Мой сайт

Но были в оценках коннозаводства и другие мнения. Дело в том, что учреждение частного коннозаводства на войсковой земле сопровождалось фактическим изъятием из войсковых земель огромного участка в 800 тысяч десятин. Конезаводчики де-юре уплачивали арендную плату Войску, о де-факто это было замаскированное бесплатное владение войсковыми землями. Ибо реальной арендную плату в 3 копейки в год за десятину никак не назовёшь. Для сравнения: неподалёку расположенные в Ставропольской губернии земли сдавались под распашку по 6 рублей, под выпаса — по 3 рубля в год. Таким образом, конский запас для армии создавался за счёт Войска и на его землях. Подсчёт был нерадостным: по арендным ценам в 1909 году Войско теряло 3,1 млн. рублей в год. К тому же каждая лошадь, поставляемая коннозаводчиками Задонья, приходилась казне 647 рублей при нормальной цене в 400 рублей. Остаётся проблемным вопрос — а была ли государственная выгода от такого ведения хозяйства? На заседании III Думы рассматривался вопрос о ликвидации Донского частного коннозаводческого предпринимательства. Всё осталось на кругах своих, как и несбывшиеся реформы П.А. Столыпина. Местные олигархи продолжали обирать Войсковую казну.

   В этот период начинает происходить перекачка капитала из коннозаводства в тонкорунное овцеводство, дававшее немалые прибыли от продажи шерсти. Завоз новых пород был делом государственным. Экспедиция государственного хозяйства профинансировала проект закупки в Испании лучших испанских мериносов. Овцы испанской породы имели высокую приспособляемость к суровым условиям.  Владельцы этих отар стали называться «шпанководы».

   За счёт средств казны закупались чистокровные бугаи калмыцкой породы, их раздавали по округам, где производители использовались для улучшения породности скота.

   Войсковыми средствами субсидировались садовые питомники, в том числе в станице Батлаевской. Практиковалось получение бесплатных семян с целью распространения улучшенных репродукций.

   Были и другие формы поддержки частной инициативы: предоставление кредитов и различных льгот, укрепление материально-технической базы, регулирование ценовой политики и поддержание баланса импорта-экспорта сельскохозяйственной продукции. Увы, через век всё было отдано на произвол «рыночных отношений», положительный опыт государственного влияния на экономику оказался невостребованным.     

   Заметную роль в доходах станиц и хуторов Левобережья Дона играл промысел рыбы. Промышленному лову подлежала только красная и белая рыба. Красная: белуга, стерлядь, шип, севрюга, осётр. Белая рыба: лещ (по-казачьи чебак), судак (сула), тарань, сом, синьга, рыбец, чехонь, сельдь. Остальная — карп, сазан, карась, линь, щука, плотва, голавль потреблялась для внутреннего пользования. Жители сальских берегов лакомились раками. Их на зиму солили, сушили впрок, особенно ценилась раковая икра. Переработанный в порошок хитиновый покров (жерновка) служил для ветеринарных целей и продавался задорого.[1]

   Бурно развивалась торговля, в хуторах и станицах обосновались многочисленные лавки. Мануфактурные лавки были основаны в хуторах Подгорный — М.П. Мастюхиным, в Жукове И.А. Бондаренковым, он торговал и галантерейным товаром. Лес в Колодезном продавал П.Е. Керженцев, в Барабанщиковском С.Н. Кинтюхов, он же обосновал там аптеку.   

   Именитой личностью в Сальском округе был Н.М. Винников. Он сначала торговал в хуторе Барабанщикове шерстью и кожевенным товаром. Затем купил землю в устье реки Ерик ниже хутора Барабанщикова, открыл на реке Сал шерстомойку (в «застойное» время там был сад и огород совхоза «Восход»).  Продукцию отправлял даже в Англию, получил звание купца

1-й гильдии. Стал почётным блюстителем[2] в Моисеевской школе. В клировой ведомости Александро-Невской церкви посёлка Барабанщикова за 1912 год имеются сведения о том, что храм этот построен на собственные средства почётного гражданина Никанора Максимовича Винникова.[3] В его доме размещалась церковная школа.

   К сожалению, укрепление экономики не повело за собой массового улучшения условий жизни в среде иногородних и коренного крестьянства. Мощный пласт аграриев оставался вне технического прогресса. В своём отчёте атаман Войска Донского в 1909 году писал: «Приёмы обработки земли, способы ведения полевого хозяйства… были повсеместно первобытными». Агрономическая помощь сводилась к нулю, к канцелярской работе.   

   Общинное владение землёй не давало простора частной инициативе. В 1900 году в станицах Атаманской и Великокняжеской владельцами паёв было отдано в обработку иногородним 3 656 десятин земли. Распашка арендованных земель приводила к истощению и засорённости. Выросла прослойка аграриев-рантье, сдающих землю в аренду на выгодных условиях иногородним и коренным предпринимателям. Арендная система не давала возможности благоустраивать хутора, закладывать сады, так как арендаторы менялись, и всё это становилось бессмысленным занятием. Малоземелье крестьян и система аренды земли стопорили развитие хозяйства.

   Крестьянин слободы Ильинки Никита Данильченков жаловался, что на балке Сальской им были высажены сады и огороды, коими владел 15 лет. Решением сельского старосты половина земель была отдана крестьянину Игнату Передистову. Рассмотрев жалобу Данильченкова, начальники отправили его в суд. Мотивация: участки ненаследственные наделяются лишь во временное пользование, передаются по приговору сельского схода.[4] Обрабатывай не обрабатывай, в любой момент могут забрать землю, и всё будет по закону.

   Появились перекупщики. Современник описывал этот слой недоброжелательно: «Мало рациональное, если не сказать, бесхозяйственное управление войсковыми землями создало контингент скупщиков-спекуляторов, ничего общего с земледелием не имевших, а лишь откупавших войсковые участки для перепродажи их на тяжёлых условиях бедным земледельцам-крестьянам; последние из крайней нужды соглашались на все условия, так как рисковали совсем остаться без земли, тем более, если они на этих участках сидели уже много лет и обзавелись кое-каким хозяйством. Деваться им было некуда, а переселяться и искать более сносных условий аренды — это значит окончательно разориться. Арендатор всеми силами старается выжать из них все соки, последнюю трудовую копейку».[5]

   Тяжкой была судьба наёмных работников. Согласно «Сведениям о движении рабочих в отхожие сельскохозяйственные промыслы за 1894 год»  главным пунктом сбора рабочих для работы в станицах Сальского и

1-го Донского округов была слобода Мартыновка, куда прибывало до 7 тысяч. По мере прибытия они разбирались нанимателями, в основном в экономии частного коннозаводства и на земли частных владельцев, находящиеся с левой стороны реки Сала.

   Особая статья — налоги. В Империи Российской сложилась ситуация, неподдающаяся уразумению. Крестьянский двор с 4–6 десятин платил большую сумму налогов, а с казачьего надела в 150–200 десятин — ноль. Иногородние платили ещё большие подати. За право жить на казачьей земле они облагались особым налогом — посаженной платой, платили за обучение детей в школе. Им разрешали иметь бесплатно только по одной лошади, по одной корове, у кого больше, будь добр плати станице за выпаса. Все эти виды повинности не освобождали от государственных налогов. Крестьянина обложили со всех сторон. И он выбрал в 1918 году свой путь.  

   Освобождение от налогов казачьего сословия, прикрепление за ними паёв давали государству высокопрофессиональный род войск, практически не требующий никаких финансовых вливаний на своё содержание. Но оказалось, что отрицательные итоги решения стали более весомыми, чем положительные. В начале нового, грозного века, этот просчёт обошёлся обществу непомерно дорого.

   Средние урожаи были небольшими, за 1889–1890 годы зерновые в Сальском округе дали по 4,6 пудов с десятины (4–5 центнеров с гектара), в целом по ОВД 5,9 пудов с десятины. Угроза голода из-за засухи постоянно висела над судьбами задонцев. Таким был 1883 год, а через 2 года суховей опять вылизал все поля.[6] Восточные ветры выметали степи, поднимая тучи пыли, замучивая всё живущее среди этой суши, жары и бескормицы. Растительность выгорела, падал скот. Работа оставалась одна: черпать воду в копанях, день и ночь поить измученную скотину. Разразился голод, из 3 тысяч населения станицы Великокняжеской за один год скончалось от голода около 500.[7]   

   В урожайном 1910  году средние показатели по Сальскому округу составили (в современном исчислении) по озимой пшенице: у крестьян — 6 центнеров с гектара, у казаков 6,7 ц/га, по ячменю: у крестьян 9,7 ц/га, у казаков 13 ц/га.[8]

   Эпидемия холеры навещала Задонье регулярно — в 1831, 1846–1847, 1857, 1864 и 1849 годах, в 1892 году она унесла в могилу сотни человек. Оспа, скарлатина и другие инфекционные заболевания лихорадили население долгие годы.

   Летом 1912 года в станице Атаманской появился странный обоз. Совсем недавно было отпраздновано 100-летие Отечественной войны. Поэтому, когда прибывшие с обозом господа разместились в одном из казачьих куреней, местные жители их окрестили: «Никак Кутузов приехал бить французов». Это специалисты приехали провести мероприятия по профилактике распространения чумы, вспышка которой произошла на границе Донской области и Астраханской губернии. Во главе группы был земский врач, старший делопроизводитель областного управления санитарной службы, представители других служб. Имелась походная аптека, дезсредства. Врачи взяли окружающие поселения под врачебный надзор, ограничили торги на ярмарках. Ростовские эпидемиологи, как могли, старались держать ситуацию под контролем.

   Земли, удаленные от станиц, сдавались арендаторам с дозволением селиться и обзаводиться хозяйством. Так в течение десятков лет среди станичных казачьих юртов возникли крестьянские поселения. Украинцы переселялись больше всего к калмыцким станицам — Потаповской, Чунусовской, много заехало в Комиссаров (Семичный), в хутор Дубовский,  Сиротский (Комиссаровский), а рядом с Эркетинской они образовали даже свой хутор Мазанов. В хуторе Кут-Кудинове украинцы составляли большинство населения. Белорусы осели в Гурееве, мордва около разъезда Минаевский. Даже курды прибыли в Задонье, здесь они назывались дервиши, обосновались в хуторе Лопатине. Заселение немцев Сальского округа произошло в начале XX века. Их поселения тяготели к железным дорогам и были «дочерними» от колоний, основанных из старых немецких обществ, обосновавшихся в России. Около станции Семичная поселилось несколько немецких семей. В начале Первой мировой войны они были выселены в Сибирь.

   Плотность населения была разной. В населённых пунктах преимущественно с казачьим населением: Эркетинской станице, Кудинове, Королёве 3–4 человека на двор, а в «крестьянской» Ильинке по 8–9 на одно жилище. Та же картина характеризует количество десятин земельного довольствия. Если в станицах Атаманской, Эркетинской приходилось по 15–20 десятин пахотной земли на жителя мужского пола, то в слободе Ильинке только 0,9 десятины. В станицах приписывалось всей земли по 90–100 десятин, а то и больше — до 250 на один двор. В Ильинке семьи крестьян довольствовалась в среднем 7 десятинами, прокормить семью на мизерном клочке земли было невозможно.   

   Казаки и крестьяне были истинно боговерующими. «Казак в путь не тронется, пока Богу не помолится». Поскольку юрты станиц занимали большую территорию, то жители отдаленных хуторов не всегда имели возможность посетить храм, совершить венчание, регистрацию рождённых детей, закрыть метрику упокоенного казака. Постройка новой церкви чаще всего финансировалась вскладчину — на средства казны Области войска Донского и на деньги станичной (хуторской) общины. Иногда часть станичной земли сдавалась в аренду, чтобы на вырученные деньги отстроить церковь.

   В слободе Ильинке церковь имелась ещё в 1814 году. Во второй половине XIX века выстроили новые храмы. В хуторе Плетнёве Успенская церковь построена была в 1855 году, затем были достроены северный и южный пристрои. В Жукове построенная в 1863 году Покровская церковь сгорела, выстроили новую деревянную. Прихожане приезжали на службу из хуторов  Баклановского,  Ежова,  Овчинникова.  В этом приходе  числилось

1 430 православных, 391 раскольник, так в переписях назывались старообрядцы. В Моисееве деревянная церковь Успения Богородицы открылась в 1875 году, в клире один священник, один псаломщик,[9] паства была также в хуторах Барабанщикове, Верхне-Жирове. В хуторе Колодезном тогда же основали деревянную Рождественско-Богородицкую церковь, здесь служили три служителя. Приход составляли жители хуторов Кривской, Ковалёв, Алдобульский, Самсонов. В 1894 году в хуторе Кривском была возведена Николаевская церковь. Её построили на средства урядника Г.С. Мазанова, «в честь избавления от смерти во время покушения в Японии наследника престола цесаревича Николая  Александровича», будущего императора Николая II.[10]

   Архипастырских наград были удостоены: скуфьею священник Сергей Байздренко из хутора Кривского, набедренником священник Лев Ефимьев из станицы Атаманской. 

   Все храмы числились в Потёмкинском благочинии Донской епархии.      

   На Дону издавна была сильна старообрядческая церковь. Политика правительства по отношению к раскольникам была однозначной. На реке Медведице старообрядческие городки разорили, заводчиков переловили, часть казнили на месте. Это явилось причиной проникновения старообрядцев на восток Донской области. Движение началось в 1678 году, когда «на Цымлю реку пришёл поп Пафнутий, основал пустынь и оставался в ней до общего удаления раскольников с Дона».[11]       

Крестный ход в станице Атаманской, предп. начало XX в.[12]

   Старообрядцы переходили в православие весьма редко. В 1855 году раскольников на Дону было 66 395 душ, обратились из раскола в православие только 15. С 1867 по 1868 годы в Войске у староверов (они тогда числились по переписям как раскольники) родилось 4 тысячи младенцев. Из них было крещено по православным обрядам всего 12.[13]

На территории современного Дубовского района насчитывалось 2 485 старообрядцев, то есть каждый девятый житель.[14] Особенно много их было в Атаманской — 1 136 (Покровская единоверческая церковь), в Гурееве 562 (Николаевская единоверческая церковь). На левобережье Дона имелись хутора, где их было большинство, в Овчинникове 236 из 410 населения (Успенская старообрядческая община), в Колодезном половина придерживалась старой веры, в Февралёве каждый четвёртый, много их было в Харсееве, в Подгорном. А в хуторе Чеврлёном, что около станицы Баклановской, все казаки были старообрядцами. Проживали они в Жукове, Барабанщикове, Сибиречном, Тарасове, Плетнёве, Крюкове и даже в калмыцкой станице Потаповской.

   Строить молельные дома с куполами не разрешали. Молельни могли быть как в отдельном помещении, так и в жилом. Жители обитали на низах, о верхи оставались для сбора на молитву. В хуторах Минаеве, Гурееве, Жукове, в станице Атаманской были старообрядческие молельные дома. А в Комарове осели представители беспоповской ветви старообрядчества. Беспоповцы отрицали необходимость священников для спасения души, «каждый христианин сам себе священник». Последним беспоповцем был наставник Матфей Мартынов, его сын Сафон после разгрома церкви в 30-е годы уехал в Котельниково. Остальные перешли в поповское старообрядческое течение.

   В хуторе Васильевке (н/в Котельниковский р-н), что рядом с железнодорожной станцией Семичная, оказались последователи странничества, ещё их называли «бегуны», «скрытники». Это одно из беспоповских направлений старообрядчества, с незначительной численностью. Из-за того, что мужчин-проповедников власти преследовали, проповедовали в основном женщины, они всегда носили чёрную одежду, тёмные платки. Они были радикально настроены против любых существующих властей, беспоповцев разогнали в 30-е годы XX  века, остатки влились в старообрядчество.     

   Долгие годы, втайне от властей, староверы отправляли свои обряды, совершали таинства и требы. В.Д. Трегубову, жительницу станицы Атаманской, в 1945 году в 6-летнем возрасте крестили в бочке. Ночью, чтобы никто не знал, в станицу приехали священнослужители из Сталинграда, совершили обряд крещения. Уставления старообрядцев были строгими. Когда уже в 60-е годы Валентина Даниловна крестила своего старшего сына в староверческой церкви в Котельниково, то её, как невенчанную по уставлениям, в храм не пустили, стояли с мужем неподалёку. Кладбище в станицах было одно — для староверов и православных, но хоронили в разных местах. Даже в 2011 году их навещали священнослужители из Котельниково, представитель этой общины Сергий освятил в хуторе Гурееве один из домов последователей старообрядческой веры.

   Гонения до революции были отнюдь не меньше. Вот что писал в 80-е годы XIX века исследователь М. Харузин: «Тогда всех наших попов ловили и сажали в тюрьмы. Да часовые из наших же старообрядцев помогали попам из тюрьмы бежать. Вырвется, бывало, поп на волю, подвяжет кандалы, убежит и хоронится  где-нибудь в степи. Богачи, у которых попы хоронились в подполье, с каждой свадьбы пошлину брали рубля по 3. В Нижнекурмоярской станице к беглому попу съезжались по 10 свадеб сразу».[15]

   Во второй половине XIX века прибыли выходцы из Крыма, крымские молокане обратились к руководству Области войска Донского с просьбой о переезде на новые земли. Часть из них исповедовали молоканство, разновидность духовного христианства, их ещё считают особой этнографической группой русских. Молокане связывали своё наименование с текстом Первого послания апостола Петра: «Как новорожденные младенцы возлюбите чистое словесное молоко». Священников освобождённых не было, руководили собраниями пресвитеры. Молокане были тесно сплочены, имели связи с единомышленниками в других регионах.

   Отличием молокан от остального населения был высокий уровень грамотности, так как читать Библию было обязательным для каждого, без знания текстов священного писания нельзя было креститься.[16]  

   Молокане не употребляли в пищу свинину, рыбу без чешуи, спиртное, не курили, вели себя трезво и скромно. Н.В. Гунькина, последняя молоканка хутора Новосальского, вспоминает: «Отец не разрешал иметь в доме гармошку. Он рассказывал причту о том, как Дьявол говорил Богу: “Поклонись мне и я покажу тебе все царства”. Поэтому нельзя смотреть телевизор, ибо там — все царства. У меня до сих пор нет в доме телевизора».

    Переселенцам выделили под аренду участки в юрте Эркетинской станицы, рядом с ней был образован хутор Сиротский. Построили из глины и камыша землянки, работали по найму у казаков-калмыков. Здесь находился колодец с лучшей в районе питьевой водой. Случился голод,[17] тавричане попросили разрешения поселиться поближе к станице Атаманской. Казаки воспротивились инородцам. Возражали и калмыки, недалеко был их хотон Худжуртинский. Приняли решение поселить сирых отдельно, на левой стороне Сала, напротив Атаманской. Новый хутор, как и бывший, стал называться Сиротским, ныне совхоз «Комиссаровский». Старый Сиротский постепенно угас.   

   Молокане жили в Гурееве, в Ивановке и в Новосальском.

   Улицы северной части хутора Новосальского были заселены молоканами, южные православными. Старики следили, чтобы молодёжь не ходила на другую сторону, не встречались с парнями и девушками другой веры. Танцевать было нельзя, песни петь никакие, кроме молоканских. Новосальские молокане ежегодно по 2–3 раза проводили скачки. Скакали и на лошадях, и на верблюдах.

   Правнуки молокан и сейчас выделяются основательностью, работоспособностью, выдержанным поведением. Они на хорошем счету в местной агрофирме, доверяют ответственные участки работы, А.Г. Гунькина избрана в местное Собрание депутатов. 

    Ныне потомки молокан остались в селе Дубовском, в Ивановке, в Новосальском. До сих пор около хутора Новосальского можно видеть молоканское кладбище, примечательное отличие — на могилах нет крестов, только деревянные столбики.

               Молоканское (молокайское) кладбище в х. Новосальском, 2011

  Своих школ на Дону не было до середины XVIII века. В 40-е годы XIX века в Области войска Донского на 500 человек приходилось лишь по одному ученику. Школы собственных зданий не имели. В 1-м Донском округе они располагались: в частных домах 10, на частных квартирах 16, в церковных домах одна, в церковных сторожках пять. Детей бедных в школы не принимали, так как стоимость обучения для крестьян была непомерно высокой.

   В 1913 году на содержание начальных школ расходовалось только 6,6% Войсковой казны, тогда как расходы на содержание администрации, суда и полиции были раздуты до 35% бюджета. Система финансирования не способствовала развитию просвещения. Годовое жалованье атамана станицы Великокняжеской составляло тысячу рублей, на содержание школ станицы и всех её хуторов выделялось 125 рублей.  

   Учебный год длился «от окончания полевых работ до начала оных в следующем году», но не более 7 месяцев. С половины марта большинство детей уходило из школы. Были школы, работавшие по 5, и даже по 4 месяца в году. Третий класс обучения посещали единицы, ибо паренёк в 10 лет был уже помощником в хлопотном хозяйстве отца. Девчонки, как правило, посещали школу один год. «Зачем больше? Сумеет прочитать письмо мужа со службы, да ответить ему — вот и хорошо».

   Учителя в основном довольствовались добровольными подношениями от родителей учащихся, в некоторых получали по 1 рублю 50 копеек в год, по 3 рубля, и лишь в Барабанщиковской школе одному учителю общество платило 48 рублей в год, второму 35 рублей.

   Один из авторов «Епархиальных ведомостей» писал, что «развитие в настоящих условиях, по нашему мнению, не может идти иначе: пройдёт не один десяток лет, пока все будут отдавать своих детей в школу».[18] Указ Александра III от 1887 года резко ограничил доступ к образованию представителям малоимущих групп. Дубовским детям стать профессором и не снилось.                      

   В конце века грамотными считались те, кто мог расписаться. Особенно печальным было состояние грамотности крестьян, проживавших во временных поселениях, где все сплошь не умели ни писать, ни читать. Во временном поселении Вербовый Лог хоть какое-то образование (записано домашнее) имели 4, остальные 140 — неграмотные. Такое же положение было в калмыцких станицах. В Эркетинской из 574 умели поставить подпись только 46, остальные только крест, подлинность которого свидетельствовали атаманы, станичные писари. В Эркетеневском хуруле было девять служителей духовенства, из них восемь имели домашнее образование и лишь один низшее. В юрте станицы Атаманской (наиболее грамотной среди остальных населённых пунктов) было только семь со средним и один с высшим  образованием. В Гурееве из 1 250 не имелось ни одного со средним или с высшим образованием.[19] 

   Во второй половине XIX века было лишь шесть одноклассных приходских школ: Атаманская, Колодезная (1875 г.), Моисеевская (1882 г.), и сельские училища: Жуковское (основано в 1869 г.), Плетнёвское (1876 г.), Кривское (1894 г.)

   Дело сдвинулось в начале XX века. В станицах и хуторах стали обосновывать новые учебные заведения. Были вновь открыты в 1905 году Королёвское, Комаровское, Крюковское, Подгоренское, Потаповское, Февралёвское училища.

   В хуторе Жукове почётными блюстителями были казаки З. Захаров и В.И. Бакланов, законоучителем священник Д. Попов, учителем И.В. Попов, гимнастику преподавал  урядник  В.  Данилов.  В  Комарове  блюстителем стал купец А. Нечаев. Кривская школа возглавлялась купцом А. Шиловцевым. В Кудиновской школе грамоты преподавал почётный гражданин П. Агеев, в Марьяновской дворянин В.  Кошлаков,   в Гуреевской псаломщик А. Академов, в Барабанщиковской присоединённый к православию немец Фёдор Глинка (надо понимать бывший   Глинке).   Время   появления   училища   в   хуторе   Гурееве  — 4 октября 1897 года, когда было подписано решение об открытии.

   В 1905 году на территории региона больниц не было.

   Указ Николая II «Об отчуждении земель и имущества, потребных для сооружения железнодорожной ветви от станции Тихорецкая до Царицына», был издан в 1895 году. При разработке проекта не была учтена одна особенность: железная дорога будет проходить по землям, принадлежащим казачеству. Некоторые хутора взбугрились: «Как так, без нашего согласия строить дорогу?» Казаки собирались группами и звали атаманов к защите их интересов. Было оформлено постановление о переносе строительства железной дороги от реки Дон на 30 вёрст восточнее. Старожилы упоминали, что новый вариант строительства предусматривал пройти через Ильинку, но местные жители тоже были против, и колея прошла в версте от малозаселённого хутора Дубовского.

   В то время люди ещё не понимали значимости этой коммуникации.   Первыми были выстроены полустанция Семичная и станция Сальская, в их посёлках, сторожевых домах, на водокачках проживало 235 человек, сооружения были введены в строй в 1899 году. Станция Сальская была переименована в Ремонтную (с переименованием посёлка) с 1904 года. Паровозные котлы потребляли много воды, однако в колодцах хутора Дубовского она было солёной, топки преждевременно изнашивались. Пресная вода была найдена в 2 верстах от станции Ремонтная, там построили водонапорную башню, домик для обслуживающего персонала, проложили водопровод.

   Вдоль полотна начинают появляться новые поселения, построили казармы, жилые дома для обслуживающего персонала. На участке Семичная – Ремонтная было сооружено 11 будок, в каждой проживало по нескольку семей. Они учитывались как отдельные населённые пункты. Всё строилось надёжно, прочно, с гарантией на долгие годы. Постройки имеют продуманную, комплексную архитектуру, что вызывает уважение и сегодня.

   Взбудоражив вековую глушь могучим басовитым приветствием, 10 октября 1897 года паровозный гудок возвестил о существовании Владикавказской железной дороги, из Царицына до Двойной мимо Ремонтной прошёл первый поезд. Взглянуть на огнедышащее чугунное диво, бегущее по стальным рельсам без посторонней помощи, собрались жители станиц и хуторов. Министерство путей сообщения доложило, что в Царицын было вывезено 83 млн. пудов  грузов. Всё проходило через станцию Ремонтная, окончательно она была достроена в 1915 году.    

   После пуска ветки жители поняли важность железной дороги. С появлением новой станции начинается и развитие хутора Дубовского. Железная дорога существенно ускорила развитие региона.

ВОСТОЧНЫЙ ОПЛОТ КАЗАЧЕСТВА

   В сентябре 1880 года было принято Высочайше утверждённое Положение военного Совета: «Образовать в Области войска Донского станичный казачий юрт под названием Атаманский».[20]  В журнале Войскового штаба имеется дело о переселении казаков из разных станиц во вновь образованную Атаманскую станицу. Она расположилась на правом берегу реки Сал, на крутогоре, внизу живописный остров Муражок, выше, на Ергенях, в 5 вёрстах от станицы, возвышается курган Чирской, в нескольких верстах сливаются в единое русло реки Кара-Сал и Джурак-Сал. Сейчас это территория между хуторами Шебалиным и Лопатиным, по карте 1908 года станица входила в состав земель современного Дубовского района. Все юртовые хутора, за исключением Гуреевского и Белоусова, были на территории нынешнего Заветинского района.

   Заселение из правобережья Дона шло быстро. Основными «донорами» новых станиц Сальского округа были 1-й и 2-й Донские округа, отличавшиеся малоземельем по причине высокой доли неудобий в составе юртовой земли. Первую волну составили казаки Иловлинской и Сиротинской донских станиц, они получили приказ отселить на Сал, «за калмыками приглядывать», по 30 семей. Были выходцы из Баклановской, Клетской, Кумшатской, Нижне- и Верхне-Курмоярской, Нижне-Чирской, Нагавской, Потёмкинской, Старогригорьевской, Распопинской, Цымлянской, Филипповской.

   В основном направляли по жеребьёвке, были и проштрафившиеся казаки, прибывавшие по решениям станичных судов. Урядник Иловлинской станицы И.П. Бузулуцков за подачу необоснованных, кляузных жалоб и доносов приказом по Области войска Донского был выслан в станицу Атаманскую сроком на 4 года.[21] Такая практика продолжалась длительное время. Сначала подневольное переселение из обжитых подворий правобережных донских станиц в засушливый степной район воспринималось казаками негативно.[22] Переселение это бедствие, разоряющее земледельца, всё на воз не заберёшь, а что осталось, пошло за бесценок или брошено и погибло. К тому же следовало перестраивать хозяйство с зернового на скотоводство. Если технологический цикл при производстве зерна занимает один сезон, то скотоводство до получения приплода требует не менее 2 лет.

   На переезд попадали не самые крепкие из домохозяйств, да и на новом месте им непросто было обжиться из-за того, что, они попадали в иную климатическую зону — полупустынную, крайне засушливой степи.  Автор книги «Очерки географии Всевеликого войска Донского» В.Ф. Богачёв написал: «Станица расположена на солонцеватой равнине, населена казаками, выходцами из разных станиц, частью сосланных сюда за разные проступки, частью выселившихся по бедности, частью по причине религиозных несогласий. Тут очень много старообрядцев. Станица довольно богата, но имеет унылый вид».[23]   

   По своей воле следовали на новые места староверы.  

   Переселенцев наделили землёй. На одну душу мужского населения приходилось 15 десятин пахотной, 45,5 десятин удобной, всего по 75 десятин земли. Малолетки получали паи в 16 лет. При переезде выделяли кредит, предоставляли 3-летнюю отсрочку от службы, каждый член семьи получал подъёмные.

   В 1890 году в Атаманской и приписанных хуторах уже проживало 4 890 человек, числилось 96 украинцев.

  Сначала основным занятием было скотоводство. Юртовое поголовье: лошадей 4 280, волов 4 362, коров 4 033, овец 32 707 простых и 600 тонкорунных, 251 верблюд, всего 40 тысяч голов домашнего скота. По мере развития растениеводства казаки станицы Атаманской стали быстро богатеть. Экономическое обследование казачьих станиц Области войска Донского в 1907 году показало в Атаманской станице прогресс в ведении земледелия, хотя условия были тяжёлыми. Землю обрабатывали полосками, выбирая благоприятные   участки  —  падинки,  отножники.  Колодцы копали в низменных местах глубиной в 3–4 сажени[24], на равнинах по 8–9 сажен. Однако лет через 5 вода портилась, приходилось всё устраивать заново. Озимой пшеницы сеяли 405 десятин, ржи 9 246, яровой пшеницы 11 936, овса 991, ячменя 1748, льна 50, проса 1 022, картофеля 65, горчицы 2 122. Всего под зерновыми в хуторах юрта засевали по 26 тысяч десятин, даже по нынешним меркам солидный клин — около 28 тысяч гектаров. Пшеницу сеяли по одному и тому же месту по 4–5 лет.

В хуторе Гурееве татары ежегодно арендовали огородные плантации, сажали капусту, огурцы, помидоры, картофель.

   Первым станичным атаманом избрали урядника Верхне-Курмоярской станицы Андрея Иосифовича Фомичёва. Была вновь изготовлена станичная насека[25], три положенных печати, всё чин чином. Потом атаманом стал В.Н. Балабин. Хуторскими атаманами избирались казак И. Карасёв, урядники Л.В. Текучёв, Е. Зипунников, Я. Киреев. Почётными станичными судьями   стали   казак   С.В.   Антонов,   казак   С. Агрызков,    урядник К. Быкадоров, урядник Т.С. Агрызков. Вскоре станицу подчинили в административном отношении Сальскому округу. Казаки станицы чаще всего служили в 22-м Донском казачьем кавалерийском полку, который за отличное мужество и храбрость в турецкой войне был награждён Георгиевским знаменем.

   В отношениях с калмыками атамановцы прошли сложный путь от противостояния до сотрудничества в ведении хозяйства. Согласно переписи 1897 года калмыков было 83, всего в юрте более 300. Окружной начальник Второго Донского округа в 1883 году рассмотрел дело о лишении свободы калмыков. Выяснилось, что станичным атаманом А.И. Фомичёвым не совсем праведно посажены на 3-дневный арест калмыки Акуда Умадыков и Пинда Бухурдинов. Они с кошары казака Якова Карасёва, что на балке Мокрая Савдя, увели трёх быков и одну корову, а потом были задержаны. Ретивый атаман, не имея арестантского помещения при управе станицы, их задержал. За калмыков вступился П.О. Дудкин, заседатель калмыцкого правления заведывавший дистанциею Калмыцкого кочевья в слободе Ильинке (так полностью именовалась должность). За проступок усердному атаману пенять не стали, казаки и калмыки разошлись на 35 рублях возмещения ущерба. Окружной атаман постановил дело оставить без последствий, Войсковая канцелярия утвердила это решение.[26]  Конфликт был сглажен.

    С обратной стороны тоже своих не жалели. Судья Калмыцкого Правления войсковой старшина Исаев рассмотрел дело о краже коровы у крестьянина Леона Лутилина из хутора Иловлинского. Калмыки Талтачимов, Егоров и Синтонов Верхнего улуса 4-й сотни угнали у казака корову с телёнком. Чтобы неповадно было, наказали плетьми каждого по 30 ударов.

   Лучшие ремонтёрские косяки в Атаманском ветучастке держали конезаводчики: Бугульдушев, М. Батырев, Ф. Гриценко, Я. Дулимов, Я. Дюба, А. Кравцов, Санчинов, Д. Ладыгин, Б. Сельдинов, Цуглинов, Чернявский, Шуранов, Калтыков, Д. Синюков, Мумаджинов, Д. Ремилев, Э. Татников, А. Ушанов, Т. Подковыров, А. Шавелькин, братья Пеховские, Трудниковы, Савинковы.   

   Станичный табунный отвод располагался далеко, на границе с Астраханской губернией, на речушке Акшибай, что впадала в Джурак-Сал. Им заведовал казак Казьма Федотов.