени бессмысленными – ведь венеты отчасти и были кельтами. 

* * * 

Сегодня Эсте - это небольшой городок к юго-западу от Падуи, примечательный только лишь тем, что именно отсюда вышла многочисленный княжеский род д’Эсте, дальний отпрыск которой в конце прошлого века женился на принцессе Астрид Бельгийской, единственной дочери короля Бельгии Альберта II, получив титул принца Бельгии. Но вот в 900-750 годах до н.э. на месте Эсте находился город венетов Атесте - весьма развитый ремесленный, торговый и военный центр на северном побережье Адриатики.

Нашли же следы венетов случайно – в конце позапрошлого века наследники рода д’Эсте решили отремонтировать виллу Benvenuti, и нашли под холмами доримский некрополь – свыше сотни гробниц, сложенных из шести каменных плит. В каждой из гробниц стояла ситула – цилиндрическая урна с прахом покойного. Среди всех урн выделалась Ситула Бенвенуто, являющаяся сегодня украшением коллекции Археологического музея Эсте: на этом сосуде изображены сфинксы, крылатые львы и другие фантастические существа, которых держат за ошейники странные люди в широких, низких шапках. 


Ситула Бенвенутти в музее

Также в этом некрополе были найдены бронзовые таблицы, испещренные непонятными буквами на непонятном языке. Причем, если раньше археологи полагали, что это разновидность этруского или италийского языка, то потом ученые обратили внимание, что венетские надписи имеют некоторую особенность, не свойственную италийским языкам. Венеты использовали очень много точек. Причем, точек настолько много, что они явно не служат для разделения фразы на отдельные слова или слоги. Сегодня ученые вынуждены признать, что они пока не могут еще расшифровать языка венетов.


Фрагмент орнамента ситуалы 

Впрочем, попытки по расшифровке предпринимались не раз. Наиболее успешно в этом направлении продвинулись словацкие ученые-лингвисты Матей Бор и Иван Томажич, обратившие внимание, что древний венетский язык очень похож на словенский. (4) Предположив, что таблички являются своеобразным учеьником по грамматике венетского языка, ученые разбили текст на отдельные слова и довольно быстро перевели несколько фраз. Например, слова «Zenske hodijo nag rob jekat in jokat» ученые перевели как «Женщины ходят на кладбище плакать!». А фраза «Nikar vec ne jekai» означает «Никогда не плачь!». 

Правда, некоторые расшифровки вызывают большие сомнения. К примеру, на Бронзовом шлеме венетского воина можно увидеть надпись: HARIGASTITEIVAI. Часть ученых расшифровала этот набор букв как призыв на санскрите к богу Вишну, другие же – немецкие ученые – увидели в надписи славословие в честь военного бога, словенские же филологи увидели здесь Hari Gasti Te I Vajul – что в переводе означает «Бил побеждал чужаков и изгонял!». Хотя с таким же успехом можно прочитать и Harig Astiteiv I – то есть, солдат тысячи лет назад процарапал на своем шлеме то, что пишет обычный солдат: имя, фамилию или название родного города, номер или название подразделения. То есть, надпись вполне может читаться и как «Хариг из рода Астетиев из 1 полка». Или как-нибудь еще. 



А вот надпись на бронзовой ситуле, найденной под городом Шкоцьяна: OSTIJAREJ. Матей Бор предполагает, что надпись следует читать как Osti Jarej – «Оставайся здоровым!». Однако, здравый смысл и метод частотного анализа показывает, что такие надписи люди оставляют на чашах крайне редко: в большинстве же случаев на емкостях пишут либо название напитков, либо имя хозяина. 

Так или иначе, но название города Эсте дало название археологической культуре железного века, которую уверенно связали с венетами, обитавшими на северо-западе Адриатики. 


Образец письменности венетов

Следом археологи обнаружили связь другими археологическими культурами – с Вилланова, Голасекка, с племенами, населявшими современные Словению и Тироль. Сегодня историкам известно лишь около 600 надписей на венетском языке – личные и географические имена, краткие посвящения. К примеру, в долине Вюрмлах (Австрия) были найдены прочерченные на скале надписи, а также надписи на венетском языке на надгробных стелах и урнах. Считается, что эти имена были оставлены купцами, следовавшими по торговым делам с юга на север и обратно – по Великому янтарному пути. 

* * *
О существовании этой великой торговой магистрали древности от Балтики до Средиземного моря писал еще Геродот: «О гипербореях ничего не известно ни скифам, ни другим народам этой части света, кроме исседонов. Впрочем, как я думаю, исседоны также ничего о них не знают; ведь иначе, пожалуй, и скифы рассказывали бы о них, как они рассказывают об одноглазых людях. Но все же у Гесиода есть известие о гипербореях; упоминает о них и Гомер в «Эпигонах» (если только эта поэма действительно принадлежит Гомеру). Гораздо больше о гипербореях рассказывают делосцы. По их словам, гипербореи посылают скифам жертвенные дары, завернутые в пшеничную солому. От скифов дары принимают ближайшие соседи, и каждый народ всегда передает их все дальше и дальше вплоть до Адриатического моря на крайнем западе. Оттуда дары отправляют на юг: сначала они попадают к додонским эллинам, а дальше их везут к Малийскому заливу и переправляют на Евбею. Здесь их перевозят из одного города в другой вплоть до Кариста. Однако минуют Андрос, так как каристийцы перевозят святыню прямо на Тенос, а теносцы — на Делос. Так-то, по рассказам делосцев, эти священные дары, наконец, прибывают на Делос. В первый раз, говорят делосцы, гипербореи послали с дарами двоих девушек, по имени Гипероха и Лаодика. Вместе с ними были отправлены провожатыми для безопасности девушек пять гиперборейских горожан. Это те, кого теперь называют перфереями и весьма почитают на Делосе. Однако, когда посланцы не вернулись на родину, гипербореи испугались, что посланцев всякий раз может постигнуть несчастье и они не возвратятся домой. Поэтому они стали приносить священные дары, завернутые в пшеничную солому, на границу своих владений и передавать соседям с просьбой отослать их другим народам. И вот таким образом, как передают, дары отправлялись и, наконец, прибывали на Делос». (5) 

Стоит напомнить, что Делос был в доисторические времена своего рода священным местом: именно этот остров считался местом рождения Аполлона и Артемиды, здесь же находится древнейший в мире храм Диониса, откуда дионисийские мистерии начали распространяться по всему античному миру, о чем, впрочем, мы будем говорить позже. 

Греки называли янтарь «электроном» - солнечной материей, наделенной магической силой. Римский историк Тацит писал, что янтарь образуется из бальзама сокровенных дубрав, что растут на западном краю мира: «Нетрудно понять, что это — древесный сок, потому что в янтаре очень часто просвечивают некоторые ползающие по земле или крылатые существа; завязнув в жидкости, они впоследствии оказались заключенными в ней, превратившейся в твердое вещество. Таким образом, я склонен предполагать, что… из произрастающих деревьев соседние лучи солнца выжимают обильный сок, и он стекает в ближайшее море и силою бурь выносится на противолежащие берега...» (6)

Первые находки из янтаря – ожерелья и бусы – встречаются еще среди останков Микенской цивилизации. Древние ахейцы тоже любили янтарь - к примеру, еще в «Одиссее» Гомера упоминается, что некий Евримах, желая покорить сердце царицы Пенелопы, преподнес ей баснословно дорогое ожерелье: «Цепь из обделанных в золото с чудным искусством светлых, как солнце, больших янтарей...» Статуэтку из балтийского янтаря нашли и на берегу реки Тигр - в развалинах дворца города Кальху, древней столицы Ассирии. Неизвестный мастер вырезал из цельного куска янтаря портрет великого царя Ашшурнасирпала II, правившего с конце IX века до Р.Х. (7) 



Янтарные бусы и браслеты находили и в этрусских городах Северной Италии, и в гробницах фараонов Древнего Египта, и в скифских курганах.

В Римской империи производство роскошных вещиц из янтаря поставили на поток – к примеру, в городе Аквилея (который, кстати, находился в римской провинции Венетия) существовал целый квартал ювелирных мастерских, где вырезались различные украшения и безделушки – ожерелья и подвески, фигурки людей и фантастических животных, бюсты вакханок и флаконы для ароматических масел и изысканных восточных благовоний. Историк и ученый Плиний Старший составил даже рейтинг популярности разных сортов янтаря: «Белый янтарь имеет приятный запах, но ни он, ни восковой янтарь высоко не ценятся. Красный янтарь стоит дороже, особенно, если он прозрачен. Лучший янтарь сияет как огонь, но не горит. Самый дорогой янтарь называют фалернским, потому что он имеет цвет фалернского вина, он совершенно прозрачен, и на просвет видно сияние. Другие виды ценятся за чистоту их цвета, напоминающего темный мед…» (8)

Венеты, контролировавшие поставки янтаря в южные районы Европы, еще с незапамятных времен освоили дорогу к Балтийскому побережью - об этом красноречиво свидетельствует найденная археологами в Литве янтарная фигурка божества, в котором исследователи опознали хеттского бога Пирву. Древнего бога нашли на раскопках древнего поселения близ Клайпеды – в те далекие времена здесь было портовое поселение с колонией венетов. И перед дальним и опасным плаванием мореходы и купцы должны были совершать жертвоприношения, дабы умилостивить сурового Пирву, повелителя грозы и молний. 

Даже для современных парусных судов навигация в Северном и Балтийском морях открыта всего четыре месяца в году - с июня по сентябрь, а все остальное время там царят штормы с грозами, ураганными ветрами и огромными, в 9-12 метров высотой, волнами. Но даже и в летние погожие дни плавание по Северному морю может обернуться настоящим испытанием – из-за мощных приливных течений. Существенную опасность представляют собой и отмели, ведь почти две трети площади этого моря с таким суровым и холодным названием составляют мелководья и банки. Любой опытный яхтсмен вам скажет, что на таких отмелях даже из-за самого невинного ветерка могут в любой момент внезапно появиться крутые волны, способные запросто перевернуть легкое суденышко. Словом, понятно, что в такие рискованные походы без благословения высших сил лучше было не соваться. 

Но все тяготы и лишения янтарного пути с лихвой компенсировала огромная прибыль от торговли «электроном». В Риме, по свидетельству Плиния Старшего, цены на янтарь были столь высоки, что за самую маленькую статуэтку или самые скромные янтарные бусики платили дороже, чем за взрослого здорового раба. 

Между прочим, во времена Плиния Старшего такой взрослый раб стоил минимум от 2 до 6 тысяч сестерциев – в зависимости от его профессиональных навыков. К примеру, опытный виноградарь или молодой мужчина со знанием греческого языка стоил уже 8 тысяч. Для сравнения – столько же составляла и годовая арендная плата за отдельный дом в Риме, который считался приличествующим для сенаторского сословия. (Кстати, племянник самого Плиния Старшего – Гай Плиний Цецилий Секунд «Младший» - примерно за такие же деньги, за 10 тысяч сестерциев, приобрел небольшое имение неподалеку от Рима.) Еще несколько цифр: за шесть тысяч сестерциев можно было купить полтора римских фунта (около 500 граммов) золота или югер (четверть гектара) хорошего виноградника. Средней семье из трех человек – судя по записи расходов на стене дома в Помпеях – этих денег хватило бы минимум на полтора года безбедной жизни. 

А теперь положите на другую чашу весов простые бусы. 

Конечно, на память приходят другие бусы – стеклянные, за которые американские индейцы отдавали испанским конкистадорам драгоценные камни и слитки чистого золота. Точно такими же дикарями выглядели и гордые римляне, считавшие самих себя исключительным образцом мудрости, но отдававшие золотые слитки за кусочки окаменелой смолы. Можно лишь представить, как ухмылялись венеты, подсчитывая прибыль после каждого «янтарного» рейса. Неудивительно, что эти оборотистые купцы на протяжении веков хранили в строгой тайне все данные о месторождениях янтаря, рассказывая различные байки о страшных и таинственных заморских землях. Плиний Старший писал, что греки довольно долгое время были уверены, что янтарь добывается на неких островах Электридах, затерянных где-то в Адриатическом море. Потом стали рассказывать о гипербореях, и эти легенды удивительным образом пережили сам янтарный бизнес – так, некоторые исследователи до сих пор ищут эту выдуманную страну. Точный адрес месторождений «электрона» в античном мире узнали лишь в первом веке нашей эры - после завоевания Галлии. Император Нерон послал за янтарем целый отряд гладиаторов. Вернувшись, они с каким-то невыразимым чувством досады и разочарования рассказывали патрициям, что северные варвары часто используют драгоценные «камни» на растопку своих печей. 

Особый интерес представляет и перечень товаров, которые венеты везли обратно – в Прибалтику. На всем протяжении «Великого янтарного пути», проходившего по европейским рекам и побережью Балтики, археологи находят многочисленные клады с глиняными амфорами, бронзовое оружие и изящные украшения. Особенно же жители северных широт любили греческие масляные лампы – подобные светильники находят по всей Прибалтике. Ценились и обычные деньги – только в Восточной Пруссии найдено более 250 кладов с греческими и римскими монетами. Например, в кладе из местечка Ольштын в Мазурии обнаружено 6 тысяч серебряных денариев, а в другой «заначке» из Остероде (земля Прейсиш-Герлитце) найдено 1134 денария. Однако, как считают археологи, римские монеты не имели хождения как средство расчетов. Прибалты ценили монеты совсем за другие качества – увесистые серебряные денарии служили исходным материалом для изготовления фибул, серег или браслетов. 

* * *
Но не только торговля янтарем стала причиной массовой миграции венетов на север – в Центральную Европу. Все Средиземное море в те годы стало ареной военных действий двух могущественных цивилизаций – финикийской и греческой. 

Исторической родиной финикийцев была узкая прибрежная полоса между Малой Азией, сирийским плоскогорьем и Египтом, которая называлась Ханааном, т. е. «равниной». Местность дала имя и народу – сами себя эти люди называли «ханаанитами», а вот финикийцами их прозвали греки, для которых этот берег был Финикией – то есть, «Красной страной» или «Страной пурпура», ведь только ханааниты владели секретом изготовления красной краски из выделений желез морских брюхоногих моллюсков семейства Muricidae. Римляне же именовали ханаанитов пунийцами (puni). Но финикийцы занимались не только красильным ремеслом. В историю они вошли как искусные мореходы и удачливые торговцы, а роскоши и богатству их городов – Тира, Библа и Сидона – говорят, завидовал и сам легендарный царь Соломон. «Ты (т.е. город Тир) печать совершенства, полнота мудрости и вечной красоты! - восклицал пророк Иезекииль. - Ты находился в Эдеме, в саду Божьем; твои одежды были украшены всякими драгоценными камнями; ты был помазанным херувимом; ты был совершен в путях твоих. Но от обширности торговли твоей внутреннее твое исполнилось неправды. Множеством беззаконий твоих в неправедной торговле твоей, ты осквернил святилища твои... За то вот Я на тебя, Тир, говорит Господь, подниму на тебя многие народы, и разобьют стены Тира, и разрушат башни его; и вымету из него прах его, и сделаю его голою скалою. Местом для расстилания сетей будет он среди моря и будет он на расхищение народам…»

Однако, прежде, чем это пророчество исполнилось, финикийцы сумели заселить весь запад Средиземноморья, основав десятки цветущих колоний. Миграция шла двумя путями. Один шел вдоль побережья Северной Африки, где еще в XII веке до Р.Х. был основан город Утика, недалеко от нынешней столицы Туниса. Чуть позже на побережье Туниса были основаны города Гадрумет, Гиппон и Лептис, а на атлантическом побережье современного Марокко – крепость Ликc. Но самой известной колонией финикийцев в Африке стал «Новый город» - «Karthehadaschath». Или просто Карфаген – город-государство, сумевшее уже к началу VII века до Р.Х. стать новой метрополией торговой империи финикийцев. 

Но это был не просто город – Карфаген был жемчужиной античного мира. Только представьте себе абсолютно круглую искусственную гавань, соединенную с лагуной каналом шириной в два десятка метров. Гавань была окружена кольцом причалов и доков, мраморные колонны которых поднимались прямо из воды. Триеры проплывали между этих колонн к центральному доку и с помощью хитроумных механизмов поднимались наверх – туда где был устроен арсенал и ремонтные мастерские. Вход в гавань преграждали массивные цепи, а со стороны материка порт был защищен тремя рядами крепостных стен, толщиной в два метра и высотой до пятнадцати. Через каждые 150-200 метров над стенами возвышались четырехуровневые башни, подвалы которых уходили под землю на десятиметровую глубину. 

Второй же путь миграции ханаанитов шел от Родоса вдоль южной кромки Эгейского архипелага к Италии, а оттуда - в Южную Испанию, богатую серебряными рудниками. Первым испанским владением финикийцев был город Гадир (т.е. «крепость»), который много лет позже был переименован в Гадес. В устье реки Гвадалквивир был основан город Таршиш, прославившийся помимо всего прочего еще и тем, что именно в Таршише решил найти убежище библейский пророк Иона, которому Господь поручил сообщить жителям Ниневии о грядущей каре за совершенные злодейства. Целый ряд финикийских городов возник и на острове Сардиния – в истории осталось несколько названий их торговых портов-факторий: Нора, Сульх, Бития, Таррос и Каларис.

Но, как только финикийцы попытались было взять под контроль Сицилию – стратегически важный остров, разделяющий Средиземное море на две части – они тут же столкнулись с греками, хозяйничавшими тогда в Южной Италии. Собственно, в те годы никто и не думал ассоциировать Апеннинский полуостров с малочисленным племенем италиков, напротив, тогда это были греческие владения с гордым названием Великая Греция - Graecia Magna. Известный российский историк античности Василий Васильевич Латышев писал: «Древнейшею из греческих колоний в Италии и вообще в западных странах была Кима (или Кумы) в земле осков, основанная выходцами из Халкиды и малоазийской Кимы, по некоторым известиям еще за 1050 лет до Р. X. Первоначально город был построен на острове Пифекусе при выходе в Неаполитанский залив, а впоследствии перенесен на берег материка к северу... Достигши процветания, Кима высылала по берегам Италии свои поселения, из которых знаменитейшим сделался Неаполь». (9) 

Позже в Италию стали переселяться выходцы из Спарты, Афин, Коринфа и ионийцы из города Фокеи – последние пошли дальше всех своих соплеменников и основали знаменитый город Массилия на юго-востоке Франции – нынешний Марсель. Но самой богатой и могущественной греческой колонией был город Сиракузы на восточном берегу Сицилии, чьи мраморные храмы и величественные дворцы ничуть не уступали афинским. Именно здесь жил великий математик Архимед и философ Платон со своим учеником Дионом – первым коммунистом на свете, мечтавшим создать «идеальное государство». 

Другим известным городом был Сибарис, который, благодаря своему удачному расположению на перекрестке торговых дорог, стал чуть ли не столицей Великой Греции. Сибарис владычествовал над четырьмя варварскими племенами, владел двадцатью пятью местечками и был в состоянии основать еще две колонии - Лаос и Посидонию. Но больше всего жителям Сибариса нравилось не властвовать, а бездельничать – говорят, любой горожанин мог похвастаться тем, что он прожил всю жизнь, не выходя за пределы мостов внутри построенного на лагунах города, в то время как торговлей вместо греков занимались местные варвары. Страсть жителей Сибариса к роскоши и развлечениям вошла даже в поговорку – слово «сибарит» и сегодня служит нарицательным обозначением человека, живущего в богатстве и безделье. 

На скрижалях истории осталась память и о городе Тарент, основанном в 707 году до Р. Х. Это был крупный военный и коммерческий центров, способный в цветущую пору своего существования выставить значительный флот и 22-тысячное войско. Кстати, именно тарентцы были союзниками того самого царя Пирра, чьи «успехи» в боях с римлянами и карфагенцами на века стали синонимом неудачи. 

Столь же кровавыми и бесплодными были и все остальные войны карфагенян с греками, которые тянулись с переменным успехом несколько веков подряд - то затухая, то разгораясь с новой силой. Сицилия несколько раз переходила из рук в руки, каждый год возобновлялась сражения за каждый клочок суши, но ни одна сторона так и не смогла одолеть другую. Правда, однажды объединенная армия греческих колоний даже высадилась в Африке, но вот взять Карфаген у греков так и не получилось - на помощь осажденным пришло войско из Испании. 

Иногда в эти «битвы титанов» пытались влезть другие страны – например, конфедерация двенадцати городов-государств этрусских племен. В середине VI века до Р.Х. правители Карфагена из аристократической династии Магонидов заключили с этрусскими царями военный союз против греков, и вскоре союзный флот этрусков и карфагенян из 120 галер атаковал греческие колонии на острове Корсике. Как писал историк Теодор Моммзен, «этрусские каперы скоро стали… наводить страх на греков — недаром же эти последние считали абордажный крюк этрусским изобретением и назвали италийское западное море Тускским морем». (10) 

Но период могущества этрусков не был длительным: после того, как греки дважды нанесли им поражение, морскому господству этрусков был положен конец. «Это была та самая победа, которую древнегреческий поэт Пиндар воспел в своей первой пифийской оде, - писал Моммзен. - До сих пор сохранился этрусский шлем, который был послан Гиероном в Олимпию с надписью: «Гиерон, сын Диномена, и сиракузцы Зевсу Тирренское добро от Кум». (10) 

Много лет спустя в противоборство античных сверхдержав решилась ввязаться и римляне, но это стоило Римской республике трех тяжелейших войн, вошедших в историю под именем Пунических, которые закончились лишь с разрушением Карфагена. 

Но вот венеты, очевидно, не имея ни сил, ни особого желания ввязываться в заведомо проигрышную войну за мировое господство, предпочли пойти другим путем, а именно – в центр европейского континента. 

* * * 
Что же искали венеты на «диком Севере»? 

Прежде всего, соль. Сегодня соль добывается так просто и дешево, что мы уже забыли, что на протяжении всей истории человечества – от самых истоков цивилизации и до прошлого столетия – соль оставалась одним из наиболее ценных товаров, синонимом богатства и благополучия. Причина проста: на протяжении веков и тысячелетий засолка продуктов была единственным способом консервации и предотвращения процессов гниения. 

Именно поэтому соль наделяли и сакральными качествами, полагая, что она защищает не только от порчи, но и от действия нечистой силы. Так, Гомер считал соль пищей богов и священным даром, Платон говорил, что из всех богатств земных соль особенно дорога богам, а для древних иудеев, равно как и для современных евреев, соль была и остается символом Завета Бога с народом Израилевым. В Книге Чисел так и написано: «Это завет соли вечный пред Господом, данный для тебя и потомства твоего с тобою». «Вы соль земли», - сказал Спаситель Своим ученикам (11). 

Однако, несмотря на то, что на Земле практически нет мест, где не встречалась бы соль, добывать ее было делом нелегким. Три тысячи лет назад в Европе в ходу была, в основном, каменная соль – благо, большие залежи соли тянутся через все Альпы и Пиренеи. Австрийскую часть Альп даже называли Salkammergut – «соляная кладовая». Зимой поросшие вековыми соснами горы покрывались снегом, но температура глубоко в шахтах оставалось вполне подходящей для работы. Это был адский труд – шахтерам приходилось выбираться из-под земли по узким крутым штрекам с грузом каменной соли в кожаном заплечном мешке, зажав в зубах горящий факел – пучок просмоленных сосновых веток. Иногда под тяжестью скальных пород штреки заваливались, и рудокопы навсегда оставались в ловушке – например, в недрах горы Дюрнберг близ австрийского городка Халляйн местные рабочие нашли одного такого древнего шахтера – благодаря действию соли его тело будто окаменело. Бородатый мужчина в шерстяных штанах и войлочной шапке до самого последней минуты трубил в небольшой рог – в надежде, что его товарищи услышат и прокопают к нему дорогу. 

У таких шахт был и еще один недостаток - чистые пласты каменной соли в горных породах встречаются довольно редко, ведь обычно соль перемешана с глиной, гипсом или ангидритами. Но добывать такую «грязную» соль без современного оборудования – водяных насосов, печей и градирен – просто невозможно. Поэтому, наверное, нет ничего удивительного, что уже к VII в. до Р. Х. соляные копи в Альпах были заброшены. (12) 

В это самое время венеты мигрировали на северо-запад Европы – на территорию нынешней Бретани, где их ждали природные запасы чистейшей морской соли. Именно здесь, на полуострове Геранд (Guerande на бретонском диалекте означает «Белая земля»), находится огромный замкнутый соленый залив площадью в 100 тысяч акров, соединенный с Атлантическим океаном только узкой протокой. 

Здесь и сегодня вручную собирают лучшую в мире поваренную соль "Флер де сель" (La Fleur de Sel – «Цветы соли»), которая ценится поварами всего мира. В течение дня на поверхности мелководья образуется тонкий слой соли, похожий на плавающие пластины льда. А по вечерам нежные соляные «лепестки» выходят собирать местные женщины – считается, что мужчины не могут справиться с такой острожной работой, ведь из-за одного неуклюжего движения деревянной лопаточкой соляная пластинка разрушится и упадет на дно. 

Кроме мелкой соли здесь образуется и обычная крупная морская соль, которую тоже можно подавать к столу. Такая соль образуется в течении нескольких жарких месяцев, а ее сбор идет в августе-сентябре, как раз до того, как пойдут дожди. Для ускорения выпаривания соли венеты стали обустраивать соляные пруды, которые использовались еще в Древнем Египте пять тысяч лет назад. 

«Солнце притягивает тончайшую и легчайшую часть морской воды и возносит ее кверху; соленость же оседает из-за своей плотности и веса, и таким путем получается соль», - так описывал работу прудов-солеварен врач Гиппократ. (13) Каждый такой пруд – это система мелких бассейнов с гладкими стенками из глины, устроенная таким образом, чтобы морская вода могла циркулировать между ними. Нужно лишь периодически сгребать выпавшую соль деревянными лопатами к стенкам, где она подсушивается на солнце, а затем ее складывали в глиняные горшки. Производительность этих прудов впечатляет - если учесть, что обычно соленость Атлантического океана составляет 35 граммов хлорида натрия на литр, то нетрудно подсчитать, что каждый кубометр морской воды давал в среднем от 30 до 40 килограммов соли за лето. И при этом, заметим, нет никакой нужды махать киркой в полной темноте. 

На берегу Атлантического океана венеты обнаружили и другой стратегический для торговли продукт: атлантическую треску. Получив от природы запасы дешевой соли, венеты открыли для себя новый вид бизнеса – торговлю соленой треской, которая, казалось, была создана специально для этого. Во-первых, в белом мясе этой крупной придонной рыбы практически нет жира: а это означает: что она отлично сохраняется в соленом виде (все рыбаки знают, что соль не может проникнуть в жир, а поэтому и для засолки жирной рыбы требуется гораздо больше соли и времени). Во-вторых, для транспортировки трески не требовалось ни бочек, ни глиняных амфор, ведь соленая и вяленая треска становилась твердой, как дерево. Ее можно было просто грузить на телеги и везти куда хочешь. Наконец, треска была гораздо вкуснее жирной средиземноморской рыбы, которая к тому же из-за неправильной засолки часто бывала прогорклой. 

Словом, рынок открывался колоссальный, и сегодня ученые при раскопках древних городов по всей Европе находят кости атлантической трески. Причем, соленую рыбу покупали не только в южной Европе, но и на побережье Балтики, где, казалось, само море кипело от местной рыбы. Но этот парадокс объясняется просто – в северной Европе не хватало соли. Здесь рыбу, как правило, коптили, а вот солонина казалась местным рыбакам изысканным деликатесом. Позже дефицитную соль в северной Европе научились добывать методом выпаривания морской воды в глиняных кувшинах над костром. Однако, это был трудоемкий и весьма дорогой процесс, да и соли, полученной таким образом, едва хватало.



Карта Бретани

* * * 

Не меньше соли венетов интересовали и месторождения металлов, и, прежде всего, олова. В эпоху бронзы это был металл стратегического значения: олово входило в состав бронзы. Поэтому по-гречески слово «олвиос» и означало «богатство» или «счастье». 

Все месторождения олова были сосредоточены на севере нынешней Франции, в горах Армориканского массива, и на Британских островах. Кстати, как свидетельствуют археологи, именно на островах туманного Альбиона и возникли древнейшие металлургические центры, обслуживавшие всю Европу. Но именно благодаря этим центрам и сохранилось историческая память о пребывании венетов на британских берегах. Так, на южном побережье Англии в начале нашей эры существовало несколько городов с корнем «Вента» - например, римский историк Аммиан Марцеллин упоминает крепости Вента Силурме и Вента Иценорум. (14 ) Одна из бывших колоний венетов сохранилась и до наших дней – это Винчестер, столица графства Хэмпшир и крупный портовый город на реке Итчен в 18 километрах от залива Соутгэмптон. 

Отметились венеты и на северо-западном берегу – в Уэльсе, где некогда существовало большое поселение Gwineth, которое в латинских источниках упоминалось как Venedotia. Следы тех крепостей давно уже стерлись с лица земли, но вот название осталось – графство Гвинед существует и сегодня. Кстати, сами валлийцы считают, что название их земли на древнем кельтском языке означает «Земля Воинов» или «Земля Хозяев», что также дает определенную пищу для размышлений. Впрочем, может статься, что воинами и хозяевами именовали себя сами валлийцы, ведь жители Гвинеда прославились на всю Британию благодаря тому, что дольше всех в Уэльсе сопротивлялись натиску англичан. 

Есть следы венетов и в Ирландии – в легендах говорится , что когда-то там обитало племя venii или venicones. (15) Более того, в древнейших эпических сказаниях Lebor Gabala Érenn («Книга взятия Ирландии» - сборник легенд XI века) прямо говорится, что первые поселенцы пришли в Ирландию из Средиземноморья, откуда-то с Балканского полуострова. Вел их некий царь Парталон, а вместе с ним шли четверо вождей и пять тысяч воинов. Прибывшие населили и расчистили равнины, сделав их удобными для проживания, стали выращивать скот и заниматься ремеслами. Однако, эпидемия чумы практически уничтожила города первопоселенцев, и власть в Ирландии захватили морские разбойники из племени фоморов.(16)

Происхождение этнонима «фоморы» (Fomori или Fomoiri) до сих пор не ясно. Однако, как считал первый переводчик Lebor Gabala профессор Университета в Дублине Роберт Александр Стюарт Макалистер, это слово было образовано от древнеирландского выражения «Fo-muir», что в переводе означает «за-морем». (17) То есть, заморские. Или поморы – как на Руси издавна называли русских поселенцев на берегу моря, занимавшихся торговым мореплаванием и морскими промыслами. Так что, вполне возможно, что и древние колонисты Ирландии – венеты - называли себя «поморами», однако, как это часто бывает, за долгие века звучание этого непривычного для ирландского уха слова было искажено. 

Исказился и сам образ фоморов. Благодаря литературе «фэнтези», они вошли в массовое сознание под определением «чудовищные» - ныне их изображают как уродливых злобных демонов из потустороннего мира. Однако, сами первопоселенцы, именовавшие себя Племенами богини Дану, к фоморам относились совсем иначе – они признавали их владыками и охотно вступали в межплеменные браки. Вот вам отрывок из легенды «Битва при Маг Туиред»: «Как-то однажды случилось Эри, женщине из Племен Богини (Дану), смотреть на море… и море перед ней было так спокойно, что казалось бескрайнею гладью. Вдруг увидела она нечто, и был это плывший по морю серебряный корабль, немалый на вид, но не могла женщина различить его облик. Пригнали волны корабль к берегу, и увидела на нем Эри прекрасного воина. До самых плеч спадали его золотистые волосы. Платье его было расшито золотой нитью, а рубаха - золотыми узорами. Золотая пряжка была у него на груди, и от нее исходило сияние бесценного камня. Два копья с серебряными наконечниками и дивными бронзовыми древками держал он в руках. Пять золотых обручей были на шее воина, что нес меч с золотой рукоятью…» Это был Элата, сын Делбаета, один из трех королей фоморов, и его сын Эохайд Брес, рожденный женщиной Эри, стал королем всех Племен богини Дану.(18) 

Также в мифах говорится, что именно через такие родственные браки фоморские цари и правили колониями в Ирландии, а сами обитали где-то за морем: на «стеклянном острове посреди океана». В свои владения они приезжали только раз в год – 31 октября, на праздник Самхейн. Судили провинившихся, собирали дань и забирали с собой мальчиков для обучения и службы в военных дружинах. «Три правителя фоморов - Индех, сын Де Домнан, Элата, сын Делбаета, и Тетра - обложили Ирландию данью, так что ни один дым из крыши не был от нее свободен. Сами великие мужи принуждены были нести службу…» (18) 

Фоморы так и не смогли окончательно закрепиться в Ирландии. Если из «Книги взятия» исключить все мистические детали, то выстроится довольно банальный сюжет падения государства в результате распри властителей. Все началось с того, что старейшины кланов Племен богини Дану взбунтовались против одного из наместников, который убежал за помощью к фоморам и стал просить войско для подавления мятежа. Мнения фоморов разделились – в то время, как одни решили пойти войной в Ирландию, другие, напротив, считали, что раз наместник показал себя плохим правителем, неспособным принести народу изобилие, то он неугоден самим богам, а раз так, то нечего и спорить с богами и защищать неудачника. В итоге против мятежников вышло небольшое войско фоморов, которое и было разбито в битве у местечка Маг Туиред. Но вот воспользоваться плодами победы Племена богини Дану не успели: услышав про войну, на юго-западное побережье Ирландии вторглись племена гойделов, именовавших себя «сыновьями Миля». Прибыли они из Испании, и, как считает английский историк Питер Бентли, этот этноним является производным от латинского «Miles Hispinae», то есть «испанский воин». (19) 

Вторжение было хорошо организовано: «Тридцать шесть вождей гойделов было у них, что приплыли на тридцати шести кораблях. Четыре да еще двадцать слуг было с ними, и каждый на своем корабле, и с каждым еще по четыре да двадцать слуг.» Итого больше 20 тысяч бойцов. (16) 

Местные жители - племена богини Дану и остатки фоморов - были безжалостно истреблены, и в ирландской мифологии они стали владыками подземного царства. И Ирландия стала гойдельской, или, в соответствии с созданной в XVIII веке классификации, «кельтской». 

* * *
Следы сотрудничества венетов с докельтским населением Ирландии и Британии сохранились и в античных документах – например, в сочинении "Periplus" древнегреческого мореплавателя Пифея (или Питеаса), отрывки из которого цитирует Старбон: «Они (жители Британии) добывают олово, искусно выплавляя его из руды... Олово скупают у жителей купцы и переправляют его в Галлию. Наконец, олово перевозят по суше на вьючных лошадях через Галлию, и через 30 дней оно попадает к устью Роны». (20) 

Судьба экспедиции Пифея крайне любопытна – его спонсорами были торговцы из греческой колонии Массалия, которые хотели получить прямой доступ – в обход венетов - к производителям олова и янтаря. В 350 году до Р. Х. мореход Пифей вышел из Средиземного моря в Атлантический океан и направились на север – к Британии и загадочному острову Туле с несметными сокровищами (споры о местонахождении Туле идут и по сей день – сам Пифей никаких подробных указаний на сей счет не оставил). Но и там греки обнаружили все тех венетов – их колонии были и на побережье полуострова Бретань, и на острове Уксисама (современный Ouessant – самая западная точка бретонской акватории), и в Британии. Словом, Пифею и его спонсорам так и не удалось поколебать монополии венетов, и торговцы Массалии были вынуждены смириться со своей второстепенной ролью на тогдашнем мировом рынке металлов. 

Впрочем, грекам с их флотом было бы трудно претендовать на что-то большее. Да, греческие галеры – биремы и триеры – были быстроходными боевыми кораблями, и эллины не раз одерживали победы в морских баталиях. Однако, грозные триеры имели и весьма существенный недостаток – из-за плохой остойчивости греческие корабли не могли выходить в открытое море и предназначались только для каботажного – прибрежного - плавания в хорошую погоду. (Для сравнения: средняя греческая триера в длину достигала 40 метров и имела водоизмещение в 100 тонн. Однако, у такой же по своим размерам славянской ладьи водоизмещение достигало 200 тонн, а у венецианского одномачтового нефа – уже 600 тонн.) Понятно, что для плавания по суровым волнам Атлантики греческие галеры никак не годились – здесь были нужны более прочные корабли. Такие, например, как были у венетов. 

Наиболее подробное описание венетских галер оставил нам Юлий Цезарь, имевший возможность у берегов Бретани увидеть флот венетов в действии: 

«Киль их судов был несколько более плоским, чтобы легче было справляться с мелями и отливами; носы, а равно и кормы были целиком сделаны из дуба, чтобы выносить удары волн и повреждения; ребра корабля были внизу связаны балками в фут толщиной и скреплены гвоздями в палец толщиной; вместо парусов на кораблях была грубая или же тонкая дубленая кожа, чтобы выдерживать сильные бури и порывистые ветры Океана...» (21) 

Кстати, не так давно в море у испанского городка Тартесс были найдены останки похожего корабля с грузом оловянных слитков ирландского происхождения на борту. По оценке археологов, этот корабль вышел в свой последний рейс в самом начале VII века до Р.Х.

Далее Цезарь пишет о том, что именно благодаря своему флоту венетские торговцы и смогли взять под контроль все основные морские дороги бронзового века: 

«Это племя (венеты) пользуется наибольшим влиянием по всему морскому побережью, так как венеты располагают самым большим числом кораблей, на которых они ходят в Британию, а также превосходят остальных галлов знанием морского дела и опытностью в нем. При сильном и не встречающем себе преград морском прибое и при малом количестве гаваней, которые вдобавок находятся в руках именно венетов, они сделали своими данниками всех плавающих по этому морю...» (21)




Корабль венетов (реконструкция)

Сейчас Бретань – это сонная французская провинция, абсолютно буржуазное место, где отдыхает весь европейский средний класс. Тихие средневековые городки, как будто сошедшие с лубочной картинки, старые замки, песчаные пляжи, бухточки, тихие гавани и гроты. Название провинции дали местные жители - бретонцы - потомки бриттов, пришедших сюда с противоположной стороны Ла-Манша в V веке нашей эры, и до сих пор не желающие ассимилироваться французской культурной средой. Особенно раздражает французов, что в Бретани говорят не на нормальном французском языке, а на особом бретонском наречии - родственнике ирландского или валлийского языков, которые, как известно, принадлежат к кельтской языковой группе. Сами бретонцы очень любят культивировать свою «кельтскость». К примеру, вместо обязательного для французов вина они готовят яблочный корнуэльский сидр и варят терпкую медовуху, а обязательным пунктом туристической программы является посещение городка Карнак на побережье Атлантики – это совсем недалеко от соляных приисков и города Ван. 

В Карнаке находится самое большое в мире скопление менгиров (менгир – буквально «высокий человек») – более трех тысяч вертикально установленных камней. Впрочем, как считают археологи, в начале нашей эры камней было гораздо больше – просто местные фермеры растащили мегалиты для нужд строительства. Но и оставшиеся камни впечатляют воображение. Многие менгиры установлены в несколько рядов, другие – в полукруг у самого берега океана. И сегодня это практически единственное напоминание о том, что более двух тысяч лет назад этот полуостров принадлежал вовсе не кельтам и бриттам, а цивилизации венетов.

Существует масса теорий происхождения этих камней, но самая, на мой взгляд, очевидная состоит в том, что менгиры – это памятники погибшим морякам. (Ведь и само слово «карнак» на бретонском диалекте означает «кладбище».) Конечно, под менгирами нельзя найти человеческих останков или погребальной чаши с кремированным прахом – но ведь эти стелы венеты как раз и ставили в память о тех, кто бесследно сгинул в морской пучине. Пусть тела людей забрал безжалостный океан, но их родственники в память о погибших мужьях и сыновьях ставили на берегу каменную стелу – может быть, одну на всю команду мореходов.



Менгиры Карнака 

* * *
Но все-таки основные торговые пути венетов с побережья Атлантики до Альпийских ремесленных центров шли через земли Центральной Европы – по Большой Европейской равнине. Караваны с товарами перемещались на вместительных плоскодонных ладьях по Луаре, Роне и другим рекам – даже в нынешней Франции, несмотря на все антропогенное воздействие, вызвавшее массовое обмеление водных артерий, более 200 рек остались судоходными. Ближе к югу, в альпийских предгорьях, купцы были вынуждены оставлять ладьи и перегружать товары в прочные повозки с окованными железом колесами. 

Вы думаете, что первые дороги в Центральной Европе проложили римляне? Что ж, вынужден вас разочаровать - дороги в «дикой» Галлии появились задолго до римского нашествия. Сеть древних дорог обнаруживается сейчас по всему континенту, вплоть до Северной Германии, а их конструкция вообще была блестящим инженерным сооружением - дубовые доски строители укладывали на березовые балки, и общая ширина настила была достаточной, что бы разъехались две телеги. К примеру, один из сохранившихся участков такой дороги располагается в ирландском городке Корли – местные жители называют ее «датской дорогой», поскольку они почему-то были уверены, что ее проложили викинги-датчане в эпоху завоевания Ирландии. В конце 80-х годов прошлого века местные археологи решили проверить эту теорию методом дендрохронологии – по древесным спилам бревен. И выяснилось, что эти деревья были срублены в 148 году до Р.Х.! А вот самая древняя дорога проходит в Южном Уэльсе – это так называемый «Аптон Трек», проложенный на берегу залива в устье реки Северн. Как считают археологи, она была построена еще в V веке до Р.Х. Напомним, что первая римская дорога – Аппиева дорога – была проложена в 312 году до Р.Х.

Постепенно на этих торговых путях появляются населенные центры нового типа – это уже не крошечные деревянные или земляные укрепления, а настоящие города-крепости, служившие пристанищами и перевалочными пунктами для купцов. Для охраны караванов создавались профессиональные боевые отряды, которые также жили в городах. Вокруг городов вырастали пригороды, населенные туземными ремесленниками и мелкими торговцами. 

К примеру, одной из таких доисторических крепостей является городище на холме Гейнебург на Дунае, в пределах земли Баден-Вюртемберг в Германии. Считается, что этот город был построен в самом начале VI века до Р.Х. – практически ровесник Рима. Крепостные укрепления были возведены в соответствии с распространенной тогда техникой «blockbou» – каждая стена представляла собой как бы слоеный «бутерброд» толщиной в три метра, причем, каждый слой был образован из бревенчатых срубов-секций, заполненных землей и камнем. Кроме того, основания стен были также укреплены известняковым камнем, а на каждом углу крепости были построены квадратные бастионы из сырцовых кирпичей, предназначенные для перекрестного обстрела атакующих. Примерно такая же система фортификации была характерна и для греческих городов-полисов того времени. Правда, в отличие от тех же Афин, город на Дунае был относительно небольшим – всего-то три гектара. Зато за пределами крепостных стен археологи обнаружили сразу несколько ремесленных поселений. 

Но были и настоящие мегаполисы. Самый впечатляющий из европейских городов того времени располагался в Южной Германии - между Штутгартом и Ульмом. Крепостные стены из тесаного камня окружали огромное поселение общей площадью в 15,5 квадратных километров! (22) Для сравнения: стена Авентина, защищавшая Рим в I веке нашей эры, замыкала вчетверо меньшую площадь. К сожалению, раскопки в этом городе почти не производились, и название этого древнего города нам неизвестно.

Продолжение следует.