Дм. Добров • 2010 г. Автор Слова о полку Игореве
http://www.dm-dobrov.ru/slovo/author/alt-367.html
Обычно выводы из Слова о полку Игореве представляют собой общие и крайне расплывчатые рассуждения — хождения вокруг да около, но при определении места сражения Игоря с половцами иные исследователи вдруг предлагают решение на уровне начальника штаба полка Игоря, причем без всяких шуток: вычисляют полный путь полка от дома до места сражения, даже с прилагаемой картой, как и положено в штабе полка, но, увы, за отсутствием хоть малейшего штабного расчета или обоснования.
Видеть гигантские гадания о месте боя Игоря странно, так как в Слове о полку Игореве прямо указано, где произошло сражение — «за Шеломянемъ» «на реце на Каяле, у Дону великаго». В Ипатьевской же летописи, где поход Игоря описан подробно, Каяла названа также искаженным тюркским именем Сюурлий:
…И то рекъ, перебреде Донець, и тако прииде ко Осколу, и жда два дни брата своего Всеволода, тотъ бяше шелъ инемъ путемъ ис Курьска.
И оттуда поидоша к Салнице, ту же к нимь и сторожеви приехаша, ихъ же бяхуть послале языка ловитъ, и рекоша приехавше: «Видихомся с ратными ратници ваши со здоспехомъ ездять. Да или поедете борзо, или возворотися домовь, яко не наше есть время». Игорь же рече с братьею своею: «Оже ны будеть не бившися возворотитися, то сором ны будеть пуще и смерти. Но как ны Богъ дасть». И тако угадавше, и ехаша чересъ ночь.
Заутра же пятъку наставшу во обеднее веремя усретоша полкы Половецькие, бяхуть бо до нихъ доспеле. Веже свое пустиша за ся, а сами собравшеся от мала до велика стояхуть на оной стороне реки Сюурлия.
Ипатьевская летопись. Рязань: Александрия, 2001, стр. 431 // Русские летописи. Т. 11.
Что удивительно, значения имен Каяла и Сюурлий тюркологи установить не смогли, хотя они предельно прозрачны. Наиболее ясно выглядит имя Сюурлий — Су-урлы, что значит водобой. Поскольку же в донских степях никаких скал с водопадами быть не может, предполагаем, что имя просто сокращено ввиду отмеченного в словарях равенства слов су и суб (вода, отсюда слово суп). Получаем, стало быть, не бессмысленное Суб-урлы, а Су-бурлы, но это не к русскому слову бурлить, а к тюркскому корню, от которого происходит, например, тюркское слово бурлаки (тянущие). Данный корень вообще обозначал некую протяженность, например Даль приводит слово от него с закономерной для тюркских языков меной Б/М: «МУРЛАТЪ м. ‑тина ж. продольный обруч поверх камен. стены, на который кладутся концами переводины, матицы или балки», т.е. это протяжка досок по стенам. Стало быть, Су-бурлы переводим как водная протяженность.
Каяла тоже вызывает недоумение, так как идет к слову кайло (заступ), ведь в донских степях никаких уступов или скал на реках нет. Стало быть, принимаем имя в переносном смысле — уступ, порог обороны.
Теперь же, чтобы установить водную протяженность, которая могла быть у половцев порогом обороны, достаточно взглянуть на карту. Легко находим на карте реку Сал, летописную Салницу, левый приток нижнего Дона, в Ростовской области, а чуть ниже, южнее, видим чрезвычайно протяженное озеро Маныч-Гудило — Су‑бурлы. Можно считать Маныч и рекой, так как из него вытекает река и впадает в Дон. Стало быть, Маныч — это и есть Каяла, она же Сюурлий, порог половецкой обороны по пути на Таманский полуостров, «к городу Тмутаракани», куда и направлялся Игорь, если верить Слову о полку Игореве.
В рассказе о битве Игоря, помещенном в Ипатьевской летописи, кстати, помянуто озеро:
…Всеволодъ же толма бившеся, яко и оружья в руку его не доста, и бьяху бо ся идуще вкругъ при езере.
Там же, стр. 433.
Далее легко находим на карте и Шлемень-высоту — Донецкий кряж с отметкой 367 метров, лежащий к югу от Среднерусской возвышенности в излучине Дона, совсем недалеко от Ростова-на-Дону.
Далее следует вспомнить, что в Слове о полку Игореве действия Игоря и Всеволода увязаны с действиями Святослава, а стало быть, здесь мы сталкиваемся с военной операцией — осуществлением задачи несколькими оперативно-тактическими подразделениями. Значит, пленение Кобяка в Лукоморье, Крыму, произошло в рамках данной операции — Крымской. Может быть, Игорю была поставлена задача перекрыть Керченский пролив, чтобы Кобяк не бежал из Крыма, или переправиться в Крым с Таманского полуострова,— точно сказать нельзя, так как Игорь даже не приступил к выполнению поставленной ему задачи, обнаружив себя раньше времени.
Битву, где был пленен Кобяк, Лаврентьевская летопись относит к 31 июня 6693 (1185) года, понедельнику, на память Евдокима Нового. Первыми издателями летописи, исправившими июнь на июль, вероятно в связи с Евдокимом, дано примечание странное: «31 июля в сентябрьском 6693 году [с началом года 1 сентября] приходилось в среду. В Ипатском списке эта битва была отнесена к 30 июля 6691 года; 30 июля приходилось в понедельник 6692 года» [1].— Понять эти методы научного расчета совершенно невозможно. Как высчитали? От нынешнего дня упорно считали? Достаточно было перевернуть страницу и прочитать, что затмение Солнца, преградившее Игорю путь к Дону и отнесенное Лаврентьевской летописью к следующему 6694 году, случилось в среду 1 мая. Если на пальчиках своих от среды 1 мая посчитать до 31 июня дни недели, то 31 июня, т.е. 1 июля, придется ровненько на понедельник. Как там наши древние летописцы свои годы считали, нам теперь точно неведомо, но по нашему счету солнечное затмение, преградившее Игорю путь, и пленение Кобяка случились в одном году. Это и со Словом о полку Игореве совпадает, и с предположением о Крымской операции.
Путаница в счете лет связана с тем, что было два счетных года — с началом в сентябре и с началом в марте, разные, стало быть, на севере, где писали Лаврентьевскую летопись, и на юге, где писали Ипатьевскую. При обозначении одних и тех же событий мартовский год сменялся 1 марта, а сентябрьский еще оставался прежним до 1 сентября. Таким образом события произошедшие с 1 марта по 1 сентября происходили в разных годах. Видим, что в Лаврентьевской летописи затмение, не подлежащее сомнению, отнесено к следующему году, 6694, т.е. в марте 1185 года там год сменился, увеличился от 6693 до 6694. Битва же с Кобяком, случившаяся в том же промежутке с марта по сентябрь, к следующему году в Лаврентьевской летописи почему-то не отнесена… Вполне понятная ошибка при такой путанице в системах отсчета.
Отчасти совместные действия Святослава и Игоря подтверждает Ипатьевская летопись:
Тогда же Святославъ князь иде въ вятиче Корачеву орудий деля своихъ [по делам своим].
В то же время Святославичь Игорь, внукъ Олговъ, поеха из Новагорода, месяца априля въ 23 день, во вторникъ, поймя с собою брата Всеволода ис Трубецка…
Там же, стр. 430.
Стало быть, один пошел «к городу Тмутороканю», как утверждает Слово о полку Игореве, а второй на «Корачев» (современная Керчь), расположенный через пролив от Тмутаракани. Впервые это имя отмечено у нас в одиннадцатом веке на т.н. Тмутараканском камне, где написано, мол в 1068 году Глеб-князь «по лёду» море мерил от Тмутаракани до Корчева (Кърчева) — 14 000 сажен (косых, вероятно, т.е. примерно 28 км). Вполне вероятно, что существовал и другой Корчев, но из Ипатьевской летописи не ясно его местонахождение, как не ясно и местонахождение Тмутаракани, которое было установлено только по помянутому камню. Числить же вятичей также и в Крыму ничто не мешает, хотя Ипатьевская летопись числит их в двенадцатом веке примерно в районе городов Брянск и Мценск. Слово вятший (вящий) значит старый (вядший, увядший), а германцев, которые некогда жили в том числе в Крыму, называли в том же смысле древлянами, см. ст. «Древняя Русь и славяне». Имя вятичи могло быть также перенесено на тюркские народы, чему препятствий тоже никаких не видно, так как причерноморские германцы в значительной мере составляли единство с некими степными народами, что отметил еще Иордан, мол готы принимают гуннские имена.
В приведенном первым летописном отрывке видим, что на Сале Игорь встречает свою разведку (судя по «языка ловитъ»), которая, не выполнив поставленную задачу, советует своему командиру либо ехать куда-то быстро, либо возвращаться домой, что и вовсе чудовищно… Игоря это предложение, однако, не удивляет, и далее следует ночной бросок полка на Маныч — «через ночь». Ночные передвижения войск, тем более в боевых условиях и на незнакомой местности, считаются сложной тактической задачей и предпринимаются, пожалуй, только в исключительных случаях.
Возникает, конечно, вопрос: что случилось? Разведчики Игоря ведут себя по меньшей мере странно. Они где-то столкнулись с противником, «свиделись», чего не должны были допустить ни в коем случае. Но коли и так, коли столкнулись, должны были отступить, переждать и все же выполнить поставленную задачу, а не бежать к своему командиру с советами. Коли же прибежали, то случилось, с их точки зрения, нечто из ряда вон выходящее. Видимо, действительно случилось нечто из ряда вон выходящее, так как по итогам донесения разведки Игорь и предпринял ночной бросок на Маныч.
Самое страшное, что могло случиться,— это обнаружение половцами полка Игоря до выхода его на обозначенный приказом рубеж, видимо на Таманский полуостров к проливу, но обнаружили-то половцы, как явствует из приведенного отрывка, пока не сам полк Игоря, а лишь разведку его… Далее, однако, Игорь действует так, будто противнику уже известно его местонахождение,— бросается на Маныч, чтобы захватить рубеж с ходу, оставить прикрытие и далее следовать для выполнения поставленной задачи на Тамань, к «городу Тмутороканю». Так написано в Слове о полку Игореве: Всеволод остался в прикрытии, а Игорь ушел, правда потом вернулся, «жаль бо ему мила брата Всеволода». Сомнений отступление Игоря под прикрытием не вызывает, так как это сказано в Слове о полку Игореве прямо: «Рускыя плъкы отступиша», да и далее идет ссылка на Олега и Бориса Вячеславича, попавших в схожую переделку: Борис тоже остался прикрывать отход Олега, но вот Олег, в отличие от Игоря, не вернулся спасать Бориса… В Слове о полку Игореве подробностей нет, но довольно и ссылки — в летописях подробный рассказ имеется.
Самое же удивительное в данных событиях — возвращение Игоря, отказ от выполнения приказа. Положим, Всеволода жаль было, но ведь сам же Игорь принял решение оставить Всеволода в прикрытии… Почему же он передумал? Должны же быть крайне веские причины, чтобы человек отказался выполнять поставленную ему боевую задачу. Каждому ведь понятно, что в данных обстоятельствах Игорь обязан был думать не о Всеволоде, а о выполнении приказа.
Еще более удивительно, что автор Слова о полку Игореве, прекрасно понимавший, в отличие от Ипатьевского летописца, что случилось за высотой 367, вовсе не осуждал Игоря…
И еще более удивительно, что автор Слова о полку Игореве связывал поход Святослава против Кобяка с делами венецианцев и греков в Крыму:
…и падеся Кобякъ въ граде Киеве, въ гриднице Святъславли. Ту Немци и Венедици, ту Греци и Морава поютъ славу Святъславлю, кають Князя Игоря, иже погрузи жиръ во дне Каялы рекы Половецкия, Рускаго злата насыпаша.
Цит. по: С.П. Обнорский. С.Г. Бархударов. Хрестоматия по истории русского языка. Часть первая. 3-е издание. М., 1999, стр. 222.
О переводе этнонимов см. ст. «Немци и венедици, греци и морава». Далее же возникает закономерный вопрос: с какой это стати крымские венецианцы и греки славят Святослава, пленившего Кобяка, и ругают попавшего в плен Игоря, русское золото просыпавшего?— Здесь небольшая ошибка грамматическая: должен быть по смыслу не глагол множественного числа «насыпаша», а причастие «насыпъша[го]» или «насыпавъша», т.е. просыпавшим Игоря ругают, расточителем обзывают.— Какое им, собственно, дело до русского золота и до Кобяка? Значит ли это, что Кобяк им очень сильно мешал, а Святослав действовал в их интересах? Так, может быть, расходы Святослава на войну они оплатили хотя бы частично? С какой бы еще стати им за русское золото волноваться? И не потому ли еще кают они Игоря, что он, как выше отмечено, прервал свое участие в операции по пленению Кобяка?
Отношения Киевской и даже Суздальской Руси с половцами едва ли теперь могут быть уложены в идеологическую историю, мол наши против басурманов окаянных, Одихмантьевичей этих поганых, как попросту сделано в Слове о полку Игореве. Конечно, автор Слова о полку Игореве еще мог смотреть на данный этнический вопрос идеологически, так как он не знал и не мог еще знать, что русскоязычные остатки половцев немного позже написания Слова о полку Игореве вместе с остатками иных степных народов, разбитых и расколотых монгольским нашествием, образуют нынешний украинский народ, среди которого, кстати, прежние «поганые» половецкие фамилии вроде Кончак обычны даже в наши дни. Не следует думать, что половцы слились со «славянами», поскольку никаких «славян» на Украине никогда не было — только германцы и тюрки, см. ст. «Древняя Русь и славяне». Конечно, автор Слова о полку Игореве боролся с отпадением окраин от Суздальской Руси, но в наши дни отпадение давно свершилось, а потому давно уже пора сменить точку зрения на этнические процессы в Киевской и Суздальской Руси. По крайней мере следует отказаться от чрезвычайно идеологического взгляда на половцев как на дикую стаю убийц, которая только и делала на Руси, что «пакостила», как выражались о половцах летописцы. В итоге довольно жестких действий против половцев Владимира Мономаха в начале двенадцатого века половцы стали подчиняться Руси, то Суздальскому князю, то Киевскому, неопределенно, так как и внутренняя политика определенностью не отличалась, но подчинялись они всегда, причем в летописях после смерти Мономаха почти всегда указано, кому именно в данное время подчиняются половцы.
Киевская Русь представляла собой, во-первых, ядро ее — небольшое пространство от Днепра в районе Киева до Сулы, примыкавшее на севере к Суздальской Руси, а во-вторых — окраинные земли на западе, примерно соответствующие нынешней Западной Украине. Вероятно, Киевское княжество в хорошие времена граничило с Волынью на западе. Возможно также, в самые хорошие времена власть Киевских князей распространялась на юг примерно до нынешнего Запорожья, хотя там жили уже половцы — как и за Сулой к востоку. Так что особенной власти у Киевских князей даже быть не могло без мира с половцами. Суздальские же князья в лице сына Владимира Мономаха, Юрия Долгорукого, и внука его, Всеволода Большое Гнездо, смотрели на половцев намного жестче — как на своих этнических врагов, что хорошо отражено в Слове о полку Игореве, но у них за плечами был целый народ на севере и большие области, где власть их никто не оспаривал. Собственно, этот род, взявший начало от сына Мономаха Юрия и внука его Всеволода, и положил начало тем самым Российским Рюриковичам, династия которых пресеклась только на сыне Ивана Грозного, а корона называлась шапка Мономаха.
Половцы бы не представляли никакой угрозы для Руси, ни политической, ни этнической, если бы сама Русь была едина. Раскол же этнический между севером и югом, пришедшийся, впрочем, на разнородную этническую почву на юге, превратил войну с половцами южных князей попросту в самоубийство. И хотя особенного единства Руси не было никогда, пусть даже некоторые тюркские и германские народы на Украине ассимилировались в русскоязычной среде полностью, забыв свои языки,— этнический раскол постоянно углублялся и расширялся, перейдя к началу тринадцатого века в полный разрыв. Скажем, для сына Всеволода Юрия, названного в честь деда, Юрия Долгорукого, уже не было особенной разницы между половцами и южным населением: когда половецкие и южные князья пришли к нему во Владимир за помощью против появившихся монголов, помощи Юрий не оказал, хотя и не отказал в ней прямо; вполне возможно, что он даже не поверил в явление иноземных варваров, решив, что южные князья опять меж собой передрались, а его хотят обманом вовлечь в свою грызню. Гибель Киевской Руси опиралась, как это ни поразительно, на ее этническую самостоятельность, обособление в иной народ. Процессы этнические не были прерваны монголами — разве что ускорены, так как половцы по итогам нашествия прекратили свое существование как народ. Потомки Мономаха, конечно, содействовали монголам в уничтожении половцев, по итогам чего на половецких землях и живут теперь казаки, появившиеся именно тогда, в тринадцатом веке. Имя их происходит от тюркского сочетания каз-ак-татар против ак-татар в Монголии того времени, что означает глубоко западные татары (буквально — белые, как в имени Белоруссия). По случайности, вероятно, сочетание каз-ак было принято за название местности — Дальний Запад, почему казаки наши и получили одно имя с казахами — собственно каз-ак-татарами [2].
Южные князья едва ли смогли бы самостоятельно воевать с половцами — без экономической по меньшей мере поддержки со стороны, с Суздальской Руси или, например, от католиков с греками в Крыму. Во времена же похода Игоря Всеволод такой поддержки южным князьям не оказывал, да едва ли и видел в ней смысл, откуда весьма вероятны по меньшей мере экономические отношения южных князей с крымскими врагами половцев.
Всеволод принимал некоторое участие в политике южных князей, например пытался прекратить соперничество за Киев Ольговичей и потомков Мономаха по линии его сына Мстислава, представленных Рюриком и Давыдом Ростиславичами. Судя по действиям его, Всеволод полагал, что в Киеве должны править Ольговичи, а Рюрика следует изгнать куда подальше, правда военного вмешательства в южные дела Всеволод не допускал и даже избегал его. Скажем, когда Святослав, помянутый в Слове о полку Игореве, в бешенстве двинул на Всеволода войска, чтобы освободить сына, нагло взятого в заложники, Всеволод тоже вышел навстречу с войсками, но нападать не стал. Святослав, видимо, поколебался и все же послал ко Всеволоду представительную делегацию во главе с попом, которую Всеволод вместе с попом просто отправил к себе во Владимир, ответа так и не дав… В итоге Святослав бежал, не решившись напасть. Отступая же, Святослав из мести спалил город Дмитров, соответствующий, вероятно, нынешнему в Московской области. К несчастью ли, к счастью ли, но история повернулась бы по-другому, если бы южные князья подчинились Всеволоду, чего сам он, впрочем, не особенно добивался.
Рюрик, несомненно видевший во Всеволоде врага, вынужден был действовать в обход, так как воевать со Всеволодом он не мог за экономической слабостью южных земель против северных: ему удалось помириться и породниться не только со Всеволодом, но и со Святославом, после чего в Ипатьевской летописи появляется весьма своеобразный титул для нового соправителя — «Святослав и Рюрик, сват его». Далее же сваты действовали более или менее согласованно, в том числе против половцев. Последняя в истории Киевской Руси распря случилась уже после смерти Святослава, когда Рюрика снова отстранили от Киева и вообще от власти: Всеволод и Галицкий князь Роман заточили его в монастырь. Данное противостояние и кончилось уничтожением Киева Рюриком, ставшим во главе половцев. Для половцев это стало уже более или менее привычно со времен Мономаха — действовать под началом того или иного русского князя. Для них все эти войны носили не этнический характер, а политический — тем более что к концу они и на русском языке говорили, и веру христианскую исповедовали, о чем, впрочем, в наших летописях нет ни единого слова. Русский их язык видно по некоторым именам русским даже у князей, например Глеб Тириевич (назван в честь русского святого, заметьте), а христианство их отметили католики в т.н. Codex cumanicus (книга куманов, половцев), где имеется, в частности, молитва «Отче наш» на половецком языке (Атамыш). Судя же по половецкому слову языклы (грешник, язычник), образованному из русского языка, христианство они исповедовали наше, а не католическое. Вот тебе и «поганые» Одихмантьевичи, проклятые на сто рядов…
Всеволод явно не приветствовал войну с половцами, даже, видимо, запрещал сватам воевать с половцами, что видим, например, по тому же походу Игоря: в итоге Святослав здесь оказался ни при чем, не говоря уж о Рюрике, свате его, ведь Святослав вообще ничего не знал (и уважал мнение Всеволода), а Игорь действовал самовольно…
Сваты почему-то очень хотели оправдать свою войну с половцами в глазах Всеволода и, возможно, вовлечь его в войну:
Въ лето 6691 [1183], месяца февраля въ 23, в 1 неделю поста, придоша измалтяне, безбожнии половци на Русь воевать ко Дмитрову, съ оканьнымъ Концакомъ и съ Глебомъ Тириевичемь, и божьемъ заступлениемь и не бысть пакости отъ нихъ.
Ипатьевская летопись, стр. 424.
Кончак в это время подчинялся Святославу, а город Дмитров спалил сам Святослав во время помянутого выше противостояния со Всеволодом. Посмотрите на карту, город Дмитров находится в нынешней Московской области. Неужели половцы где поближе напакостить не могли? Зачем же они пришли пакостить именно Всеволоду? Да и если пришли в такую даль, то почему же не напакостили? Догадался ли Кончак, что его хотят тут пакостником выставить?
Несмотря на полное отсутствие пакости и даже невозможность хорошенько напакостить, так как город Дмитров был спален незадолго до того, далее следует возмездие:
…и не бысть пакости отъ нихъ. Князь же Святославъ, сгадавъ со сватомъ своимъ Рюрикомъ, поидоша на половце и сташа у Олжичь, ожидающе Ярослава изъ Чернигова. И устрете и [встретил их] Ярославъ, и рече имъ: «Ныне, братья, не ходите, но срекше веремя, оже дасть Богъ, на лето пойдемь». Святослав(ъ) же и Рюрикъ, послушавша его, возвратишася. Святославъ же посла сыны своя с полкы своими полемъ ко Игореви, веля ему ехати в себе место, а Рюрик посла Володимера Глебовича с полкы своими…
Там же, стр. 424 — 425.
Вероятно, к Ярославу послал Всеволод, так как самого Ярослава сватам нечего было стесняться. Знакомая политика: послали своих подчиненных вместо себя, мол это они, а не мы…
Может быть, война с половцами была до некоторой степени объективна, как и желание сватов вовлечь в нее Всеволода:
[1170] И потомъ помале посла Мьстиславъ по братью свою, и съвкупишася вся братья у него в Киеве: Ярославъ из Лучьска, Володимиръ Андреевичь из Дорогобужа, Рюрикъ изъ Вручего, Давыдъ из Вышегорода, а Гюргевичь Иванъ ис Турова. И нача молвити Мьстиславъ братьи своей: «се, братье, Половцемъ есме много зла створили, веже ихъ поимали есмы, дети ихъ поимали есмы, и стада и скотъ, а темъ всяко пакостити Гречнику нашему и Залознику: а быхомъ въшли противу Гречнику». И люба бысть речь всее братье…
Там же, стр. 370.
Под «гречником» и «залозником», вероятно, имеются в виду купцы, торгующие привозными греческими товарами и железом, путь которых, вероятно, проходил через половецкие земли, хотя железо могли поставлять и сами половцы. Последняя мысль речи не ясна: «а им всяко пакостить гречнику нашему и залознику, дабы [не?] вышли мы навстречу гречнику».— Понимать ли так, что нанесенное половцам зло делу никоим образом не помогло? Но зачем же тогда воевать было? Может быть, половцы требовали только пошлины за провоз товаров, которую проще было начать платить? Что ж, во всяком случае здесь мы видим хоть какую-то причину войны с половцами помимо идеологических заклинаний. Вполне вероятно, что торговля с византийскими греками проходила через Крымские порты, и тогда последовавшая Крымская операция против Кобяка становится немного понятнее, правда остается глупейшим поступком: если бы Кобяка заменили в Крыму венецианцы и крымские греки, то пошлина могла только увеличиться… Киевские же князья контролировать Крым едва ли смогли бы.
Игорь, конечно, знаком был с политической обстановкой и не мог не понимать, что эта война нужна только сватам: как говорится, кому война, а кому и мать родна. Возможно, именно на данных основаниях он и прекратил следовать утвержденному плану, решив, что напрасно оставил Всеволода в опасности прикрывать наживу двух этих шкурников… Кстати, в Слове о полку Игореве имеется весьма занятное определение поражения Игоря и Всеволода на Каяле:
Ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы. Ту кроваваго вина недоста; ту пиръ докончаша храбрии Русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую.
Цит. по: С.П. Обнорский. С.Г. Бархударов, Указ. соч., стр. 221.
Да, конечно, половцев тоже можно было иронично назвать сватами (куманы ведь самоназвание их, «кумы», «кумовья»), но всякий, кто читал Ипатьевскую летопись, при слове сваты немедленно вспомнит загадочный политический тандем «Святослав и сват его Рюрик», где главным был, конечно, сват Рюрик.
Кончак, вероятно, тоже понимал, для кого тут война, а для кого мать родна, почему и обошелся с Игорем мягко, даже отдал за его старшего сына свою дочь, тоже став Игорю сватом, откуда, кстати, мог бы присвоить себе тоже весьма занятный титул — Игор-опа (сват Игоря, сродственник), ведь встречается же в Ипатьевской летописи имя Ярослан-опа. Свадьбу играли в плену, а вернулся сын Игоря уже с женой и ребенком на руках.
Любопытно, что вслед за сообщением о возвращении сына Игоря от половцев с «Кончаковной» в 1187 году, Ипатьевский летописец сообщает, что у великого князя Всеволода в Суздале родился сын, нарекли которого в честь деда Юрием… Юрий Всеволодович и брат его Ярослав откажутся от соблюдения «отчего золотого престола» в Киеве уже окончательно: ни тот, ни другой никакой помощи Киевским князьям при монгольском нашествии не окажет — ни в битве на Калке Юрий, ни при нашествии на Киев Ярослав. Впрочем, сын Ярослава Александр Невский некоторое время будет Киевским князем на развалинах, но совсем вскоре Киевское княжение заброшено будет окончательно, так как Александр волею судьбы положит начало новому великому княжению — Московскому, см. ст. «Татаро-монгольское иго». На этом история Киевской Руси кончается и начинается история современной Украины.
Историю Киевской Руси невозможно рассматривать с этнической точки зрения, так как изначально, от самого своего основания, южная Русь была образованием не этническим. Первым пришел туда с севера Олег «отмщать неразумным хазарам»: он взял иудейскую крепость Самбатион, воткнул в землю меч и объявил: «Здесь будет мать городов русских!»— Да, здесь она и была, столица, но политически, а не этнически. С точки же зрения этнической Русь располагалась севернее, в точности там же, где и теперь, а на Киевских землях сложилась, если воспользоваться определением Л.Н. Гумилева, этническая химера — «сосуществование двух или более суперэтносов в одной экологической нише», а суперэтнос определен как «этническая система, состоящая из нескольких этносов, возникших одновременно в одном ландшафтном регионе, проявляющаяся в истории как мозаичная целостность».
Украина конца первого тысячелетия по РХ любопытна тем, что там соприкоснулись несколько суперэтносов, или, иначе говоря, цивилизаций. С востока это была окраина тюркского каганата, с севера — окраина Руси, с юга — окраина Византии. С германцами положение неопределенное, но германцы во всяком случае жили на Украине, и было их много, о чем «славянская» «теория» происхождения Руси попросту умалчивает, подменяя германцев мифическими «славянами». Для расширения же сложившихся суперэтносов существовала только одна экологическая ниша, один ландшафтный регион.
Не следует, конечно, воспринимать довольно расплывчатое понятие Гумилева «экологическая ниша» самым примитивным образом, мол русские жили в лесной зоне, а тюркский суперэтнос, включавший массу неассимилированных германцев, в том числе зародившихся там же современных евреев, или жидов, как они себя называли, жил в степной полосе, и потому, дескать, экологические ниши у них были разные. Нет, русские не жили ни по Днепру в районе Киева, ни восточнее до Сулы, включая Чернигов, где и образовалось ядро Киевской Руси после Олега. До появления русских там было тюркское и германское оседлое население, которое позже было ассимилировано. Значительная часть тюркского суперэтноса была ассимилирована сразу, почти все германцы (за исключением жидов, живших южнее), но русскими они сразу же не стали, так как, например, германские имена встречаем на Украине даже в двенадцатом и тринадцатом веках, скажем Тудор и в Ипатьевской летописи, и в надписи на стене Киевского соборного храма, как позже именовалась английская королевская династия. Некоторый успех имела попытка устроить общий христианский суперэтнос, включив сюда и этнических русских, но общность все равно не сложилась: тюркский суперэтнос, ярко выраженный, например, половцами, оказался к тому не готов, причем определялась готовность или неготовность отнюдь не желаниями отдельных людей, а чем-то большим, нам пока не известным и не понятным.
Ассимиляция германцев привела, кажется, только к тому, что в единой нише сосредоточились уже три суперэтноса — русский, германский и тюркский, хотя днепровские германцы могли искренне считать себя русскими или частью русских (в тюркском мире на национальность смотрели несколько иначе, чем мы теперь). Любопытно, что Гумилев очень хорошо разглядел химеру в Хазарии, где соединились, но не слились тюрки и германцы (будущие жиды), но не увидел буквально тех же процессов на Киевской Руси, чему, впрочем, помешала химеричная славянская теория, подменившая действительную этническую обстановку вымыслами о диалектическом перерастании киевских славян в русских. А ведь Киевская Русь закончила свои дни буквально так же, как Хазария…
Не следует думать, что химера — это нечто «плохое» и «отсталое», а суперэтнос — это «хорошее» и «передовое». Речь идет отнюдь не о плохом и хорошем, а о естественных процессах, которые требуют определения и рассмотрения вне идеологии, вне делениях на плохих и хороших, своих и чужих, верных и неверных. Народы живут и развиваются даже в рамках химеры, а плохо лишь то, что за политической историей химеры скрывается от нас этническая история составляющих ее народов, например происхождение современных евреев и украинцев, о котором существуют только большие гадания. Вот эта неопределенность истока и указывает на химеру, обволакивающую этническую историю туманом, подменяющую этническую историю политической. Теперь исторические представления русских, украинцев и евреев о своем истоке очень похожи друг на друга — идут от несуществующих величин, недействительных. У евреев собственной историей уже стал Ветхий завет, причем германское их происхождение и германский язык отброшены в сторону как нечто несущественное и незначительное, а в украинской истории с некоторых пор можно встретить предельно странное понятие «Украина-Русь», смысла не имеющее — разве как химера из Украины и Руси. Украинцы, разумеется, считают Киевскую Русь своим государством, но загвоздка в том, что это было русское государство, каковое слово в древнейших летописях повторяется сотни раз, чуть ли не на каждой странице, а имя Украина встречается один раз по отношению к окраине, Переяславскому княжеству. Эта неопределенность, двойственность, относительность, тоже указывает на химеру. Украина, конечно, существовала тогда, имя древнее и, наверно, переведенное с тюркского языка (старинный красивый обычай), но мы-то имеем в источниках историю отнюдь не Украины, а Руси. И исправить это уже нельзя: история Украины просто не написана. Можно лишь отдать себе отчет, что история Киевской Руси и не украинская совершенно, и даже не русская… Это химера. И как современную русскую историю с истоком мы должны вывести из химеры на север, во Владимиро-суздальские княжества, где княжили помянутые выше потомки Мономаха, так и украинскую историю с истоком следует вывести на запад — в Галицко-волынские княжества, где княжили, в частности, другие потомки Мономаха, по линии сына его Мстислава, а не Юрия. Примечательно с данной точки зрения, что древнейшую Киевскую летопись, оборванную на конце двенадцатого века, взялся продолжать летописец на западе, в Галиче.
Наши представления о собственном истоке, как уже сказано, целиком химеричны, даже имеют химеричную надстройку: политическая история Киевской химеры уравнена с этническим истоком русских, на каковом пути была выдумана в истоке еще и славянская химера, вообще никогда не существовавшая в действительности — только в воспаленном воображении отдельных личностей. Воображаемая химера, однако, ничем не отличается от действительной по влиянию на историю-науку.
Внешне может показаться, что Киевская Русь погибла под военным ударом свата Рюрика и затем монголов, но на деле-то ее погубили Владимирские князья, отказавшиеся не только от притязаний на Киевский престол, но и от поддержки данных земель, предоставив им по сути полную независимость от Владимирского княжения. Случился же перелом не мгновенно, а на протяжении жизни Всеволода Большое Гнездо и его сына Юрия. Как ни странно, наши отказались даже от имени Русь, которое стало применяться по отношению к Киевской Руси как название чужой страны. Вероятно, решающую роль по восстановлению исконного этнонима сыграло Слово о полку Игореве — иных причин не видно.
Если продолжить сравнение Киевской Руси с хазарской химерой, то Хазария тоже, вероятно, погибла не столько от военного удара Святослава, сколько от перехода государственной власти к германцам (жидам), см. ст. «Древняя Русь и славяне». Стало быть, химера может держаться только за счет некоего коренного суперэтноса, поддерживающего ее ценой весьма значительных и неестественных усилий. К счастью, Всеволод в свое время понял, что поддерживать далее это неестественное псевдорусское образование не следует, и не осудил его даже автор Слова о полку Игореве.
Химера, конечно, не понятна историкам, благодаря чему о Киевской химере в истории были высказаны и существуют по сей день совершенно сумасшедшие мнения. Скажем, днепровских германцев какой-то большой умник принял за шведов, т.е. вышло у него, что русские «на самом деле» есть шведы… Что ж, понять это и правда трудно, вот например: «Мы отъ рода Рускаго, Карлы, Инегелдъ, Фарлофъ, Веремудъ, Рулавъ, Гуды, Руалдъ, Карнъ, Фрелавъ, Рюаръ, Актеву, Труанъ, Лидульфостъ, Стемиръ, иже послани отъ Олга, великаго князя Рускаго…», Ипатьевская летопись, стр. 19. Беда историков в том, что понимать это следует буквально — днепровские германцы из народа русского, или суперэтноса на языке Л.Н. Гумилева. Это и есть химера, несмотря даже на чуть ли не мгновенную потерю киевскими германцами собственного языка.
Отношения днепровских германцев и тюрок с половцами отнюдь не были столкновением цивилизаций, хотя бы германцы с тюрками и заговорили на русском языке. За слабостью днепровских народов речь могла идти лишь о том, к какому суперэтносу присоединятся днепровцы — к русскому или к тюркскому. К счастью ли, к несчастью, а выбора у них просто не было. Владимирские князья от них, мягко говоря, отвернулись, а тюркский суперэтнос был разгромлен монголами: все степные народы, помянутые в наших древнейших летописях, после нашествия монголов прекратили свое существование; вероятно, часть их отошла с разгромленной Украины на север, в русские этнические области, где их потомки теперь и живут под новыми именами. Таким образом, под внешним воздействием, русский и тюркский суперэтносы попросту соединились в том самом мозаичном духе, о котором говорил Гумилев, а днепровские тюрки и германцы остались сами по себе… Кажется так, что в тринадцатом веке и даже несколько позже самостоятельной Украина быть не могла, а потому естественным ходом вещей присоединилась к литовцам и полякам (здесь же исток и Белоруссии, больше, может быть, обязанной литовцам). И лишь несколько позже, с пришедшим самоопределением, самосознанием уже не русским, а собственным, возник вопрос об освобождении от поляков…
Язык украинский по словарному составу и произношению теперь гораздо ближе польскому, чем русскому. Кое-что осталось, впрочем, и от древнерусского языка, например окончание в слове вулиця. В целом же украинский язык мог сложиться никак не ранее четырнадцатого века, хотя некоторые германские и тюркские черты русского произношения существовали явно ранее (летописи написаны по-русски, там нет, например, искаженных русских имен вроде Ингорь, как говорили германцы, но в греческих источниках подобное произношение отмечено). Собственные же имена в украинском языке либо прямо тюркские по форме и даже иной раз по корню, например Кончак, Колчак, Кучма и т.п., либо образованы указанной вставной Н, как в имени Ингорь, принадлежавшей уже германцам, скажем Иваненко от Иванько с прояснением глухого Ь до полного Е, см. еще об этой германской черте в ст. «Древняя Русь и славяне».
Может, конечно, возникнуть недоумение, мол как же это германцы говорили на русском языке и даже, вероятно, считали себя русскими, но русские их за русских признавать отказывались… Что ж, подобное бывает в мире сплошь и рядом. Посмотрите, например, сколько народов ныне говорит на английском и французском языках, но англичане и французы ведь не считают их за своих, как и они англичан и французов.
Следует отличать ассимиляцию на этническом уровне от ассимиляции целых народов на уровне суперэтническом. Последнее может показаться фантастикой, но этот факт, ассимиляция многих народов Русью, в частности приводил в мистический ужас византийских греков: за именем Русь они увидели страшного князя Рос из книги пророка Иезекиля, который, совокупив многие народы, шел с севера… Так они всегда и называли Русь — народ Рос, иногда с приставкой «пресловутый» или «так называемый» (с точки зрения научной это разумно: Русь было имя этническое, национальное имя страны русских, а суперэтнос логично бы было отличать, назвав его, например, Россия на греческом языке, каковое слово происходит из греческих причуд, а к этническому имени русских отношения не имеет). При суперэтнической ассимиляции сохраняются социальные связи народа и все прочее в той или иной степени, включая быт и язык,— появляется лишь государственный язык, язык науки, религии или международного общения, иной раз в ущерб местному языку этническому. Таким образом складывается, по Гумилеву, «мозаичная целостность» народов, суперэтнос. При этнической же ассимиляции в состав этноса просто входят отдельные личности: народ перестает существовать как целостность, и личности просто превращаются, например, в русских. Подобное произошло, например, с жидами в девятнадцатом и двадцатом веках: народ распался, а отдельные люди приняли язык и культуру того этноса, в границах которого оказались, или же язык и культуру суперэтноса. Этническая ассимиляция обычно необратима, это смерть народа, а суперэтническая может доходить до разной степени и быть даже прогрессивной в экономическом, политическом или культурном отношении; многие малые народы искренне стремятся войти в суперэтнос, если последний не является жесткой националистической империей.
Поглощение суперэтносом иных суперэтносов объективно, как мне кажется, оценить трудно, так как случаи подобные в мировой истории наверняка единичны, да и отнюдь не всегда имеются точные исторические данные о положении и связи многих поглощенных этносов, как в случае с Киевской Русью. Сложность в оценку обстановки внесло также монгольское нашествие, прекратившее существование всех тюркских народов, помянутых в наших древнейших летописях, в частности половцев, которые представляли из себя тоже, видимо, суперэтнос. В языке половцев, если судить по скудному католическому сборнику, русских слов было очень мало, но зато в языке жидов они составляли столь значительное количество, что израильский профессор Пол Векслер в 1991 г. предложил даже считать жидов славянским народом, а не германским (в Израиле принят, конечно же, за сказочника). Ну, разница между «славянами» и германцами весьма условна была в первом тысячелетии по РХ, см. ст. «Древняя Русь и славяне». Вероятно, в Киевскую Русь вошли все причерноморские германцы; большинство из них утеряло свои языки под влиянием русского, но сохранило, возможно, социальные связи, полностью или частично, что и легло в основание будущей Украины, также обязанной своим существованием тюркским народам. Жидам же помог сохранить свою обособленность иудаизм, резко противопоставлявший себя христианству, да и вообще всему миру.
Отличие русскоязычных германцев и тюрок от русских в том, собственно, что русские не могут забыть, что они русские, а германцы с тюрками об этом забыли в конце концов, обретя наконец свой этноним и свое народное самосознание, как уже сказано.
Особенность последних лет существования Киевской Руси состоит в том, что открытое князьями противостояние с половцами было совершенно бессмысленным: кто бы ни победил, Киевская Русь погибла бы все равно — в любом случае, даже без участия монголов и свата Рюрика, даже при полной ассимиляции в химере половцев, так как ни единый народ не может занять чужое самосознание вместе с языком, хотя языки перенимали в истории очень часто. В условиях же химеры самосознание народное сложиться едва ли может. К счастью, образуются химеры очень редко и существуют весьма непродолжительное время по сравнению с жизнью народов. Погибают же они всегда ввиду полной невозможности дальнейшего вненационального существования людей.
Поступок Игоря, конечно, тоже может быть рассмотрен как следствие химеричности бытия. Пойди он на город Тмутаракань или не пойди, ничего бы не изменилось, разве уж количество денег в карманах у сватов, а вот гибель брата его Всеволода с отрядом могла бы изменить его жизнь к худшему… Может быть, он понимал, что после похода на половцев Мономаха изменения в жизни были объективны, а теперь менять было уже нечего — разве что себя. Сватам он, вероятно, не сказал о принятом решении, представив дело как объективные сложности,— во всяком случае летописный рассказ об Игоре заканчивается на высокой ноте: «Игорь же оттоле еха ко Киеву к великому князю Святославу, и радъ бысть ему Святославъ, также и Рюрикъ сватъ его», Ипатьевская летопись, стр. 438.— Нет, едва ли они сильно были рады, так как, судя по летописи, выкупить или иначе вызволить Игоря из плена сваты не собирались.
Судя по летописному рассказу, Игорь и его боевые товарищи не очень-то распространялись о цели своего похода и перемещениях войск: летописец этого просто не знал, хотя кое-какие подробности похода были ему известны. Источник же автора Слова о полку Игореве остается совершенно загадочным. Ну, не дошло до нас через поколения и века очень многое…
Слово о полку Игореве написано с явным осознанием гибели Киевской Руси, и хотя автор откровенно призывал ко спасению ее, все же Игорь остался для него последним героем. Несмотря на химеричность бытия на уровне этническом, люди жили на Киевской Руси точно так же, как и в иных местах, правда вот понятия о добре и зле могли быть сильно размыты или смещены в недействительную область. Трудно утверждать, что Игорь проявил какое-то особенное понимание добра и зла, ведь его благородный по отношению ко Всеволоду поступок мог обернуться злом для других людей, задействованных в Крымской операции. Впрочем, он наверняка был в курсе планов и отдавал себе отчет, чем и кому грозит отказ его от участия в операции… В таком случае он и правда становится последним героем Киевской Руси, действовавшим прямо по Новому завету: «Вот заповедь моя: любите друг друга, как я возлюбил вас. Больше моей любви никто не найдет, чем кто душу свою положит за други своя». |
